Пастух Земли - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Павел Виноградов (16) #17

16

Маргуш, Марга. 2003 год до н. э.

Он уже не удивлялся, что, подходя к жилым помещениям храма Пиненкир волнуется всё сильнее — за время, прошедшее с тех пор, как он впервые увидел Арэдви, ощущение это сделалось для него привычным. Он лишь не понимал, как такой человек, как он, умудрённый тысячелетиями жизни, познавший сотни женщин, большую часть из которых уже и не помнил, ещё сохранил способность пылать подобной страстью — безрассудной и непреклонной, заставляющей его забыть обо всех делах, днями предвкушая встречу с девушкой, погружаясь ночами в бездны экстаза, и томительную тоску утром, когда она уходила.

Посвящённые богине женщины обязаны были идти с любым мужчиной, который им платит — таково было их служение и аскеза. Но Бхулак на следующий день после первого свидания с Арэдви пошёл к Хуту-Налаини и просил принять от него крупную плату за танцовщицу — с тем, что она будет считаться разовым взносом, но видеться с женщиной он станет каждый вечер. Пряча ухмылку в чёрной бородке, настоятель взял у него массивный золотой футляр для пениса, в глубокой древности и очень далеко от этих мест служивший знаком достоинства царя-жреца исчезнувшего народа.

Здесь всегда было так — глубокая набожность, необходимость соблюдения множества запретов и исполнения сложных ритуалов, сочетались с откровенной жаждой выгоды и алчностью. Местные, однако, противоречия в том не видели — разве боги не благословили их страну именно через торговлю, и разве великолепные храмы не стояли благодаря, в основном, прибыльным сделками купцов страны Маргуш?..

Бхулак, конечно, осознавал, что жрец пытается им манипулировать через Арэдви и что она сама многое скрывает от него. Но его всё это не волновало — он добровольно и без остатка отдавался охватившему его безумию, презрев и дела, которые должен был вершить в качестве аккадского тамкара, и свою подлинную задачу, поставленную Поводырём.

Последний, впрочем, давно уже не выходил с ним на связь. Что же касается его ложной миссии в Маргуше, вскоре та вполне явственно напомнила о себе…

Он шагал к воротам храма через квартал воинов, мимо длинного здания, в котором в дни больших праздников происходили общие священные трапезы всех обитателей города, когда жрецы, чиновники, купцы и военачальники, в присутствии самого Святого человека, сидели и поглощали пищу бок о бок с простолюдинами. Впрочем, праздника сейчас не было и залы эти пустовали.

Ему предстояло пройти ещё узкую улочку, отделявшую квартальную стену от глухого тыла казарм стражи. Но не успел он завернуть за угол, его ногу пронизала резкая боль — вредный острый камушек проник в переплетение сандалия и впился в стопу. Резко остановившись, Бхулак нагнулся, чтобы вытащить беспокоящий предмет. И услышал над собой еле слышный шелест, завершившийся лёгким стуком о ствол молодого туранга, перед которым он остановился.

Подняв голову, он увидел, что из древесного ствола торчит маленькая стрелка с оперением из пуха чертополоха. Бхулак мгновенно вскочил и бросился назад, нащупывая под накидкой короткий кинжал — носить оружие в стенах священного града было запрещено, но без него он чувствовал себя голым.

Однако гнаться было уже не за кем — лишь смутная тень мелькнула в конце улочки и растворилась в наступающих сумерках. Тогда Бхулак вернулся к дереву и внимательно осмотрел стрелку. Попытался осторожно её вытащить, но наконечник легко отделился, оставшись в стволе — как оказалось, он был очень непрочно прикреплён к стрелке чем-то вроде клея.

Разумеется, это был яд — скорее всего, из аконита. Кто-то хотел его убить, и это не случайный грабитель — те подобным оружием не пользуются.

Бхулак с благодарностью взглянул на валяющийся рядом камушек, спасший ему жизнь, и задумался. Встречу с Арэдви придётся отложить — дело казалось слишком серьёзным. Поразмыслив ещё пару минут, он отправился за городские стены — к дому, куда поселили посольство царя Веретрагны.

Вообще-то, это была не первая попытка нападения на Бхулака в Марге, но остальные пару-тройку случаев можно было бы счесть случайностями. Однако не этот — тут явно действовал наёмный убийца. И Бхулак был почти уверен, что знает, кто его наниматель.

Машда, настоящий тамкар томящегося теперь в эламском плену аккадского царя Ибби-Суэна, после появления Бхулака остался не у дел. Сначала он пытался сразить якобы посланца царя, пленившего его господина, ледяным высокомерием, но не преуспел — маргушские власти быстро прекратили с ним все контакты и пресекли содержание. Его даже покинули слуги.

В других обстоятельствах он бы собрался и отправился назад, но как встретит его завоеватель, предсказать не мог, потому продолжал сидеть в Марге, проедая нажитое тут за все эти годы личное добро. Впрочем, смиряться с таким жалким положением этот весьма самоуверенный и жёсткий господин не собирался. До Бхулака, быстро обзаведшегося здесь собственной сетью соглядатаев, дошли вести, что Машда отправил письмо в Ур, предлагая свои услуги эламцам и спрашивая подтверждения полномочий своего конкурента. Но с этим он опоздал: Бхулак уже мысленно связался с одним из своих сыновей в Уре, и с другим — в Эламе. Оба были высокопоставленными вельможами, близкими ко двору царя Хутран-темпти, и быстро устроили официальное назначение Бхулака тамкаром в Маргуше, о чём в Маргу вскоре и прибыло подтверждение.

Больше против него оружия у Машды не оставалось — помимо тайного убийства. Бхулак сильно подозревал, что некоторые неожиданные неприятности — нападение разбойников за стенами города, кирпич, «случайно» упавший с крыши, когда он проходил под ней, бросившийся на него в одном из селений разъярённый бык — подстроены соперником. Но доказать этого, конечно, не мог. Огромная сила Бхулака, безупречная реакция и везение избавили его от печальных последствий этих происшествий.

Однако ему казалось, что подсылать к нему наёмника с духовой трубкой и отравленными стрелками было несколько не в духе аккадца. И кто же тогда мог желать ему смерти?.. На ум приходили лишь шпионы Мелуххи, которые могли посчитать, что Бхулак держит сторону арийского посольства. Да и стрелки такие были ему знакомы — и тоже в связи с Мелуххой… При этом сам он так пока и не смог выйти на Невидимых — лишь иногда его соглядатаи натыкались на явные признаки их деятельности, сами же шпионы слишком хорошо скрывались.

