Пастух Земли

13

Поводырь

Сообщение № 849.007/44 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99…

Из аналитической записки о миссии «Миграция на север». Исполнитель — человеческий индивидуум Бхулак, местный представитель Нации.

Актуальная конфигурация.

1. Этнос ореев достиг фазы развития, при которой происходит широкое распространение и одновременно распад исходной общности на несколько различных, хоть и связанных между собой.

2. Вследствие очередного события естественной планетарной климатической пульсации 1 г. м. 30 г. с. назад происходит аридизация климата в местах нынешнего обитания ореев. Процесс усугубляется, в настоящий момент жизнь в степи для большого количества населения становится невозможной.

3. В условиях до сих пор не наблюдавшейся в человеческих социумах скученности населения в протогородах Эраты мутация бактерии, поражающей диких грызунов, от которых инфекция может передаться людям, вызывает среди населения всё усиливающиеся эпидемии.

4. Всё это имеет следствием депрессивные настроения в орейском обществе и побуждает ореев к дальним миграциям.

Примечание 2

Высокая мобильность ореев, обусловленная широким использованием колёсных повозок с крупным рогатым скотом в качестве тягловой силой, а также их превосходство в оснащенности металлическим оружием и орудиями, позволяют прогнозировать быстрое и успешное продвижение.

Варианты маршрутов миграций

1. Отказ от миграции. Вариант, среди части орейского общества популярный, но в контексте стратегии Поводыря абсолютно неприемлемый, ведущий к ослаблению, постепенному вырождению и итоговому исчезновению этноса, что сделает невозможным дальнейшие стратегические комбинации.

2. Юго-западный трек. Возвращение на путь, которым в степи проникли предки эратов и ореев малопродуктивен. Народы, заселившиеся в этих регионах за прошедшее время, окажут пришельцам активное сопротивление, которое надолго задержит их продвижение. Впрочем, не исключено, что отдельные мобильные отряды вооружённых самцов из степи смогут прорваться вплоть до первоначального региона дислокации этнообщности ар и дальше. Однако на данном историческом этапе для целей Нации это бесполезно, хотя может сыграть определённую положительную роль на этапах последующих.

3. Западный трек. Путь через горную систему, отделяющий западный полуостров суперматерика от основной его части гораздо более вероятен. В ходе его реализации орейцы могут вторгнуться или в центральные части полуострова, или южнее и выйти на равнину, являющуюся естественным продолжением их степей. Согласно прогнозам, переходящие к земледелию племена в регионах вторжения окажут ореям минимальное сопротивление. Частично они будут истреблены, частично вымрут от эпидемий, вызванных принесённой мигрантами мутировавшей бактерией. В результате ослабленные местные социумы получат элиту из этнических ореев, а также воспримут их язык и культуру. Эта конфигурация может быть использован в целях Нации — при условии, что текущая миссия эмиссара будет реализована.

4. Восточный трек. Вариант, более всего поддерживаемый сейчас в кланах и, как показывают расчёты, именно ему отдаст предпочтение большая часть ореев. Движение по степям вглубь суперконтинента — наиболее естественный исход. Он открывает путь к горным регионам, отделяющим внутреннюю часть континента, в которых имеются богатые залежи различных металлов. По внутренней равнине можно дойти до самых восточных очагов цивилизации, с которыми в настоящий момент западные цивилизационные очаги прямых связей не имеют. Этот трек естественным образом входит в стратегию коррекции развития человечества, его следствия будут встраиваться в рисунок дальнейших миссий эмиссара.

5. Тем не менее, в настоящий момент перед эмиссаром стоит задача увести часть ореев наиболее непопулярным у них — северо-западным маршрутом. Менять степной ландшафт на лесной для людей сложно психологически. Малонаселённые территории с более холодным климатом ореев не привлекают. Однако их движение по зоне лесов к морю, отделяющему от суперматерика небольшой полуостров на севере, является необходимой деталью долгосрочной стратегии.

Согласно расчётам, в случае вторжения сюда орейских кланов, в этом регионе в течение примерно 6,66 г. м. будет сформировано первоначальное ядро, из которого возникнут несколько суперэтносов, борьба и взаимодействие между которыми станут определяющими на решающем этапе формирования из человечества союзника Нации. Катализатором этого процесса в дальнейшем станет вторжение с востока направленного эмиссаром народа — носителя нужной идеологемы.

