Пастух Земли

31

Страна городов, вара Аркаин. 1996 год до н. э.

У распахнутых врат вары райжа ждал свою невесту, а вместе с ним новую райяни в напряжённом молчании ожидал весь народ Аркаина. Обычно летом вара пустела — пастухи со стадами и табунами уходили в степь и оставались там до осени. Но нынче выход на пастбища задержался — все хотели побывать на свадьбе райжи Гопты и прекрасной Тапати, дочери Анги, райжи вары Аюдха.

Процессия, сопровождающая невесту, как сообщили дозорные, должна была прибыть сегодня. Уже несколько дней двигалась она с юга — там стоял славный город Аюдха, самый большой и сильный во всей стране. Велик и крепок был Аркаин, но толще и выше стены Аюдхи, и даже облицованы камнем. И воинов у Анги куда больше. Так что теперешняя свадьба, ставшая венцом многомесячных переговоров и означавшая союз двух вар, оправдывала все усилия Бхулака и Аргрики по объединению Страны городов, которые они предпринимали за два года, прошедших с тех пор, как пришелец по имени Гопта встал во главе Аркаина.

За время это много чего произошло: бесплодные уговоры райжей и браманов, обманы, предательства, даже коварные нападения и поединки насмерть. Но случались и неожиданные находки единомышленников там, где, казалось бы, их быть не может. Одним из таких открытий стало отношение к их делам Анги, который ненавидел Прамарая и потому враждовал с Аркаином. Оказалось, однако, что и он с тревогой смотрел на восток и думал, как отразить неизбежный натиск иргов.

Союз Аркаина и Аюдхи делал объединение ариев вполне реальным. Они никогда не признали бы над собой единоличной власти владыки Аркаина — слишком много стояло между кланами гордости и предубеждений, застарелых обид и ненависти. Однако двойное водительство не замешенного во всём этом Гопты и Анги, принадлежащего к очень старинной, всеми уважаемой династии, которая, как считалось, происходила от самого сиятельного Шурьи, устраивало очень многих.

Но очень уж стар Ага, и за долгую свою жизнь потерял он в боях всех своих сыновей.

Как бы то ни было, время объединения кланов, видимо, и впрямь настало, и не случайно именно теперь пришёл в эти края Бхулак, точно знающий, что для этого следует делать.

Он облачился в самые великолепные свои одеяния: штаны и рубаха из лучшего полотна, богато расшитые бисером — узорами из переплетающихся солнечных знаков, ими же украшен и высокий колпак из тонкого войлока. На плечи накинута выделанная медвежья шкура, застёгнутая золотой пряжкой — в ней было жарко, но положение вождя Медвежьего клана обязывало. Тяжести добавляли металлические украшения — из меди, бронзы, серебра и даже золота: принимая невесту из славной и могучей Аюдхи, следовало выставить всё своё богатство. Так что гривны на шее Бхулака, браслеты на руках и ногах, боевой пояс случаю вполне соответствовали. Да ещё оружие — куда же райже без него: копьё, и клевец, и кинжал, и знаменитый уже на всю страну меч. А в руке ещё и старинный нефритовый топор-молот — давний символ владык Аркаина. В честь огненного оружия Индры-громовержца именовался он ваджра.

Бхулак мечтал о часе, когда он всё это с себя сбросит — однако случится это ещё очень нескоро. Хотя невеста его уже приближалась: из-за холмов раздались звуки флейт и барабанов, нестройное пение десятков голосов. Наконец на горизонте показались первые колесницы кортежа, и вскоре он уже двигался по равнине прямо к толпе у ворот крепости. Впереди шествовали брамы, распевающие гимны, благословляющие свершающийся брак. За ними шагали лошади в сбруе, украшенной бронзовыми бляхами, которые медленно влекли вереницу колесниц. Было их много — пять, шесть… Бхулак сбился со счёта — не менее десятка или даже больше. На первой, сразу за жрецами, рядом с колесничим стоял величественный старец в богатых доспехах с наброшенной на них алой мантией. Это был сам райжа Анга, лично прибывший заключать столь важный для всего арийского народа договор.

За райжой шли колесницы его приближённых кшатри и самых славных воинов его вары. Но Бхулак искал глазами главную участницу нынешнего события — свою наречённую, которую он ни разу не видел. Знал лишь, что она совсем молода — всего пятнадцать зим провела в этом мире — и, как говорили, прекрасна. Он понимал, конечно, что ничего иного посланцы Аюдхи ему сказать и не могли, но, увидев свою будущую райяни, сразу же понял, что те его не обманули. Правда, сначала он от этого зрелища почти ослеп, однако виной тому стала не красота девы, а огромное количество надетых на неё золотых украшений, на которые как раз, когда Бхулак нашёл невесту взглядом, упал луч утреннего солнца. Блеск золотых гривен, блях и подвесок нагрудника, височных колец, бус и браслетов вспыхнул в его глазах.