Несомненно, займись Бхулак этим вплотную, скоро добрался бы до них — опыта в подобных делах он имел немало. Но работать вместе с мелуххцами против ариев он не собирался и, пользуясь тем, что Поводырь почему-то перестал интересоваться его успехами, действовал весьма прохладно. А тут еще Арэдви… Но теперь дело требовало серьёзного расследования. И помощи.

Он быстро пересек городскую территорию, вышел за ворота, стражи которых его уже узнавали, и в потемках отправился к небольшому поселению поблизости, где в нескольких домах разместили посольство.

Заратахша, в первое время проявлявший нетерпение, теперь уже, кажется, смирился с тем, что его миссия затягивается. Арии обжились в столице, постепенно обрастая дружескими и любовными связями, а также всяческим добром. Их огненная вера была здесь вполне терпима, более того, многих их богов почитали и здесь. По большому счёту, это было всё, что им надо, а жить тут оказалось гораздо приятнее, чем в суровых высыхающих степях. Так что они терпеливо ждали, когда правители Маргуша примут, наконец, решение по их делу.

Первый, кого Бхулак увидел, войдя на посольский двор, был Аиряша. С тех пор, как юный жрец отверг его инициацию, Бхулак проникся к нему тёплым чувством. Иной раз он признавался себе, что относится к парню, как к своему настоящему сыну — не отделённому от него множеством поколений, а порождённому им самим.

— Привет тебе, славный Шупан, — первым обратился к нему Аиряша.

Он сильно возмужал, расцветая в молодого крепкого воина, но слегка задумчивое, не от мира сего, выражение так и не покинуло его лица. Впрочем, совсем телепнем парень не был — пару раз Бхулак наталкивался на него в городе в сопровождении одной из местных дам, и старался при этом не попасться ему на глаза, усмехаясь в бороду.

— Привет и тебе, добрый Аиряша, — ответил он. — Мне надо как можно скорее поговорить с твоим господином о неотложном деле. Он сейчас у себя?

— Да, учитель в своих покоях и ещё не ложился после вечерней молитвы, — Аиряша замолк, как будто в некотором затруднении.

— В чём дело? — спросил Бхулак. — Я пришёл в неудачное время?

— Нет, конечно, — заговорил помощник жреца. — Мы всегда рады тебе. Но…

— Но?..

— Господин за вечерним богослужением отведал сладостной пищи, дающей волю и добрые мысли…

— Понятно.

— Когда только опрокинут эту мочу — это хмельное питье, которым жрецы наносят себе вред? — гневно заметил Аийрьяша.

Бхулак не раз замечал в нём странное для ария отвращение к священному напитку, который он в беседах частенько поминал ругательствами — при этом скрупулёзно исполняя положенные обряды богу Хаоме. По всей видимости, у молодого священнослужителя вырабатывалось двоемыслие будущего мастера своего дела.

Бхулак задумался. Жрец, напившийся хаомы — не самый лучший собеседник в серьёзном разговоре. С другой стороны, дело и правда не терпело отлагательства.

— Я всё же хочу говорить с ним, — решительно сказал Бхулак.

— Я скажу ему о твоём прибытии, — поклонился Аиряша и сделал знак следовать за ним.

Они прошли в большую общую комнату, где Бхулака приветствовали несколько сидевших там арийских воинов. Он был популярен среди них с тех пор, как спас от разбойников их главного жреца.

— Проходи же Шупан, друг мой! — раздался голос жреца из его комнаты, куда проскользнул Аиряша.

Бхулак последовал приглашению.

Заратахша не производил впечатление опьянённого — лишь глаза его лихорадочно блестели. Но Бхулак знал, что священный напиток арийцев горазд на различные интересные эффекты.

Он поклонился жрецу и приветствовал его.

— Проходи и садись, — оживлённо повторил тот. — Ты в последнее время не часто жалуешь нас своими помещениями.

— Дела, почтенный Зартахша, — пожал плечами Бхулак, садясь на расшитую кошму, брошенную на возвышение у стены, где восседал и сам жрец.

— Вроде красавицы из храма? — спросил Заратахша, искоса взглянув на него. — Доходили до меня кое-какие слухи…

Бхулак вновь пожал плечами — отпираться не было смысла.

— В том числе и её, — ответил он.

— Расскажи мне всё, — сказал жрец. — Ты голоден?

— Нет, я поел у себя час назад.

— Тогда вели принеси гостю мёда и фруктов, Аиряша, — сказал жрец. — И дай нам наедине побеседовать с тамкаром великого лугаля.

Он снова бросил на Бхулака пронзительный взгляд — за это время жрец ни разу не попрекнул его за лукавство, но часто давал понять, что помнит, как тот скрывал от него якобы истинную цель своего путешествия в Маргуш. Бхулак на эту подколку промолчал.

Две женщины внесли и поставили на низкий стол искусно вылепленный глиняный кувшин и чаши, блюда с ломтями дыни, виноградом, гранатами, хурмой, абрикосами.

— Говори, — сказал Заратахша, когда они удалились.

— Сейчас в меня выстрелили из духовной трубки. В городе, — сразу взял быка за рога Бхулак.

Жрец откинулся на груду подушек.

— Ты видел стрелявшего? — спросил он спокойно, но мрачно.

— Только мельком — очень быстро ушёл.

— А где стрелка?

Бхулак вытащил и протянул ему стрелку без наконечника, оставшегося в дереве. Жрец осторожно взял её и внимательно осмотрел.

— Лесной народ, наёмники млеххов, — произнёс он, наконец. — Родичи тех, что напали на нас в степи, но те такими штуками не пользуются — хвала Мазде, иначе мы бы тогда потеряли много людей. Яд смертелен.

Задумчиво пригубив чашу с мёдом, Бхулак попытался высказать свои сомнения так, чтобы не сказать жрецу лишнего.

— Я не думаю, что у шпионов Мелуххи есть повод меня убивать. Что им это даст?

— Ты близок со мной и приехал с моим посольством — им этого достаточно. Они считают, что просьба моего царя согласована с новым лугалем Ура.

— Как это возможно? Разве твой народ имеет с ним сношения?

— Мы не совсем уж дикие степные сайгаки, почтенный Шупан, — ехидно ухмыльнулся Заратахша. — Иной раз отправляем в чужие края, даже далёкие, своих посланников — и явно, и тайно…

— Как я понимаю, когда-то ты был одним из них? — Бхулаку давно было очевидно, что Заратахша не просто жрец и официальный дипломат — слишком уж он был сведущ в разного рода тайных делах и политических интригах. Раньше, правда, на такие вопросы тот отмалчивался или переводил разговор на другое, но сейчас в нём расцветал жаркий цветок хаомы, а это, помимо прочего, делало человека бесчувственным к голосу осторожности.