Выводы

Приоритетной задачей представителя Бхулака в данной миссии является склонение части ореев, а при благоприятном сценарии и целых кланов, к северо-западному маршруту миграции.

Примечание 3

Одним из второстепенных результатов деятельности эмиссара может стать также начало использования домашнего животного, обозначающегося звуками «лошадь», в качестве средства передвижения. Со временем это придаст степным народам ещё большую мобильность и станет важным фактором реализации миссии «Вторжение» (см. файл № 898.735/67). Однако прямой приказ Бхулаку начать использовать лошадей как ездовых животных станет тактической ошибкой. Более эффективно применение системы манипуляций с тем, чтобы он сам пришёл к такому намерению — исходя из структуры человеческой психологии, это значительно повышает шансы на успех первой подобной акции.

Хозяин Зверя

Северо-Западное Причерноморье. 3292 год до н. э.

Осведомители Бхулака, которых у него было немало во всех кланах, сообщили ему, что Кау всю ночь просидел в палатке духов, вдыхая дым от сжигаемых на раскалённых камнях верхушек неких кустов, в тайном месте собранных верным Квеном, и прикладываясь к сосуду с травяным отваром, тоже изготовленным колдуном. Вышел на рассвете и удалился в большой шатёр, в котором ночевал вместе с отцом и их женщинами, и до сих пор не показывался — видимо, отсыпался после общения с явившимся ему в волшебных грёзах богом Грозы.

Пеку тоже пока не появлялся, и Бхулак воспользовался их отсутствием, чтобы попробовать убедить вождей направить кланы северным маршрутом. Однако все самые изощрённые его доводы разбивались о недоверие и откровенное нежелание следовать на север.

— Надо оставаться в родных местах, — горячо возражал на его речи Реуп, вождь клана Ворона. — Болезнь пройдёт, и наступят тучные годы, боги перестанут гневаться и жизнь снова станет привольной. Но если мы уйдём на север, то умрём от голода и холода — если нас не перебьют тамошние чудовища и людоеды.

— И, если мы уйдём, откуда будем брать там пшеницу, горох и ячмень, которые сеют для нас в покорённых селениях эратцев? И кто, как не они, будет делать для нас хорошую одежду и посуду?.. — вопрошал Бхег, возглавлявший клан Сайгака.

— И как можно оставлять без присмотра курганы, под которыми покоятся наши отцы и деды, и их отцы?! — взывал Куон, вождь собак.

Эти опасения были всеобщими, и поделать с ними Бхулак пока не мог ничего. Но тут из-за скалы, за которой был лагерь клана Волка, раздались истошные женские крики и вскоре оттуда появился Кау. На нём была накидка из волчьей шкуры с оскаленной пастью — знак достоинства вождя, который до того носил его отец, в одной руке Кау сжимал копье, а в другой нёс какой-то круглый предмет. Собравшиеся сперва не разобрали, что это такое, но Бхулак, обладавший куда более острым зрением, чем у большинства людей, разглядел, и понял, что бой начался.

Растолкав людей, Кау одним прыжком оказался в центре круга, у идола бога Грозы. Тут вожди, наконец, увидели то, что он держал в руке, и выдохнули от ужаса — это была голова Пеку, которую Кау держал за седые волосы! Лицо старого вождя было бледно, лишь слегка припачкано кровью, и величаво-спокойно, словно он спал.

— Слушайте, люди, Ореи! — проревел Кау. — Теперь я вождь клана Волка!

— Отцеубийца! Святотатец! Бог Грозы истребит тебя! — раздались со всех сторон выкрики, но Кау лишь презрительно усмехнулся.

— Истребит, говорите? — с этими словам он швырнул отцовскую голову прямо к подножию каменного идола. Толпа охнула.

— Видите?! — закричал Кау. — Это мой хвар! Бог принимает мою жертву и благословляет моё вождество!

Его размалёванное боевыми цветами лицо было ужасно — одновременно исполнено гнева и отрешённо, оно казалось копией лица каменного бога Грозы — с остановившимся пустым взглядом, острой бородой и вислыми усами. Кау вертел головой, высматривая угрозу, и четыре тугих косы на бритой, удлинённой в младенчестве голове, били по его плечам, извиваясь упруго, подобно чёрным змеям.