Когда закрывшие мир тёмные пятна растворились, он наконец рассмотрел свою наречённую. Много золота — это всего лишь должное сопровождение дочери славной вары, посвященной солнечному Шурье. В Аюдхе этот редкий металл всегда был в почёте — его выменивали у гостей из дальних краёв, не торгуясь, а часто снаряжали за ним и собственные походы. И ярко-красная туника, и шерстяной, расшитый золотыми же бусами плащ цвета запёкшейся крови, надетые на Тапати, тоже напоминали о Шурье. А вот солнечный блеск её волос даден ей был от рождения. Их заплели в толстую косу, убранную в тяжёлый золотой накосник, но драгоценный металл проигрывал по сравнению с живыми прядями.

Впрочем, косу он рассмотрел лишь после того, как приветствовал Ангу, по обычаю, обняв его, а потом подошёл к колеснице Тапати, чтобы, опять же согласно обычаю, помочь ей сойти наземь — хотя в такой помощи эта выросшая в варе девушка, с детства привыкшая к лошадям и повозкам, наверняка не нуждалась. Они и впрямь оказалась очень юна, и наверняка думала, что её отдают за старика — сейчас Бхулак старался выглядеть зим на сорок и намеревался «стариться» при помощи всяких ведомых ему фокусов и дальше. Знала бы она, сколько он прожил на самом деле…

Она бросила на него быстрый взгляд — словно вспорхнули две ярко-васильковые бабочки — но тут же вновь его потупила. Кожа её была очень белой, но не бледной, и чистой. Прямой нос, яркие губы, густые брови вразлёт — такие лица считались у ариев признаком особого благородства.

Он взял невесту под руку, чтобы подвести к отцу, который, по обычаю же, должен был сопровождать её, пока не передаст мужу. И тут Бхулак уловил нечто беспокоящее: одновременно тоскливый и полный ярости взгляд, который бросил на них молодой воин из свиты невесты. Это следовало запомнить, так как могло означать некое преткновение в будущем. И Бхулак запомнил.

Свадьбу сыграли на следующий день. Невеста шествовала между отцом и наречённым, позвякивала украшениями — наверное, они немало тяготили её, но та не подавала виду, ступая плавно и уверенно. Распрямил спину и Анга — дабы выглядеть не слабее своего будущего зятя. Когда они шли по проходу между жилыми кольцами к центральной варе, народ разразился приветственными криками, барабанщики и флейтисты выбивались из сил, а брамы до предела напрягали голоса, выводя слова гимнов.

Да будут прямыми и без шипов пути,

По которым едут друзья на нашу помолвку! *

Все понимали, что это не просто свадьба, а наступление нового жизненного цикла для всей страны, и что двое этих мужчин через эту юную девушку становятся теперь страны этой воплощением и посредниками между её людьми и богами. Двойное правление не было для арийцев новшеством — оно возникало в разных их обществах постоянно, и Бхулак хорошо это помнил. Да и не только у арийцев — законность такого вида власти отражалась в историях о богах-близнецах, рассказываемых многими народами. Но обычно в этих легендах имелась и тёмная сторона.

Да, похоже, и сейчас не все в стране счастливы от установления совместного владычества Аркаина и Аюдхи. Доказательства тому подоспели очень скоро…

Невеста уже стояла на камне, олицетворяющим Мать-землю, уже принесла свои клятвы, уже сменила украшения из родительского дома на подаренные женихом, который снял с неё девичье покрывало. Брамы прочитали молитвы от демонов и начали благословения:

Здесь так и стойте, не разделяйтесь!

Доживите до глубокой старости

Играя с сыновьями и внуками

Радуясь в собственном доме!..*

Подходило время пира в доме райжи, куда допускались лишь наиболее знатные кшатри и браманы. Они расселись на циновках в длинном общем помещении, перед исходящими паром котлами с варёным мясом, тушами зажаренных на вертеле коз и баранов, комус, мёд, брага и даже привозное вино лились рекой, а рабы сновали с мисками, полными запечёнными корневищами камыша, кашей из сосновой заболони с пшеницей, жареными и варёными грибами.