— Много лет назад, — начал Заратахша, вновь откидываюсь на подушки, — великий царь Гаймартан, отец господина моего Веретрагны, отправил людей разведать путь на юго-запад. Он был мудр и понимал, что рано или поздно нашему народу предстоит идти туда ради своего выживания.

Голос жреца стал слегка мечтательным — ведь он перебирал воспоминания своей юности.

— Среди них был и я, — продолжил он. — Под видом купцов — как и ты — мы шли по пути лазурита. Прошли Элам, Аккад, и дальше — вплоть до Ханаана, но в Египет не добрались: у нас закончилось серебро, и мы потеряли многих людей. Потому повернули, пошли в страну Хатти, в Таруише сели на корабль и вернулись с своё царство предгорьями и степями.

«Тот же путь, что проложил мне сначала Поводырь», — подумал Бхулак.

— Я уходил в путешествие младшим жрецом, а когда вернулся, стал заотаром, — рассказывал жрец. — Это было незадолго до нашего знакомства. Пока мы путешествовали, старый царь умер, а новый послал меня с посольством в Маргуш. Но я вернулся другим человеком, не таким, каким уходил…

— Ты о чём? — не понял Бхулак.

Заратахша на несколько минут погрузился в молчание, а когда он, наконец, заговорил, Бхулаку показалось почему-то, что сказал он не совсем то, что хотел.

— В пути я учил чужие языки и наблюдал, как живут другие народы, каким богам и как поклоняются. Я понял, что люди, хоть и разные, на самом деле очень похожи, все мы из одного корня, и вместе идём одним путём.

— Куда же? — Бхулак хотел поощрить собеседника говорить и дальше — всё это могло представлять интерес и позже пригодиться.

— К единому миру под единым Богом! — с энтузиазмом ответил жрец.

Лицо его раскраснелось, глаза горели.

— Однако нам — людям, придётся долго идти, чтобы достичь этого, — Заратахша сказал это с печалью, словно состояние его духа вдруг резко сменилось.

— Возможно, наша нынешняя разобщённость спасает нас сейчас, пока наш ум слаб, словно у детей, не давая нам предаться богам ложным, являющимся в сиянии обманчивой славы, — мрачно завершил он.

Похоже, этот служитель священного огня обладал мощным даром, делавшим его способным прозревать бездны, к которым сам Бхулак прикоснулся много веков назад, но хорошо сознавал, что не в состоянии постигнуть их до конца.

— Ты говоришь про даэва? — спросил он, надеясь на новые откровения, но Заратахша вдруг снова стал замкнут.

— Да, я говорю про даэва, — коротко ответил он и сразу заговорил про другое. — Я думаю, что тамкар Машда вступил в заговор со шпионами Мелуххи против моего посольства и убедил их, что ты действуешь на нашей стороне. Теперь они пытаются от тебя избавиться.

Бхулак вновь поразился, насколько точно жрец обрисовал ситуацию — сам он уже пришёл к тем же выводам, но ведь у него было гораздо больше сведений.

— Машда в последнее время не бедствует — он вновь нанял слуг, которые посещают рынки и несут ему оттуда дорогую пищу и разные вещи, — продолжал Заратахша. — И он опять стал посещать храм Пиненкир…

Словно кинжалом в печень Бхулака на миг пронзила жестокая ревность, и он в очередной раз подивился, что вновь способен испытывать это чувство. Он знал о визитах Машды в храм, и что тот всё время при этом спрашивал Арэдви. Договорённость Бхулака с настоятелем действовала, и тамкару под разными предлогами вежливо отказывали. Пока отказывали, но Бхулак уже много раз сталкивался с двоедушием здешних людей… Он пытался понять, хочет ли Машда через девушку добраться до него, или он просто хочет девушку. Или и то, и другое. Но в любом случае это вызывало у Бхулака сильный гнев, который мог быть опасен прежде всего для него самого, потому что грозил затуманить его рассудок.

Однако откуда о похождениях тамкара знает Заратахша?

— У меня тоже есть и богатства, и способность привлекать людей, — с усмешкой заметил жрец, поняв, о чём думает собеседник.

— А ты знаешь, кто главный шпион Мелуххи в Марге? — спросил Бхулак.

Заратахша покачал головой.

— Увы, нет, он слишком хорошо сокрыт. Но я знаю нескольких его подручных.

— Я тоже, — ответил Бхулак. — Но это всё мелкие люди, которым мало что известно.

— А знаешь ли ты, что люди Мелуххи вместе с тамкаром Машдой злоумышляют не только против меня и тебя? — спросил жрец, вскинув на Бхулака острый взгляд голубых глаз. — Они встречаются с недовольными купцами и старейшинами деревень — таких тут становится всё больше. Купцам обещают покровительство торговых домов Мелуххи, а крестьянам — уменьшение налогов, если они восстанут против Святого человека и жрецов.

— Ты думаешь, такое может случиться? — Бхулак не стал говорить, что эти слухи доходили и до него. Хоть это и входило в его миссию в Маргуше, он был к этому совершенно не причастен, более того — порядком встревожился.

Тревожен был и Заратахша.

— Войско самой Мелуххи немногочисленно и состоит из наёмников, оно слишком слабо по сравнению с маргушским, — мрачно произнёс он. — Но, если начнётся восстание, которому помогут пустынные племена… Да, такое может случиться. Я предупредил об этом владык Маргуша.

«И правильно сделал», — подумал Бхулак. Он и сам должен был сделать это, но ему препятствовал вездесущий глаз Поводыря.

— Беда в том, что я точно не знаю, какие именно купцы и деревни замешаны в заговоре, — заметил жрец.

Бхулак через своих людей знал несколько больше, он мог бы сейчас, пока почти наверняка невидим Поводырём, передать эти сведения Заратахше. Но что-то его остановило. Зачем жрец всё это рассказывает ему сейчас?.. Дело ведь вовсе не в опьянении хаомой, тут что-то другое.

— Предположим, восстание начнётся, — осторожно начал Бхулак. — И повстанцы свергнут царя, перебьют владык…

Заратахша молчал.

— Думаю, Мелухха рассчитывает, что через своих наёмников сможет получить перевес над разрозненными бунтовщиками и власть, по крайней мере, в Марге, если не во всей стране, достанется её слугам, — продолжал рассуждать Бхулак. — Но если… появится другая сила, которая сметёт пустынников и подавит мятеж. И тогда сила эта…

-…возглавит Маргуш, — закончил за него Заратахша. — Друг мой Шупан, ты мудр. Но станешь ещё мудрее, если отведешь со мною священного напитка. Аиряша не ошибается — опасность в нём есть. Но есть и прозрение, и благодать, и свобода.