Уже взявшиеся за кинжалы и палицы вожди опустили оружие и задумались. А Кау, воспользовавшись их замешательствам, продолжал страстную речь. Он походил на бегуна на крутом склоне, который несётся и не может остановиться, потому что иначе тут же упадёт и свернёт шею.

— Слушайте меня, воины-ореи! — от напряжения его кадык резко дёргался вверх-вниз, а глаза почти закатились — он словно бы до сих пор пребывал в священном трансе палатки духов. — Мой отец Пеку был стар и слаб, и бог Грозы избрал меня. Он наделил меня великим хваром, чтобы вести вас к подвигам и добыче! И я поведу нас на восток, туда, где восходит солнце, где живут племена, богатые медью! Мы отнимем у них их рудники и заставим их делать оружие для нас — не за большие стада скота, как сейчас, а потому что они станут нашими рабами! А потом с этим оружием мы пойдём дальше, к самому обиталищу богов, и покорим сказочные народы, которые живут там в богатстве и праздности!

Чувствовалось, что вождей и простых воинов, которые присутствовали здесь, слова молодого вождя захватили. Да и Бхулак понимал, что Кау предлагает самый естественный для их народа путь, и сам бы поддержал его — будь он свободен в своих действиях.

Но то, что Кау начал кричать дальше, Бхулак не поддержал бы ни при каких обстоятельствах — даже если бы ему приказал это сделать Поводырь.

— Но прежде мы убьём всех проклятых эратцев, которые ещё остались в живых и прячутся между нами! — речь молодого вождя достигла апогея ярости. — Они ненавидят нас, это их женщины-колдуньи навели на нас порчу, из-за которой людей губит чёрная болезнь! А их мужчины втайне точат ножи, чтобы вонзить нам в спины! За это мы убьём их всех! Зачем они нам теперь, когда мы уходим на восток — нам больше не нужны их зерно, горшки и ткани, всё это мы в изобилии найдём в новых краях, а проклятая Эрата пусть сгинет с лица земли!

Вот этого Бхулак не ожидал. Похоже, Кау одним махом пытался исполнить все свои самые дикие мечты. И ведь он мог найти в этом горячих сторонников — притеснения со стороны Эраты глубоко въелись в народную память ореев, и даже теперь, когда эратцы покорены и слабы, ореи продолжали инстинктивно их опасаться. И ведь воистину чёрная болезнь впервые появилась в огромных поселениях Эраты. А то, что она больше косила тамошних жителей, чем живших на просторе степняков — кого же это волновало.

Так что яростная речь Кау вызвала крики одобрения. Но Бхулак сдаваться не собирался, и дело теперь было уже не в его миссии, а — в Ави…

Он вскочил с места и выпрямился во весь свой немалый рост, который ещё увеличивал кожаный шлем с бычьими рогами — венец вождя клана. Его лицо тоже несло боевую раскраску, а голос звучал ещё более зычно, что у Кау.

— Славные ореи! — взывал он. — Я вижу, но я не верю! Только что, почти на наших глазах, совершено ужасное святотатство, кровь пролилась на священном месте богов! И чья кровь! Самого почтенного и мудрого из наших вождей, предательски убитого собственным сыном! И мы слушаем речи подлого отцеубийцы вместо того, чтобы покарать его на месте. Что с нами случилось?! Разве мы больше не боимся богов?! Разве мы забыли о справедливости и воинской чести?.. Ответьте мне, ореи!

До сих пор у них не было с Кау личных столкновений — они просто старались избегать друг друга, а при встречах общались с холодной вежливостью. Но теперь возможностей для дипломатии больше не осталось — бой так бой.

Речь Бхулака произвела впечатление на вождей и воинов, они глухо возроптали, но Кау тут же перешёл в контратаку.

— Вождь Пех знает, что говорит! — глумливо начал он. — Он боится, как бы зла не случилось с его эратской змеёй, которая вьёт из него верёвки и на самом деле управляет и им, и всем кланом Быков!