Жених с невестой пребывали в дальнем конце зала, на высоких сидениях за деревянным столом, вместе с райжой Аюдхи, главными брамами и первыми колесничими обеих вар. Все они тоже с удовольствием отдавали дань яствам и напиткам. А вот молодожёнам, похоже, придётся идти спать голодными…

Причиной такого огорчения стала короткая беседа, случившаяся у Бхулака, когда он шёл на пир.

— Не ешь там ничего и не пей, — услышал он тихий голос. — И невеста тоже.

Взглянув в сторону, откуда донеслись эти слова, он успел заметить скрывшуюся в толпе Нойт. А к её предупреждениям, как уже не раз убеждался за эти годы Бхулак, следовало относиться серьёзно. Девушка оставалось полной тайн, но, без сомнения, искренне желала предостеречь его. Она казалась на удивление осведомлённой о многих вещах, которые происходили не только в Аркаине, но и других варах страны, и даже в племенах диких дасов. Её сообщения всегда были краткими, но вполне определёнными, и Бхулак почитал разумным следовать им и не допытываться, откуда она всё это знает.

И теперь ему стало тревожно — причём это наложилось на давно уже беспокоящее его туманное, но мрачное предчувствие. Сев с невестой за стол, он глазами нашёл среди стоящих женщин Арэдви. Та тоже пристально глядела не него, и он понял, что его предостерегает и она.

— Делай вид, что ешь и пьёшь, но в рот ничего не бери, — шепнул он невесте.

Та вздрогнула и заметно сжалась, но едва заметно кивнула — кажется, дева понятлива. Это хорошо.

Бхулак взял налитый рабом-дасом ковш браги и поднёс ко рту, изображая, что пьёт. Потом незаметно выплеснул напиток на пол. То же самое проделала и Тапати — довольно ловко, надо признать. Да, в общем-то, занятые набиванием собственных желудков гости особенно и не следили за аппетитом молодых.

Однако подходил момент, когда им всё же придётся испить ритуальный мёд с примесью горьких трав, символизирующий супружескую жизнь —обязательная часть свадебного пира. Напиток готовили брамы, и он уже появился в зале — Бхулак разглядел давешнего даса, осторожно пробирающегося среди пирующих, держа в обоих руках полную чашу. Дурное предчувствие Бхулака всё возрастало, он с тревогой следил за приближением слуги. Хотя тут уж ничего не поделаешь: в этот момент все глаза устремятся на пару, и им придётся пить по-настоящему, до дна, а потом показать народу пустую чашу.

Но тут слуга, вроде бы, споткнулся и с размаху свалился, расплескав содержимое сосуда. И хоть никто другой этого не заметил, Бхулак готов был поклясться, что парень сделал это не своим промыслом: из толпы высунулась чья-то рука и молниеносно подтолкнула его. И Бхулак знал, кому эта невозможно вытянувшаяся рука принадлежала…

Раб получил от находящихся поблизости мужчин несколько тычков и ударов, сопровождаемых руганью, но на самом деле происшествие мало кто заметил. Однако, когда парень побежал с пустой чашей за новой порцией напитка, неведомо откуда на этом месте возникла девушка, быстро наклонившаяся и прикоснувшаяся к земляному полу, впитавшему разлитое питьё. Арэдви…

Бхулак увидел, как она поспешила за уходящим слугой и, нагнав, что-то сказала ему, после чего тот отдал ей пустую чашу и растерянно остался на месте, а Арэдви покинула дом. Впрочем, через несколько минут вернулась, неся заново наполненную брамами чашу. На сей раз она, ловко лавируя между пирующими, благополучно добралась до Анги, который должен был передать питьё молодым, и, сделав своё дело, отошла к стене.

Гомон в зале затих, Бхулак с Тапати поднялись с мест, и отец невесты поднёс жениху брачный напиток. Бхулак был уверен, что он безопасен — ведь его принесла Арэдви — поэтому принял чашу и поднёс ко рту. Однако вкус был гадостный — одновременно приторный и смертельно горький, да ещё отдавал какой-то плесенью. Делать, однако, нечего. Пожалев невесту, Бхулак большую часть отвратительного пойла влил в себя, а ей оставил лишь на донышке. Благодарный взгляд, который Тапати украдкой бросила на него, попробовав напиток, сказал ему, что он поступил правильно.

Выпив, она передала пустую чашу своему теперь уже мужу, и тот показал присутствующим её дно. Собрание разразилось ликующими криками. Брак райжи свершился.

— В сосуде, который нёс слуга, содержался растительный токсин, — услышал Бхулак за спиной тихий голос незаметно приблизившейся Арэдви. — Достаточно, чтобы убить женщину, а ты бы долго болел.