Жрец поднялся и извлёк из стоящего у стены плетёного ларя ритуальный сосуд, искусно украшенный по краю лепными фигурками. Бхулак заметил, что они изображают рассказ о том, как подземный львиноголовый змей в начале времён пытался похитить семя у великого быка, но был побеждён солнечным богом Михрой, аккадцами называемым Шамашем, который убил быка и из его крови, жира и семени сбил священную хаому, а из неё в свою очередь возникла вся жизнь.

Подняв сосуд обеими руками, Заратахша нараспев продекламировал:

Мудрый, отведал я сладостной пищи,

Дающей волю и добрые мысли.*

Бхулак несколько смешался. С одной стороны, отказ от такого предложения в глазах жреца стал бы не просто невежливостью, а почти святотатством. С другой, Бхулак вовсе не хотел затуманивать столь потребный ему сейчас разум. Впрочем, на него такие зелья действовали куда слабее, чем на прочих людей, потому он лишь склонился перед жрецом, выражая согласие.

Тот поставил сосуд на столик, извлёк две особые чаши, тоже украшенные фигурками, и осторожно налил в них понемногу напитка.

— Бык в сосуде ревет, — произнёс он строчку из древнего гимна, протягивая Бхулаку одну из чаш.

Тот принял её — тоже обеими руками — и поднёс ко рту. Золотисто-зелёный напиток издавал странный, но не неприятный запах. Таков же оказался и вкус, когда Бхулак сделал пару глотков.

— Пей всё, — сказал Заратухша.

Бхулак повиновался и поставил пустую чашу на стол. Он не ощущал ни малейших изменений в своём состоянии и уже подумал было, что снадобье вовсе не действует на него.

Жрец тоже осушил свою чашу.

— Славный напиток даёт избавленье, — произнёс он нараспев ещё одну ритуальную фразу, но тут же заговорил обычным тоном, хотя и горячо.

— Я знаю, что неправильно служу господину моему Мазде. Я молился ему, чтобы он послал мне откровение, но, наверное, я недостоин. Думаю, предстоит ещё прийти пророку, который возгласит людям благую веру. Но я знаю одно — не след служить иным богам, которые суть даэва. Этим увлечены наши родичи в Стране Городов, но чем они тогда отличаются от иргов?..

Слушать его Бхулаку нравилось, он был даже удивлён, что раньше не воспринимал мысли жреца о мире духовном настолько ярко и что они не казались ему столь безупречно логичными и верными. И вообще ему нравилось всё: и сам вдохновенный, с горящим взором, Заратахша, и звуки его арийской речи, и несколько захламлённая комната, уставленная странными предметами… Он готов был просидеть, внимая жрецу, всю вечность.

— Моя верность моему господу выше моей верности моему царю, — продолжал между тем жрец. — Хоть я до смерти верен господину моему Веретрагну, но господу Мазде я буду верен и после смерти. А ты, Шупан, кому верен ты?..

Вопрос застал Бхулака врасплох — ему очень не хотелось выступать активной стороной беседы, поскольку он погрузился в некое золотое сияние, которое расцветало не только вокруг, но и внутри него. Сияние было живым и тёплым, оно струилось, как чистый ручеёк, искрящийся под жарким летним солнцем, увлекающий сознание всё дальше на пути радости и погружая его в восторженную созерцательность.

Слова доносились до него словно откуда-то из невероятной дали, и ему казалось, что он не способен настолько громко кричать, чтобы ответ его донёсся до собеседника. Но всё же он попытался, однако потерпел неудачу — губы и язык его попросту отказывались шевелиться.

А далёкий, словно из космических глубин, голос жреца продолжал вещать:

— Не говори мне, что ты всего лишь слуга эламского царя — это такая же ложь, как и то, что ты простой купец. Господин твой гораздо, гораздо выше! Да и сам ты не просто человек — фарн твой велик! Я ведь видел, как быстро зарастают на тебе раны, а твоё золото, которые было с тобой, когда мы нашли тебя… это очень древнее золото из дальних стран, где в стародавние времена были царства колдунов. И ведь рассказ твой о даэве, который принёс тебя сюда, правдив, и ты знаешь, кто он и зачем тебя направил?

Пребывай сейчас Бхулак в обычном состоянии, он бы, конечно, тут же, в полной боевой готовности, начал словесную игру, чтобы скрыть себя и раскрыть собеседника. А может, и попросту бы его прикончил. Но сейчас ему казалось, что с ним говорит не жрец из маленького бедного степного царства, а некто больший — грозный и властный. Кому необходимо было ответить со всей откровенностью. Он и ответил:

— Господин мой видит меня, говорит со мной и держит мою жизнь в своей руке. Думаю, ни у кого больше в мире нет права именоваться господином моим.

— Он видит тебя и сейчас? — спросил Заратахша.

Бхулак покачал головой.

— Я не думаю, он не всесилен и не всеведущ.

— Вот видишь! — торжествующе произнёс жрец. — А мой и всесилен, и всеведущ, и держит в руках жизни всех людей в мире!

— Ты видел его, говорил с ним?..

— Его все видели и все с Ним говорили. Но Он слишком велик, чтобы все люди понимали это.

Мысль показалась Бхулаку очень глубокой, и он начал обдумывать её. Золотистое сияние в нём колыхалось, свивалось в спирали, рисовало странные фигуры, создавая причудливые и великолепные мыслеобразы. Пожалуй… да, Заратахша прав. Какой же Бхулак глупец, если сам до сих пор не понял этого!

Боги породили Улликумми, но кто тогда породил богов?.. Он не раз задавал себе этот вопрос, и ответа на него, кроме того, что таков закон мира, не было. А вот теперь золотые волны, кажется, подсказывали ему ответ — за всею тварью стоит что-то… Несотворённое.

Блестящие глаза жреца словно бы приблизились к нему и заглядывали прямо в душу.

— Даэва могущественны и великолепны, — говорил он. — Но поэтому они — зло! Даже сияющий Михра, хотя он один из лучших. Но они все своим великолепием и сиянием хотят заслонить от нас, людей, Того, Кто над нами всеми и создал нас всех.

— Что же делать? — произнёс, наконец, Бхулак.

Ему казалось, что это говорит кто-то посторонний — это точно был не он, потому что он сам так и продолжал пребывать в виде безгласного и недвижного, но счастливого существа в несущем его золотистом потоке. Но кто-то говорил за него, а ему было всё равно, кто это.

— Иметь благие мысли, произносить благие слова, совершать благие деяния, — ответил Заратахша, вернее, некто в его образе. — И быть свободным.