Удар был подлый, но меткий. Бхулак не мог просто так оставить ужасное оскорбление, иначе очень быстро перестал бы быть вождём. Он схватился за копье, и Кау тоже поднял своё. Но начинающуюся стычку прервал Бхег, вождь Сайгаков, бывший вторым по старшинству после Пеку. Он перехватил копьё Бхулака и отбросил его в сторону, крикнув:

— Хватит! Уже пролилась кровь перед Вратами Солнца, если прольётся ещё, боги не пощадят нас.

— Так что же?! — проревел Бхулак. — Спускать убийце его преступление?!

— Если его накажут, то не один ты, а весь Круг, — твёрдо заявил Бхег, и остальные вожди одобрительно заворчали. Бхулак понял, что сейчас расправиться с соперником не удастся. А Бхег обратился к Кау:

— Ты оправдываешь благословением бога Грозы своё ужасное преступление. Но это только ты сам так говоришь… Может, он, наоборот, уже решил покарать тебя.

Кау злобно расхохотался.

— Я говорил с ним всю ночь в палатке духов, потому пошёл к отцу и потребовал у него отдать мне власть над кланом, а когда тот отказался, я его убил и пришёл сюда. И я до сих пор жив. Какие тебе ещё нужны доказательства, что всё это одобрено богом и хвар мой при мне?

— Этого мало, — резко бросил ему Бхег. — Мы знаем, что бог иногда медлит с наказанием, но от этого оно становится ещё ужаснее. А если бы он благословил тебя, как ты говоришь, уж, наверное, дал бы тебе явное знамение, чтобы мы поверили твоим словам.

— Знамение, говоришь? — недобро ухмыльнулся Кау. — Будет вам знамение. Квен!

Обряженный длинную белую хламиду и высокую шапку, обшитую медными амулетами, жрец выступил из-за спины вождя и взвыл безумным голосом:

— Узрите, как бог Грозы любит великого вождя Кау! Преклоняйтесь перед богом и Кау, избранником его! Бог дал ему хвар и желает, чтобы Кау был верховным вождём ореев! Знаю, знаю! Поведал он мне это в священных видениях! Узрите и преклонитесь!

С этими словами он поднял тоже звенящий амулетами посох и ловко прокрутил его над головой. Сперва, вроде бы, ничего не произошло, но тут из-за спины вождей послышался женский крик:

— Смотрите!

Ленты на одном из шестов, украшавших место собрания, вдруг без видимой причины вспыхнули ярким пламенем. Через несколько секунд то же самое случилось на втором шесте, потом и на третьем… Вскоре ленты горели на всех, а некоторые шесты и сами уже занялись огнём.

Раздались изумлённые крики — столь явное чудо произвело на всех потрясающее впечатление. Ну, почти на всех… Бхулак знал этот трюк и в душе обругал себя дураком. Ведь он обратил внимание, что ленты на шестах болтаются, как мокрые, хотя дождя ночью не было. Просто Квен со своими подручными загодя смочил их секретным составом, который самовоспламеняется, когда высыхает. Ленты высохли под лучами утреннего солнца, и вот…

Но ореи с ужасом и благоговением глядели на горящие шесты.

— Он поистине избранник бога Грозы! — вскричал Бхег. — Теперь нас должен вести Кау! Слава верховному вождю Кау!

— Слава хвару верховного вождя Кау! — отозвалось собрание.

Бхулак заметил, что славословие подхватили далеко не все, и это обнадёживало. А ещё он увидел бледное и напряжённое лицо скромно стоявшей в стороне Ави. Губы её беззвучно шевелились, и Бхулак понял, что она молится своей Матери.

Но тут стало происходить что-то странное: вдруг сгустилось нечто… какое-то предчувствие, витавшее буквально в воздухе. И внезапно сияющее с совершенно безоблачного неба солнце закрыла пришедшая невесть откуда огромная чёрная туча. Упали первые тяжёлые капли, почти сразу же обернувшиеся упругими струями. Ливень бушевал так, словно наверху боги открыли запруду, сдерживающую все небесные воды. Конечно же, пламя на шестах сразу погасло и чёрные мокрые палки бессильно топорщились на фоне завесы льющейся воды.

— Это сделал ты? — спросил Бхулак, скользнув в потаённую комнату своего сознания.

На людях делать это было опасно, но сейчас он не мог не спросить Поводыря о том, что происходит.