— Спасибо тебе, — ответил он, не оборачиваясь, и подозвал жестом Шамью, которого недавно, после мирной кончины старого Шаваса, сделал первым колесничим — до тех пор, пока сам не породит наследника, который обычно и носил в варе этот титул.

— Раба, который подносил питьё, возьмите и держите, — сказал он Шамье.

Тот понимающе кивнул и пошёл отдавать приказ своим людям.

Наступал час, когда молодожёны должны были удалиться в свои покои. Певчие брамы уже завели славословие невесте:

Отправляйся в дом, где ты будешь хозяйкой дома!

Да будешь ты обращаться к собранию домочадцев как повелительница! *

— Принеси нам еды и питья, — сказал Бхулак Арэдви, которая всё ещё держалась рядом с ним. Та молча удалилась.

Когда дверь закрылась за ними, Тапати стала оглядывать свой новый дом. Если учесть, насколько скромную жизнь вели прочие обитатели вары, он казался роскошным: тут имелись даже лавки и стол — помимо обычных полатей, устланных мягкими шкурами и цветными полотняными покрывалами. На стенах красовались войлочные гобелены с яркими аппликациями, изображавшими богов и героев-предков, а также головы медведей, волков и туров — охотничьи трофеи хозяина, его оружие и доспехи. Было даже дивное-диво для этих мест: настоящий ворсовый ковёр, доставленный с далекого юга.

На стенах, полу и ложе в изобилии лежали душистые степные травы — непременная деталь первой брачной ночи. И всё это освещалось несколькими ярко горящими масляными светильниками.

Девушка оглядела всё это с явным любопытством и одобрением — смущенной или напуганной она вовсе не казалась. Но первые её слова, обращённые к мужу, показали, что это не совсем так:

— Господин, нас хотели убить на пиру? — спросила она, и голос её слегка дрогнул.

— Да, — ответил он — она должна была это знать. — Сейчас уже всё хорошо, но будь осторожна, госпожа — у меня есть враги.

— Я знаю, — кивнула она, — батюшка говорил мне.

— А что он ещё тебе сказал? — поинтересовался Бхулак.

— Что ты великий воин и победишь всех своих врагов, — она мотнула головой, вновь вызвав мелодичный звон своих украшений.

— Боги да благословят твой язычок, — усмехнулся Бхулак.

Эта девочка нравилась ему всё больше.

В покои тихо проскользнула Арэдви, принесшая варёное мясо, козий сыр и коровье молоко.

— Сядь и поешь, — велел Бхулак Тапати. — Ты голодна, должно быть. Мне нужно уйти, но я скоро вернусь к тебе.

Покидать невесту в такой момент не слишком-то хорошо, но он ведь, в конце концов, правил этой варой…

Однако Тапати, похоже, вовсе не расстроилась: кивнув, села за стол и без лишних слов накинулась на еду. Да, она явно проголодалась.

— Что ты сказала слуге? — спросил Бхулак Арэдви, когда они шагали к рабскому загону, где воины Шамьи держали даса.

— Что ты велел мне принести напиток, — ответила та.

Бхулак кивнул, но в этот момент им навстречу вышел Шамья, судя по лицу, сильно встревоженный.

— Раб мёртв, — бросил он.

— Вы его убили? — спросил Бхулак, но Шамья сделал отрицающий жест.

— Нет, конечно, — ответил он. — Сам умер. Я не знаю как. Просто… умер.

Такое Бхулак уже видел.

— Тебе надо посмотреть на него, — продолжал колесничий.

Мёртвый дас мало чем отличался от других своих собратьев — если бы не занимавшая половину тела татуировка, изображающая сплетённых змей…

Когда Бхулак вернулся в свои покои, погружённый в мрачные мысли, Тапати, явно уже поевшая и отдохнувшая, ожидала его, сидя на полатях. Она потушила все светильники, кроме одного — у ложа, и сняла с себя большую часть тяжелых украшений. Без них она выглядела немного беззащитной и потерянной, но впечатление это полностью исчезло, когда она подняла на мужа сияющий взгляд. Сразу стало понятно, что она ждала его и радовалась его возвращению.

Бхулак тоже снял с себя свои металлически атрибуты. Потом взял коробочку с душистой мазью на основе драгоценного оливкового масла из дальних стран — брачный ритуал следовало довести до конца. Он подошёл к жене, взял немного мази на палец и осторожно помазал ей веки. Передал коробочку ей, и она сделала то же самое с его глазами.

Мазь эта могла послужить ещё и практической цели — при затруднении с лишением невесты девственности… Но Бхулак подозревал, что в их случае это не понадобится.

Вот пришла она, жаждая мужа.