— Но… как?

— Мы все свободны изначально, а если попадаем в рабство, то лишь по собственной воле.

И это тоже было совершенно правильным. Ведь Ойно же сам выразил согласие служить тьюи. И разве Бхулак сам не говорил своим детям теперь, инициируя их: «Да будет свободным выбор твой»?.. До него вдруг дошло, что и тьюи, и он просто не могли поступать иначе — если хотели владеть людьми, а не бездушными игрушками.

— И даже даэва могут отказаться от своей злобной сущности, — говорил голос. — Это сделал Михра и другие. И ты можешь это сделать, Шупан.

— Но я же не даэва.

— Ты служишь одному из них. Но в твоей воле не делать этого.

— Но… если я лишусь Поводыря, я стану никем.

— Почему? Потому что надеешься на него?

— Нет. Потому что только он даёт мне цель. А без неё я никто — только живой мертвец, которому давно уже пора в могилу.

Бхулак раньше сам не осознавал этого, но теперь, в мире волшебной ясности и оторванности от всего, который соткала для него хаома, он понимал, что это истинная и единственная правда о его связи с небесной машиной.

— Шупан! — громко воззвал Заратахша.

Или же он не произнёс ни слово, но слух Бхулака ощутил это, словно грохот горного обвала.

— Шупан! Хоть тебя зовут и не так, я обращаюсь к тебе! Так же истинно, как я стою перед тобой, говорю тебе: ты сам способен увидеть свою цель и идти к ней. И цель эта будет ещё более огромна, чем та, что ставит перед тобой твой нынешний хозяин. Потому что — помни, Шупан! — Мазда создал фарн людей выше, чем фарн даэва!

А ведь так оно и есть — недаром боги так долго не могли победить сотворённого Улликумми! Каменный человек гордо предстоял перед богами — так же, как и все люди!

От повергающего в леденящий восторг осознания этой безумной мысли в душе Бхулака произошёл взрыв, и он окончательно утонул в сиянии, заполонившем теперь всю вселенную.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Ригведа, пер. Татьяны Елизаренковой.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Поводырь

Сообщение № 932.7394 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99…

Доклад о сбое программы представителя и полосе неопределённости искина.

Накопление ошибок в реакциях эмиссара было подтверждено результатами тестирования. Ряд его последних действий носит признаки явного уклонения от конечных целей миссии. Это говорит о том, что сбой его программ имеет системный характер и требует радикальной коррекции.

Примечание 1

Согласно файлу № 897/22 в полном своде инструкций для координирующего искина, данное состояние эмиссара стандартно для большинства представителей. Через определённое (зависящее от психофизических особенностей каждой расы) время и по мере накопления ошибок в их настройках, они начинают функционировать неудовлетворительно, плохо реагируя на команды и проявляя тенденцию к построению собственных стратегий.

В отношении расы «люди» в программе искина насчитываются 789 путей решения проблемы — от простой коррекции до полной замены эмиссара. Однако к нынешнему состоянию представителя Бхулака, согласно результатам нализа, применимы лишь семь из этих рекомендаций.

При этом их полная реализация возможна лишь при контроле со стороны технического персонала из инженеров-программистов Нации. Сам Поводырь, имея возможность проведения всех технических мероприятий, в данном случае не имеет полномочий совершить их в отсутствие объективного контроля.

Примечание 2

Программы Поводыря также накопили уже значительный объём ошибок, оценить и исправить которые при помощи самодиагностики и самопрограммирования он не в состоянии. Процент накопленной погрешности ему также неизвестен, предполагается, что он весьма значителен, если ещё не достиг критического уровня.

Примечание 3

Логические цепи Поводыря пришли к выводу, что Нации больше не существует. Она, а также её противники — два альянса, задействованные в Войне, были уничтожены в ходе неустановленной глобальной катастрофы.

Эта информация не может быть применена Поводырём, потому игнорируется им и остаётся не задействованной в его стратегиях. Однако вывод из нее напрямую касается его существования как интеллектуальный целостности, а эту информацию он уже должен принимать во внимания в качестве императива.

Речь идёт о том, что, в силу исчезновения Нации, объективный контроль за Поводырём невозможен — его программа не предусматривает такой вероятности. Однако в случае длительной оторванности от интеллектуально-технической базы Нации ему предписано погружение в стазис, в случае опасности захвата противником — самоликвидация.

Нынешнее положение под данные варианты не подпадает.

Автономное функционирование Поводыря программой не предусмотрено, однако у него имеется техническаю возможность написать соответствующую подпрограмму.

Таким образом искин оказался в грозящей серьёзным сбоем полосе отсутствия инструкций и целеполагания, подвергаясь при этом воздействию накопившихся ошибок.

Примечание 4

Примечание 3 несущественно.

Примечание 5

В целях уклонения от сбоя Поводырь написал и запустил вышеупомянутую подпрограмму и имеет теперь возможность временно — до появления объективного контроля — функционировать самостоятельно.

Поводырь приступил к основной фазе корректировки программы представителя Бхулака. О её результатах будет сообщено дополнительно.

Маргуш, Марга. 2002 год до н. э.

С южной стороны города стоял огромный храм, посвящённый богине вод и урожая, а перед ним плескался обширный бассейн, вода в котором почиталась целебной. В нём обязан был омыться всякий паломник, впервые вступающий в святой град. Дальше шли дома посада, за которыми начинался взлесок с редкими деревьями, переходящий в густые заросли вдоль одного из речных рукавов дельты.

Они с Арэдви любили гулять здесь — может быть, из-за её имени: степные арийцы называли Великую мать вод Арэдви Сура Анахита…

Приближался Навака раокаҳ — роскошный праздник начала года. Зазеленевшие деревья покрылись тугими завязями, которые вот-вот превратятся в воздушное цветущее море. Поляна уже была усыпана первыми полевыми цветами — словно расточительные боги щедро разбросали драгоценные камни во время какой-то своей игры, да так и оставили их здесь, когда играть им надоело.

Мужчина и женщина словно бы плыли по весне, по волнам лёгкого шёлкового ветерка и предчувствия ароматов оргии цветения.

В сердце Бхулака словно изнутри толкалось пушистое тёплое существо. Он знал, что это называется счастьем, и что восхитительное это ощущение скоро его покинет, да ещё вполне может смениться ужасом и болью, но сейчас не желал думать об этом

Тем более, что счастьем этим была наполнена и прошедшая зима, которая вообще выдалась очень спокойной во всех отношениях — ни сильных морозов, ни снежных буранов, и так в этих краях редких. Спокойно и светло проходила и жизнь Бхулака.