— Нет, — ответил тот, не потрудившись принять зримый облик. — Я собирался провести схожее мероприятие, но мне требовалось время. Однако случилась спонтанная атмосферная флуктуация, не типичная для данного региона. Это хорошо. Возвращайся скорее и действуй.

Бхулак сам уже выскочил во внешний мир и увидел, что положение в круге сильно изменилось. Промокшие до нитки ореи уже не славили Кау, но молча и с подозрением смотрели на него. А тот, похоже, был несколько ошеломлён: до сих пор его вела бешеная энергия хищника, толкнувшая его на святотатство и отцеубийство, да ещё поддержанная воздействием дурманящих трав. Но теперь он в буквальном смысле получил холодный душ, отрезвивший его и, может быть, заставивший ужаснуться содеянному.

Ошеломлённым выглядел и жрец, с недоверием и гневом осматривающий потухшие шесты.

Но не таков был Кау, чтобы какой-то дождик прервал его рывок к цели! Борьба для него была ещё далеко не закончена.

— Это сделала проклятая колдунья-эратка, которую предатель Пех подговорил противиться воле бога! — заорал он, и прежде, чем кто-то что-то успел сказать, со страшной силой метнул копье.

Услышав его свист над головой, прервавшийся болезненным вскриком позади, Бхулак похолодел — он был уверен, что копье попало в Ави. Но разворачиваться и смотреть времени не оставалось. Его собственное отброшенное Бхегом копье было далеко, но в руке его словно сам собой оказался топор. Резкий взмах, и тот, кувыркаясь в воздухе, полетел в Кау, который всё ещё стоял в позе метателя, со злобной ухмылкой. Она так и не успела сойти с его лица, когда тяжёлое каменное лезвие врезалось в его бритый череп. Раздался глухой стук, и Кау рухнул на мокрый песок, забрызгивая идола кровью и мозгами.

Собранию понадобилось несколько секунд, чтобы осознать случившееся, а Бхулак за это время уже подскочил к лежавшей без движения Ави. Сначала он с отчаянием подумал, что та умерла, но, приложив пальцы к шее, нащупал слабый пульс. Видимо, она успела отстраниться, и копьё попало в плечо, пробив тело насквозь. Возможно, наконечник задел лёгкое, но раненую ещё можно было спасти.

— Несите её в лагерь, пусть ею займутся целители, — бросил Бхулак двум из подскочивших воинов своего клана.

Те осторожно подняли жену вождя и унесли. А неприятности Бхулака только начинались.

— Пех пролил кровь в священном месте, схватите его! — закричал пришедший в себя Бхег.

Но сделать это было легче, чем сказать. Бхулак обнажил последнее оставшееся у него оружие — длинный медный кинжал. Десяток воинов-быков окружили своего предводителя, ощетинившись копьями. Один из них протянул вождю булаву с круглым каменным набалдашником.

«Приготовьтесь», — сжав её, мысленно приказал Бхулак свои детям, которых тут было не меньше пяти или шести.

«Мы умрём за тебя, отец!» — послали они ответ.

Бросившиеся было исполнять приказ Бхега ореи приостановились — с быками связываться не хотел никто, и все знали, насколько страшен в битве их вождь. Воспользовавшись нерешительностью противника, тот быстро заговорил, стараясь переломить ситуацию:

— Я покарал человека, покусившегося на жизнь моей жены! И Кау первый совершил здесь кровопролитие. Я не хочу больше никого убивать — как и мои воины. Но если придётся, смертей будет много. И это только начало.

Все осознавали, что он прав — убийство вождя быков повлекло бы за собой тяжёлую и долгую междоусобную войну, которая ещё больше ослабит ореев. А Кау, лежащий с раздробленной головой перед богом Грозы, всё равно уже не претендует на верховное вождество…

Но за все эти убийства кто-то должен был ответить, и Бхулак оставался лучшим кандидатом на это. Так что дело явно зашло в тупик.

Первым заговорил Квен — на удивление здраво, если учитывать его поведение до этого. Впрочем, он и правда был разумным человеком, понимавшим, что потерял могучего покровителя, а в случае начала хаоса его не защитит даже высокий статус жреца.

— Пусть вождь Пех пожертвует богу Грозы своего лучшего коня, — громко сказал он, привычно добавив в голос немного потустороннего завывания, что всегда производило впечатление на слушателей. — Если бог примет его жертву, значит, он невиновен и не может быть наказан.