Жажадя жены, пришел я.

Словно конь, громко ржущий,

Я пришел с любовным томлением…**

Он старался произносить эти освящённые традицией слова как можно более нежно. Одновременно он легко прикоснулся к щеке девушки, потом к шее. Тапати прикрыла глаза и чуть откинулась, лицо её расслабилось и стало безмятежным. А Бхулак развязал шнурок, стягивающий ворот её туники и проник рукой в вырез. Найдя небольшую крепкую грудь с напряжённым соском, он слегка сжал её в ладони. Девушка тихонько вскрикнула и порывисто потянулась к нему, но он ласково придержал её и, вытащив руку, помог ей освободиться от туники. Оставшись перед ним с обнажёнными грудями, она залилась краской смущения. А он осторожно уложил её на ложе и, развязав шнурок шаровар, стянул и их. При этом он всё время поглаживал всё её тело, нашёптывая нежные слова.

Девушка лежала на роскошном ложе, словно драгоценная жемчужина в перламутровой раковине. Бхулак полюбовался этой красотой, и, ощущая, как разгорается внутри него пожар желания, быстро разделся сам и возлёг рядом с женой. Приникнув к её уху, он прошептал еще несколько древних строчек:

Как лиана дерево

Обвила вокруг,

Так и ты меня обними —

Чтобы стала ты меня любящей,

Чтоб не стала ты избегать меня! **

Гибко извернувшись, Тапати обхватила его, уже не пытаясь скрывать жгучую страсть…

Она уснула перед рассветом — мирно и счастливо. А вот его, несмотря на лёгкое утомление от ночной мистерии, сон не брал. Наконец, натянув штаны и рубаху и сунув ноги в сапоги, он вышел из покоев. Весь дом спал — как, надо думать, и остальная вара, лишь изредка со стен приглушённо доносилась перекличка стражей.

И не спал ещё кое-кто — из темноты бесшумно выступила Арэдви. Впрочем, она ведь не спала никогда — лишь притворялась, когда нужно.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Охраняю тебя, — её голос звучал привычно бесстрастно.

— Зачем?

— Тебя хотели убить сегодня. Наверняка враги ещё остались здесь.

— Я сам могу защитить тебя, но спасибо тебе.

Она промолчала, а он вдруг почему-то ощутил вину.

— Люди-змеи, конечно, ещё здесь, — продолжил он, чтобы заглушить это чувство. — Но вряд ли они попытаются напасть сразу после того, как им не удалось отравление.

Она молчала.

— Что с тобой? — не выдержал он.

— Ничего, — всё тот же ровный тон.

— Ты не такая, как обычно, — теперь он был в этом уверен. — Дело в моей женитьбе?

И тут же понял, что, да, именно в ней.

— Она была необходима, — проговорила Арэдви. — Но свойственные вашему виду эмоциональные реакции могут исказить результаты твоего спаривания с самкой.

— Ты о чём?

— О чувствах, стимулирующих, но и осложняющих ваш механизм размножения.

— Ты о том парне, который вздыхает по Тапати? — догадался наконец Бхулак. — Я давно знаю о нём, его зовут Сарата, они дружны с детства, а год назад пару раз занимались любовью. Но она отказалась от связи с ним после того, как её просватали за меня.

У Аргрики были лазутчики во всех варах, в Аюдхе, конечно же, тоже.

— Да даже если бы и не отвергла, — продолжил он. — Неверная жена стоит союза с Ангой…

— Но ты должен распространять свои гены, — заметила она и пояснила для него. — Кровь.

— Ты думаешь, она непраздна от мальчишки? — озаботился Бхулак.

— Нет, — заверила Арэдви. — Я провела анализ — она не беременна.

Он не стал выяснять, каким образом машина проделала это — почувствовал, что ему такое знать не нужно…

— Так в чём же дело? — спросил опять.

— Ни в чём, — ещё более бесстрастно, хоть это казалось и невозможным, ответила она.

Бхулак посмотрел на неё долгим взглядом.

— Чувства моего вида?.. — с расстановкой произнёс он наконец.

— Да, чувства твоего вида, — подтвердила она, глядя прямо перед собой. — Уже утро, теперь безопасно, я уйду.

И ушла. Бхулак же ещё какое-то время в задумчивости стоял на месте. Потом встряхнулся и отправился в свои покои — приветствовать юную жену и привести себя в достойный райжи вид. Сегодня — как и во все последующие дни — предстояло очень много дел, важных и трудных.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Ригведа, пер. Татьяны Елизаренковой.

** Атхарваведа, пер. Татьяны Елизаренковой.