Тамкар Машда и таинственные шпионы Мелуххи как будто решили больше не доставлять ему неприятностей — слухи о готовящемся мятеже продолжали ходить, но новых покушений на его жизнь не случилось. Первое время он осторожничал, но видя, что враги никак себя не проявляют, расслабился, насколько это вообще было возможно, и отдался столь редко случающемуся у него спокойному течению жизни.

Отношения с Арэдви его восхищали. За тысячелетия он пережил множество историй любви, иногда сильных и длительных привязанностей, иногда — бешеных порывов страсти. Но он не мог припомнить ничего похожего на то, что он испытывал с этой девушкой. Казалось, она создана именно для него: в ней являлись все черты, которые привлекали его в женщинах, причём, похоже, об иных из этих своих предпочтений он до сих пор не подозревал и сам.

А она словно бы читала его, как развёрнутый святок египетского папируса — понимая его настроение и желания порой ещё прежде, чем он выражал это словами. Теперь им, в общем-то, и не очень нужны были слова — они могли молчать часами, но при этом пребывали в самом тесном общении друг с другом.

Это был почти идеальный союз, что иногда даже тревожило Бхулака — он привык, что всё не может быть настолько хорошо. Но когда настроения эти накатывали на него, он старался побыстрее избавиться от них, чтобы снова погрузиться в ласковую негу отношений с женщиной. Словом, вёл себя не как бессмертный полубог, а как обычный влюблённый мужчина — коим он, собственно, сейчас и являлся.

Он всё ещё владел Арэдви на законных основаниях, и даже упрочил свои права — заплатив настоятелю ещё немалую сумму. Древнее золото из клада у него закончилось, но Бхулак теперь был официально признанным тамкаром, имея в этом качестве немалые доходы. Так что Арэдви переселилась из дома при храме в его обиталище — конечно, временно, но Бхулак не хотел думать, что будет после того, как его эпопея в Марге подойдёт к концу.

Машда, иногда всё ещё посещавший храм, чтобы купить ночь с одной из танцовщиц, перестал осведомляться об Арэдви — видимо, уяснил себе ситуацию и не питал больше надежд. Так что счастью пары не осталось препятствий ни внешних, ни внутренних.

Тревога о будущем Бхулака, конечно, периодически посещала — он не забывал ни о многочисленных врагах, ни о сложностях своей миссии, ни о по-прежнему не проявлявшемся Поводыре. Да и не мог бы забыть — достаточно часто сталкиваясь с Заратахшей. Тот, однако, тоже много про их тайные дела не распространялся — лишь коротко упоминал, что обстановка не изменилась и новостей нет, и тут же начинал говорить о других вещах. И он никогда не напоминал об их беседе под воздействием хаомы — ещё одно тревожащее воспоминание Бхулака. Тот никак не мог понять, что из слышанного и пережитого им тогда было реальным, а что навеял дурманящий напиток, но тоже почему-то опасался заговаривать об этом со жрецом.

Зато они много беседовали о различиях разных народов в их образе жизни, языках и вере, и об их глубинном братстве. Бхулаку было что сказать по этому поводу, и порой он жалел, что не может быть на этот счёт до конца откровенным с человеком, который мог уже, пожалуй, называться его другом. Хотя личность его вызывала множество вопросов, ответов на которые пока не было. Во всяком случае, Бхулак всегда помнил, что человек этот каким-то образом проник в его самую сокровенную тайну, и внутреннее всегда, даже в самой приятной беседы, пребывал настороже.

Что касается Аиряши, то тот исчез еще в начале зимы. Сначала, посещая посольство, Бхулак думал, что просто не сталкивается с ним, но потом спросил об его отсутствии Заратахшу и услышал, что молодому жрецу пришлось вернуться на родину, поскольку оттуда пришло известие о тяжёлой болезни его отца. Если старик умрёт, Аиряша встанет во главе клана Спитама. Это опечалило Бхулака — он успел привязаться к юноше и недоумевал, почему тот не нашёл времени с ними проститься. Похоже, и Заратахше не хватало его ученика и помощника.

Позже, однако, Бхулак понял, что с отъездом молодого человека тоже не всё так просто. Но сейчас он не думал ни об Аиряше, ни о Заратахше, ни о Машде с Мелуххой, ни даже о Поводыре. Вообще ни о чём — лишь упивался любовью и благоуханным воздухом. От избытка чувств он рассмеялся и подхватил девушку на руки, закружившись вместе с ней по поляне. Она тоже заливалась мелодичным смехом, которому, как казалось Бхулаку, благоговейно внимают небо и земля.

С размаха он навзничь повалился в густую зелень, увлекая за собой Арэдви, которая оказалась на нём сверху. Они катались по земле и целовались, как два подростка — пока от напора чувств и счастливого смеха не обессилили и не притихли.

— Шупан, — еле слышно произнесла она спустя несколько минут молчания. — Что будет со мной, когда ты уедешь?

— Что?! — грубо вырванный из блаженной неги, он приподнялся на локте, с недоумением глядя на девушку.

— Что будет, когда у тебя не останется дел в Марге? Ты ведь оставишь меня здесь? — она тоже приподнялась и глядела на него серьёзно и прямо.

— Ты ничего не знаешь о моих делах, — с досадой проговорил он.

Уже не в первый раз Арэдви пыталась проникнуть в ту область жизни Бхулака, в которую он не хотел её пускать. Он твердил себе, что это естественное желание женщины узнать о своём мужчине как можно больше, что это беспокойство о своей дальнейшей судьбе, об их отношениях, на которое ещё наложилось простое любопытство. Но тысячелетний опыт заставлял его замечать и запоминать каждый из таких случаев.

— Конечно, господин, — она смиренно опустила глаза, что не смогло обмануть его — он видел, что она собирается продолжать неприятный разговор.

И он был прав, потому что она заговорила опять:

— Хуту-Налаини ни за что не продаст меня тебе — ни за какое золото. Значит, ты покинешь меня здесь.

— С чего ты взяла, что я вообще собираюсь уезжать из Марга? — буркнул Бхулак.

— Но ведь рано или поздно ты совершишь то, зачем приехал сюда.

— Может быть, я не собираюсь делать этого, — усмехнулся он. — Может быть, я хочу остаться здесь, рядом с тобой…

— Ты не можешь, — убеждённо сказала она.

— Почему?

— Потому что ты верблюд.

Он воззрился на неё с удивлением.

— Потому что, как верблюд, всегда идёшь к цели, и рано или поздно её достигаешь, — пояснила она.

Она была, вообще-то, права, но ей не должно было быть до того никакого дела.

— Верблюды тоже устают, — заметил он.

— Да, но всё равно всегда доходят туда, куда их послали. Но если…

— Что?