Компромисс был почти идеален для всех: круг вождей сохранял свой авторитет и оставался чистым перед богом, переложив на него решение судьбы Бхулака. Последний же терял лишь одно ценное животное, выменяв на него свою жизнь.

Бхулак даже почувствовал к Квену некую благодарность. Он опустил оружие и этому примеру последовали его воины.

— Я согласен, — проговорил он. — Пусть жрецы клана Быков и клана Волка приготовят всё для жертвоприношения.

Лошадей ореи — как и прочие народы, приручившие этих прекрасных зверей — доили, забивали на мясо, жир использовали для питания светильников, шкуры для одежды, волос и сухожилья — для верёвок и тетивы, а кости — для разных поделок. Кому-то, конечно, за эти века приходила в голову мысль (Бхулаку уж точно) запрячь их в повозку или даже сесть на лошадь верхом. Кто-то даже и пытался это сделать, но буйный нрав скакунов сводил все эти попытки на нет. Во всяком случае, сам Бхулак за всю свою огромную жизнь не сталкивался с удачными опытами такого рода.

Но люди уже очень давно зависели от лошадей не только житейски, но и духовно. Они стали частью мифов о первоначальных временах — жрецы рассказывали, что конь присутствовал при сотворении первых людей и чуть не убил их, чтобы в дальнейшем эти существа не имели власти над ним, но посланная богом собака отогнала злодея… Много чего ещё рассказывали. Пока же лошади ходили за людскими племенами, подобно прочему скоту, щипали траву в степи, давали людям пищу, одежду и свет. А иной раз и приносились в жертву богам, и это было крупным событием.

Клан Быка привел к Вратам Солнца небольшой табунок, который возглавлял мышастый жеребец. Как и другие домашние лошади, он был взят из диких степей маленьким жеребёнком и давно уже привык жить с людьми, но оставался всё тем же сильным и быстрым зверем. Его жизненной задачей было вести табун, и, если бы не сегодняшнее несчастье, никто никогда не поднял бы на него топор. Но богу Грозы потребно самое лучшее.

Поэтому теперь воины-быки заарканят жеребца и будут удерживать, пока младшие жрецы двух кланов обмывают его, украшают лентами, медными и золотыми оберегами, смазывают мёдом диких пчёл и коровьим маслом. Затем его отведут на площадку к идолу бога Грозы, туда набросают душистых трав и окропят место жертвоприношения кровью двух разрубленных собак — чтобы конь видел, что прежде к богу уходят его извечные враги.

И, наконец, младшие жрецы поставят его на колени, а один из главных (видимо, это будет Квен), возгласив моление богу, обрушит на конскую голову каменный топор.

Но это будет лишь началом действа — потом придёт женщина. Вообще-то, в данном случае их должно было бы быть две — то есть, жён двух вождей. Но поскольку у первого тут была только раненая Ави, это будет одна жена Кау. Она разденется догола и ляжет рядом с мёртвым конём. Её укроют одеялами, и она начнёт кричать, как женщины обычно кричат от наслаждения, делая вид, что совокупляется с мёртвым жеребцом. А жрецы станут ходить вокруг, произнося священные слова.

Так продлится всю ночь.

И если всё пройдёт хорошо, Бхулак будет считаться прощённым богом, а Кау — благополучно принятым в стране предков. Конь же с почестями упокоится в степи, с приличными для усопшего вождя дарами, и над ним воздвигнут высокий курган.

Бхулак был рад, что не должен присутствовать хотя бы при приготовлениях к жертвоприношению. Вместо этого он поспешил в лагерь — к Ави.

У повозки вождя со встревоженным видом шушукалась кучка лекарей-колдунов. При виде Бхулака они склонили головы.

— Мы вытащили копье, обработали рану, перевязали и наложили лубок, — тихо сказал ему старший из них. — Теперь, если рана не загноится…

Бхулак и сам это знал.

— Как она сейчас? — резко спросил он.

— Очень слаба, — отвечал лекарь. — Ей было больно, я напоил её маковым отваром. Пока сознание при ней, но скоро она заснёт.

Бхулак подошёл к повозке и отодвинул войлочный полог. Колдуны скромно отошли на несколько шагов назад.