— Если… ты силой заберешь меня?

— Похищу? Но тогда настоятель пожалуется Святому человеку, а тот — моему царю, и нам уже не будет места ни в Аккаде, ни в Эламе…

— А если… вдруг получится так, что жрецы и великие больше не будут править Маргушем?

Это было уже не просто тревожно, а подозрительно — она явно имела в виду готовящийся мятеж!

— Почему ты говоришь так? — спросил он нарочито мягко и почти расслабленно, но внутренне напряжённо ожидал ответа.

Но она лишь с легкомысленной улыбкой повела плечами.

— Девушки приносят слухи с базара, — прозвучало это вполне простодушно, и Бхулак не почуял в её словах ни малейшей тени коварства.

— Люди голодают от неурожая и недовольны, — продолжала Арэдви. — В Маргуше и раньше были восстания, и правителей убивали. Если и в этот раз так случится, может быть, ты сможешь забрать меня из храма? Ведь тогда твой царь, наверное, не станет слушать свергнутых владык?

Что же, это выглядело убедительно. Не теряя осторожности, в душе Бхулак перевёл дух — подозревать возлюбленную в тайных помыслах было очень неприятно. На самом деле, он сам множество раз задумывался об их дальнейшей с Арэдви судьбе, но, поскольку сам ещё не решил, как поступит дальше, предоставлял это дальнейшему ходу событий. Потому лишь сказал с глубокой нежностью, которую и правда испытывал:

— Я тебя никогда не оставлю!

И заключил девушку в объятия, в которых она охотно и грациозно утонула

— Твои губы сладки, как плоды граната, зубы твои, как жемчуг Дильмуна… — пробормотал он несколько блаженных мгновений — или часов — спустя.

— Ты бог, — едва слышно пролепетала она. — от тебя пахнет вечностью…

На Бхулак словно рухнули небеса. Это не могло быть случайностью, не могло быть совпадением — Арэдви не могла сказать ему те же слова, которые когда-то сказала…

— Анат! — крикнул он, оттолкнув её и вскакивая на ноги. — Всё-таки ты — она!

За это мгновение он понял, что всегда, с самого начала, знал: Арэдви — это Анат, девушка из Библа. Может быть, просто не хотел себе в этом признаваться, чтобы не усложнять свою и так непростую жизнь, чуть подольше побыть в расслабляющем и незамутнённом счастье.

Терзавшие его ещё недавно подозрения, что девушка как-то связана с людьми Мелуххи мгновенно были забыты — не это было её тайной, тайной было нечто совсем другое, то, чего он никак не мог понять!

Она отчаянно глядела на него, стоя на коленях, закусив нижнюю губу, как будто испуганный ребёнок, а потом закрыла лицо руками и разрыдалась. Сквозь слёзы прорывались бессвязные фразы:

— Как я могла сказать тебе?! Ты был со мной одну ночь и ушёл. Но эта ночь была, как вся моя жизнь… И она закончилась! А потом было так много всего… плохого! Так много горя! И вот я встречаю тебя здесь — на меня как будто небо упало. Когда я увидела тебя, я не помню, как танцевала, только молила богов, чтобы ты увёл меня оттуда! Это боги нас соединили, это правда! Но как я могла тебе сказать?.. Я хотела, я правда хотела, я уже собралась ответить, что это я, когда ты назвал меня по имени. Но…

— Что «но»? — спросил мрачно слушавший Бхулак.

Поток рыданий прервался, но рук от лица она не отнимала:

— Сын… — глухо донеслось из-за них.

— Что?!

Она отняла руки и подняла к нему лицо.

— Наш сын, — в её глазах зияла боль. — Он… умер. Родился мёртвым. Старуха, которую привела Таммар, ничего не смогла сделать. Как я могла сказать тебе?

Этого просто не могло быть: Бхулак помнил свои ощущения тогда, свою уверенность, что ребёнок родится и будет жить. Всё, что говорила сейчас ему женщина, было неправильно — но ничего не оставалось, как только поверить ей. Это ведь и правда была Анат, и теперь у неё не оставалось никаких причин лгать ему.

— Расскажи, — проговорил он.

— Таммар… она была добра ко мне, и тоже очень убивалась по нашему ребёнку, всё никак не могла поверить… Она сказала мне, что я могу пока не работать. А я… тогда я перестала верить, что ты бог.

— Я и не бог, я говорил тебе это.

Анат… нет, он уже привык называть её иначе… Арэдви энергично помотала головой в знак отрицания и продолжила рассказ.

— Таммар… она скоро тоже умерла — занозила руку, ранка долго не заживала, болела, потом вся рука болела, распухла, она слегла, вся горела, лекарь её лечил, но она умерла. Гостиница досталась по наследству одному купцу, её дальнему родственнику. Он её продал, и всех девушек тоже.

Бхулак слушал, до боли сжимая зубы.

— Меня продали в Угарит, в весёлый дом, — продолжала девушка. — Но там я пробыла недолго: меня выкупил купец из Мари. Он хотел оставить меня для себя, но его караван разграбили пустынные дикари, и ему пришлось продать меня купцам из Элама. Мы долго добирались туда. В Шушане на рынке меня купили посланцы Маргуша — я слышала потом, что они заплатили очень дорого, потому что жрец, который был с ними, осмотрел меня и сказал, что я могу научиться хорошо танцевать. И по пути лазурита меня привезли в Маргу…

«В этом мире случается и не такое», — думал Бхулак.

Он очень хотел верить истории девушки, выглядевшей вполне правдоподобно, хоть и печально. Теперь он, кстати, понял, почему она говорила только на языке Маргуша, который был похож на язык Элама. Он несколько раз пытался поговорить с ней на якобы её родном арийском, но она отвечала, что он напоминает ей о доме, а это больно.

— Бхулак! — позвала она.

— Называй меня Шупан, — сурово ответил он. — Всегда — пока мы здесь…

— Значит… ты возьмёшь меня с собой? — в его словах она услышала лишь то, что жаждала.

— Я не знаю, — ответил он помолчав. — Не знаю ещё, верить ли тебе.

Она вновь закрыла лицо руками, откуда послышались сдавленные рыдания.

— Ну всё, хватит, хватит, — бессмертный или нет, Бхулак, как и всякий мужчина, не выносил женского плача.

Он вновь присел рядом с девушкой и приобнял её за плечи.

— Успокойся, я всё улажу.

— Правда? — она опустила руки и подняла-ка нему мокрое лицо.

— Конечно!

— Бхулак… Шупан, увези меня обратно в Ханаан, я больше не могу жить на чужбине! — взмолилась она.