Ави выглядела лучше, чем он опасался. Конечно, лицо было очень бледным и совершенно измученным, но ощущения смерти от женщины не исходило. Бхулак слишком часто сталкивался с этим гнетущим чувством рядом с умирающими и ошибиться не мог.

Её глаза были закрыты, но он почувствовал, что она не спит.

— Ави, — негромко позвал он.

— Всё хорошо, — ответила она, не открывая глаз. — Мне было очень больно, но теперь хорошо.

Голос был еле слышен.

— Хорошо, — ответил он, — отдыхай, моя радость.

— Великая… Мать, — снова заговорила она. — Я молилась ей.

— Я знаю.

— Погоди… Я просила её… чтобы она забрала мою жизнь за твою, чтобы я умерла, но тебе бы… всё удалось…

— Ави!..

— Она… она ответила мне… и послала дождь. И я жива. Видишь, Бхулак, она любит тебя, хоть ты и отвернулся от неё… Ты должен… должен сделать ещё.

— Спи, Ави, — вновь проговорил он. — Тебе надо отдохнуть.

Но она и так уже спала.

Бхулак тихо отошёл от кибитки. Слова жены беспокоили его. «Великая Мать любит тебя»… Почему? И что ещё он должен сделать?.. Впрочем, Ави была ранена и, наверное, бредила.

Хотя… дождь ведь и правда хлынул в нужный момент, и послал его не Поводырь.

Да какая разница, кто это сделал, если Ави жива!

А ведь она предлагала свою жизнь за его. Только вот кому?..

Но все эти тревожащие мысли сразу покинули его, когда со стороны площадки с идолом раздались визгливые трели флейт и дробные звуки бубнов, заглушаемые порой надрывным ржанием его жеребца, на которое тревожно отзывались кобылицы из загона. Началось!

Бхулак развернулся и быстро зашагал к месту жертвоприношения, где столпились все приехавшие на совет ореи, стоявшие в благоговейном молчании, пока трое молодых жрецов пытались совладать с конём. Жеребец отчаянно вырывался, чуя, что приходит его конец, его ржание всё больше походило на крик гибнущего человека. Но парни были опытны в таких делах, и вскоре голова коня коснулась земли перед идолом, а жрецы навалились сверху и держали зверя.

Квен уже некоторое время нараспев говорил священные слова, а теперь взялся за длинную рукоять топора.

Сейчас!

Бхулак с трудом выдерживал это зрелище, но заставлял себя стоять и смотреть. И вдруг, словно озарение, в нём расцвела мысль — безумная и великолепная. До сих пор он был уверен, что сотворить такое невозможно. Однако здесь, на месте казни прекрасного животного, осознал, что — возможно! И что он сделает это — прямо сейчас.

Он растолкал стоящих у площадки людей и в один миг оказался рядом с удерживаемым конём, сел на него верхом и закричал жрецам страшным голосом:

— Прочь!

От неожиданности те отскочили в разные стороны, а освобождённый конь распрямился, подобно согнутому молодому дереву, когда его отпускаешь, и понёсся, не разбирая пути.

Ореи в один голос издали вопль, в котором ужас мешался с изумлением и даже восторгом. Но Бхулак больше не слышал людских голосов. Он перешёл в иное измерение — вокруг него ничего не осталось, кроме свистящего ветра и сгущающейся тьмы наступающей ночи. А все его силы сосредоточились на том, чтобы усидеть на обезумевшем жеребце.

Раньше Бхулак просто не понимал! Он не мог себе представить, что это такое — пытаться удержаться не спине могучего животного, которое полно решимости тебя сбросить. Изо всех сил сжимая ногами бока коня и судорожно вцепившись в его торчащую дыбом жёсткую гриву с вплетёнными в неё украшениями, он отчаянно пытался не дать отправить своё тело в полёт. А конь удваивал усилия — на ходу он брыкался, приседал, подпрыгивал, пытался даже укусить всадника.

Вообще-то, Бхулак всегда с ним ладил — часто подходил к нему, говорил что-то, угощал лакомствами. В загоне конь спокойно подпускал его к себе и позволял класть на него руки, а потом и похлопывать, и почёсывать шею. Бхулак стал даже особо именовать его: Гхвер, слово, обозначающее сильного зверя. И иной раз человеку казалось, что жеребец принял это имя и отзывается на него.

Но сейчас ни о каком взаимопонимании между ними речи не шло — человек боролся со злобным свирепым животным, пытаясь его покорить, а оно яростно сопротивлялось. Это было куда труднее, чем балансировать на раскачиваемой бурей лодке или пытаться удержаться на сотрясаемой богами земле.

Бхулак старался не думать, во что превратится его седалищная часть после этой скачки — если, конечно, он останется жив. Когда тьюи улучшали его тело, они сделали его не только гораздо сильнее большинства людей, но и вложили в него совершенное чувство равновесия. Однако сейчас его явно недоставало.

После нескольких особо яростных взбрыков Бхулак вынужден был практически лечь на спину лошади. Он сам удивлялся, почему ещё не валяется на земле с переломанными костями, понятия не имел, где они находятся и как вернутся в лагерь. Но почему-то при этом у него даже не мелькнула мысль попросить о помощи Поводыря.

Вскоре Бхулак понял, что занятое им почти горизонтальное положение чревато скорым падением, и что, наверное, лучше всё-таки попытаться распрямиться. И он сделал это — приподнялся, расправил плечи и напружинил поясницу. Всё это помогло держать баланс, поспевая за движениями лошади и приноравливаясь к ним.

Через какое-то время он уже начал предугадывать, как в следующий раз взбрыкнёт конь, и соответствующим образом менять позу. А жеребец, похоже, уже начал уставать — его рывки становились не столь резкими, да и скакал он медленнее.

— Всё будет хорошо, Гхвер, потерпи ещё немного, — уговаривал Бхулак. — Ты только не бойся!

Конь всё ещё брыкался, но уже не так неистово, словно уже не верил в то, что сможет освободиться. Бхулаку стало казаться, что Гхвер начал понимать, что от него хочет человек, и уже смирился с неизбежным. Наконец, он поскакал ровно и вольно, не пытаясь сбросить всадника.

Это было чудом! Бхулак не раз мгновенно переносился силой Поводыря куда быстрее и на куда большие расстояния, но ощущал себя при этом совсем не так, как теперь. Скорее, тогда это было тяжело и страшно — словно делаешь нечто запретное, для чего человек не предназначен. А сейчас он испытывал прилив беспечного восторга и уверенности в победе. Ему захотелось закричать от радости. И он закричал:

— Хей! Хей! Хей! Беги, Гхвер, беги!

Жеребец и впрямь рванул ещё быстрее, и они неслись по ночной степи под громыхание надвигающейся грозы.

Теперь перед Бхулаком встал вопрос, как вернуться к Вратам Солнца. Он лишь приблизительно мог представить, в какой стороне они находятся, да и как направить Гхвера в нужную сторону, не имел ни малейшего понятия. Но конь за него разрешил это затруднение — вскоре Бхулак увидел вдали мерцающие огни костров и понял, что жеребец стремился домой не меньше, чем он сам, и нашёл в ночи путь к своему загону с прекрасными кобылицами и маленькими жеребятами.

Но для того, чтобы попасть туда, конь должен был пересечь площадку, где его чуть не убили. И он ворвался туда под блеск молнии, сменившийся оглушительным громом, разбросав так до сих пор и стоявших там людей, судачивших о невероятном происшествии.

А следующая молния ударила прямо в каменного идола! Люди взвыли от ужаса, конь с жутким ржанием встал на дыбы, и всадник соскользнул с него на землю. Гхвер же пустился к загону, где, как надеялся Бхулак, его примут воины-быки.

А их вождь, не обращая внимания на хлещущие струи дождя и стараясь не думать о страшно болевшем теле, стоял перед потрясёнными соплеменниками рядом с идолом, на котором молния оставила глубокую разветвлённую трещину.

— Что скажет круг вождей ореев? — вопросил он, стараясь перекричать ливень. — Вы познали волю бога Грозы?

— Да, — за всех ответил Бхег. — Бог явил нам свою волю. Твой хвар велик!

— Великий хвар! Слава избраннику бога Грозы Пеху! — изо всей силы закричал жрец Квен.

— Слава верховному вождю Пеху и хвару его! — отозвались ореи.

Бхулак чувствовал себя абсолютно обессиленным и с тревогой думал, сумеет ли он на своих ногах уйти с этого места.