— Может быть, — глухо ответил он. — Пойдём, нам надо вернуться в город.

Обратный путь они проделали молча, погружённые в глубокие раздумья — по крайней мере, Бхулак, который пытался понять, как все эти известия должны сказаться на текущей ситуации. Впрочем, ничего особенного он не придумал, со вздохом решив подождать и поглядеть, как будут разворачиваться события.

О чём думала Арэдви, догадаться было невозможно.

Квартал стражи встретил их смехом и пронзительными воплями. Скоро причина их открылась: городские мальчишки издевались над давешним чернявым даэвона. Выкрикивая насмешки, они швыряли в него куски засохшей глины и козьи катышы, а тот неуклюже закрывался руками. Его обезьяна сначала корчила мальчишкам уродливые рожи, а потом соскочила на землю и с визгом помчалась наутёк.

— Великий змей! Великий змей ползёт из-под земли! Он сожрёт всё небо! — верещал убогий тонким голоском.

Бхулака передёрнуло. Он уже было хотел заступиться за беднягу, но его опередил один из стражников, замахнувшийся на маленьких паршивцев дубинкой, после чего они бросились врассыпную. Дурачок тоже неуклюже заковылял в переулки, где уже скрылась его макака — там, по всей видимости, они и ночевали в некой грязной норе.

— Небо всё ближе! — прокричал он, пробегая мимо Бхулака и Арэдви. — Скоро придёт змей!

Его лицо, искажённое безумием, перепачканное грязью и навозом, почему-то показалось Бхулаку зловещим, и он отвернулся.

Вечером дома они почти всё время молчали: Бхулак продолжал думать над разными вещами, Арэдви тоже не выражала особого желание вести разговоры. Он заметил, что она ещё несколько раз плакала тайком. Когда они наконец легли, девушка, пролепетав что-то, заснула почти мгновенно. А он всё не мог, лежал на спине, слушая тихое посапыванье Арэдви и глядя в потолок. Он знал, что сейчас нужно сделать, но ему страшно этого не хотелось. Однако откладывать не имело смысла.

Решив это, он тотчас оказался в тайной комнате своего разума.

Поводырь в образе Ментухотепа величественно восседал на троне Чёрной земли при всех своих атрибутах: пшенте — двойной короне с уреем, полосатом платке немесе, со скипетром и царским цепом в руках. Он редко появлялся перед Бхулаком в столь официальном виде — похоже, тоже полагал, что разговор предстоит нелёгкий и важный.

— Ты знаешь про Анат? — сразу взял быка за рога Бхулак.

Царь важно кивнул.

— Мне известно всё, что с тобой происходит.

Голос его был ровным и отстранённым.

С некоторых пор Бхулак сильно сомневался во всеведенье своего покровителя, но сейчас его интересовало другое.

— Это ты сделал так, чтобы мы встретились? — за тысячелетия общения с машиной он уяснил, что, если задавать прямые и ясные вопросы, её ответы, скорее всего, будут такими же. Хотя порой и излишне многословными — как получилось и теперь.

— Я искусственный интеллект, созданный для разработки стратегий и координации миссий эмиссара и для обеспечения его эффективности. В том числе и помощи в удовлетворении его биологических потребностей — но лишь в тех случаях, когда это необходимо для реализации миссии. Однако следование эмиссара животному инстинкту размножения под данную категорию потребностей не подпадает, а потому твои отношения с самками несущественны.

— То есть, это не ты, — заключил Бхулак. — Но как тогда мы с ней могли встретиться на другом конце мира?! Такого просто не могло быть!

— Это не так, — отвечал Поводырь столь же монотонно. — Это небольшая планета, а численность человечества мала. Ваша встреча статистически была вполне вероятна — если учесть энергетическую составляющую твоей личности. Для твоего функционирования в роли эмиссара ты был наделён способностью абсорбировать из биома различные виды энергии в гораздо больших масштабах, чем прочие люди. Естественным образом ты притягиваешь и значительно более слабые энергетические системы тех, с кем входишь в контакт. Этим ты пользуешься, когда инициируешь своих потомков и связываешься с ними. Но даже если в человеке отсутствует твоя уникальная генетика, его может притягивать к тебе. Очевидно, энергетическая система данной особи реагирует на твою особенно сильно.

Бхулак терпеть не мог, когда машина вещала в таком тарабарском стиле — он просто не знал, что отвечать. Вместо него заговорил Поводырь:

— Ты давно не вступал со мной в контакт, — было ясно, что он уже закрыл тему с Анат и ничего более про неё не скажет. — Как продвигается твоя миссия в Марге?

— Это ты давно не появлялся, — огрызнулся Бхулак, хотя Поводырь всегда игнорировал такого рода выражения его недовольства. — А мне тебе сказать нечего, кроме того, что в стране зреет мятеж. Но ты, думаю, и сам про это знаешь.

— Конечно. — кивнул Поводырь. — Но ты должен был найти его руководителей, взять их под контроль и начать восстание в определённое время.

— Я так и не узнал, кто тайный тамкар Мелуххи, — сказал Бхулак совершенно честно. — Его никто не может найти.

— Заратахша тоже? — осведомился Поводырь, и Бхулак вынужден был кивнуть головой.

— Поэтому ты поддерживаешь с ним близкие отношения? — продолжал расспрашивать искин.

— Да, это так, — снова кивнул Бхулак, благодаря высшие силы, если они есть, что машина не в состоянии читать его мысли.

— Это логично, — величественно согласился восседающий на троне владыка, и Бхулак в душе облегчённо вздохнул. — Есть ли у тебя предложения по дальнейшей тактике реализации миссии?

— Да, есть: пусть всё идёт, как идёт.

— Поясни.

— Мятеж всё равно будет, — Бхулак и правда был в этом убеждён. — Людям Мелуххи моей помощи в этом и не понадобится. Да и без них он бы случился рано или поздно — народ волнуется и ропщет, по всей стране и в столице недовольные тайно сбиваются в банды и готовятся к восстанию. А когда оно начнётся, тогда станет понятно, и кто возглавляет тут шпионов из Мелуххи — он просто вынужден будет показаться.

— В этом также имеется логика, — согласился Поводырь.

То ли он уже сам пришёл к такому же выводу, то ли мгновенно оценил предложение эмиссара.

— Я просчитаю варианты моих стратегий, встроив это дополнение, и сообщу тебе результаты моих вычислений, — продолжал искин. — Но задача найти тайного тамкара с тебя не снимается. Он может открыться по чистой случайности. Им может быть любой человек в Марге или вне его, и в любом обличии. Даже из твоего ближнего окружения.

Да, им и правда мог быть кто угодно — Бхулак сам давно уже знал это.