Пастух Земли

33

Кони и Змеи

Междуречье Иртыша и Ишима, селение коневодов. 2889 год до н. э.

Ветер час от часу становился всё сильнее, сметая с земли снежную порошу, которая как будто текла и шла волнами — Бхулаку порой казалось, что он бредёт по поверхности волнующегося моря. Белое облачко на востоке, только что имевшее вид нестрашный и малозначимый, вдруг выросло в огромную угрожающую гору, неуклонно надвигающуюся на одиноко бредущего по степи человека. Вновь пошёл снег — сперва мелкие кружащиеся снежинки, но вскоре их сменили больно бьющие в лицо хлопья.

Теперь Бхулак пожалел, что не прислушался к предупреждению Поводыря об опасности резкой смены погоды и отправился в путь до селения, где собирался переночевать, надеясь, что опередит надвигающийся буран. Не опередил.

На мир опустился ледяной воющий мрак — словно ветер из преисподней перемешал небо с землёю. Он со всей силы толкал путника, стараясь сбить того наземь, обездвижить и воздвигнуть над ним студёный курган. Через некоторое время Бхулак понял, что идти дальше бесполезно — он всё равно не имел понятия, в какую сторону движется. Да сейчас слова эти — «стороны света» вообще полностью обессмыслились.

«Я могу ускорить тебя», — сообщил ему Поводырь, как обычно, не упомянувший, что эмиссар попал в эту передрягу, потому что не послушался машину — это было очевидно и так.

«А перенести?» — спросил Бхулак.

«При таких метеорологических условиях на местности это опасно для тебя — настройка транспортёра может сбиться, и ты погибнешь».

«Не надо меня ускорять, — оказался Бхулак. — Если не успею найти деревню, упаду в степи, когда всё закончится, и точно замёрзну».

«Что ты тогда будешь делать?»

«Выкопаю нору в сугробе и пережду непогоду».

«Это тоже опасно для тебя»

«Не так сильно, как бродить в буране», — возразил Бхулак и взялся за дело.

Сугробы и правда намело уже очень солидные, и он стал руками и медным кинжалом выкапывать в одном из них убежище. Работа разогрела его, он сбросил теплый плащ из заячьих шкурок и застелил им вырытую нору, а сам завернулся в лежащее в вещевом мешке шерстяное одеяло и залез в убежище. Снег очень быстро замёл пролаз, от тепла человеческого тела температура в берлоге повысилась, стало волгло, но тепло. Время от времени Бхулак дорожным посохом пробивал в снегу отверстие для дыхания и, в общем, чувствовал себя неплохо. Мысли замедлялись, перетекали в видения — он засыпал. А вот это нехорошо.

Встряхнувшись, он сбросил с себя сон, вытащил из мешка полоску сушёного мяса и стал его сосать, чтобы чем-то заняться. Одновременно он раздумывал над ходом миссии, которая привела его под снежный буран в степной глуши. После того, как отрасли ореев расселились на северо-западе континента, Поводырь посылал эмиссара с разными задачами в разные концы света. Все они так или иначе касались путей народов — где-то следовало их ускорить, где-то наоборот пресечь, где-то направить в иную сторону. Бхулак исполнял всё это со своей обычной вдумчивой добросовестностью, и сразу отправлялся на новую миссию. Так проходили столетия.

Вскоре эмиссар заметил, что цели его заданий всё дальше смещаются к востоку. Поводырь подтвердил, что это часть его стратегии подготовки важных событий в далёком будущем. И теперь Бхулак шёл к своей очередной цели — пустынным степям за высокими горами, где он должен стать своим для тамошних народов. Поводырь не настаивал на мгновенном переносе эмиссара туда, чему тот был очень рад. А по дороге он выполнял кое-какие мелкие поручения.

О поселении, в которое он сейчас шёл, Бхулак не знал ничего, помимо того, что населяющий её народ называет себя лэвали, и, как и ореи, держит в загонах лошадей ради их мяса и молока.

Он уловил какие-то изменения в завываниях ветра и напряжённо прислушался. Так и есть — к ним добавился волчий вой. Совсем плохо: огонь он разжечь не может, а защищаться от стаи каменным топором и кинжалом долго не получится… Ветер стал заметно стихать, и это было бы прекрасно — но как только буран уляжется, сюда придут волки.

Собственно, уже пришли — через отверстие для воздуха Бхулак слышал возню и поскуливание голодных зверей. Хищники явно пытались раскопать сугроб и проникнуть в убежище, снег таял и проседал под их горячими телами. Обнажив кинжал, Бхулак воззвал к Поводырю:

«Теперь-то ты можешь меня вытащить?»

«Могу, но это будет нецелесообразно».

«Что?!»

Один из волков был уже совсем близко, Бхулак изо всей силы ткнул в ту сторону острым концом посоха, послышался визг, зверь отскочил, но тут же в образовавшееся в снегу отверстие проснулась ещё одна оскаленная морда. Коротким выпадом левой руки Бхулак воткнул хищнику под челюсть кинжал и тут же его вытащил. Морда исчезла, брызнув горячей кровью. Надо было вылезать и принимать бой — если Поводырь не торопится его спасать.

«Сейчас проблема разрешится», — заверила небесная машина, но Бхулак больше не слушал — с огромным усилием, помогая разрушать сугроб палкой, он поднялся на ноги. Словно восстал из могилы.

Буран стих совершенно, и над заметённой степью вставал холодный рассвет. Раненый волк издыхал, излитая им на снег кровь застывала прихотливыми узорами, словно зловещая татуировка. Остальные звери — их оставалось семь или восемь — кружили вокруг убежища, выбирая момент для нападения. Наконец один, видимо, самый храбрый или голодный, решился — коротко рявкнув, высоко подпрыгнул, норовя повиснуть на человеке, вцепившись тому в горло, однако наткнулся на выставленный посох и отлетел в сторону. Но и посох выскользнул из руки Бхулака, который выхватил топор и приготовился в безнадёжному бою. И тут положение изменилось.

Раздался резкий свист, и невесть откуда вылетевшая стрела пронзила одного из хищников насквозь. Тут же другая впилась в морду самого крупного седого волчары — вожака, который отскочил в сторону, воя от боли. А дальше стрелы полетели с радующей Бхулака частотой. Он ещё успел рубануть топором одного слишком близко подобравшегося к нему хищника, но вся стая, очевидно, осознав бесполезность драки, вслед за раненым вожаком исчезла среди огромных сугробов. На снегу, теперь ещё обильнее «татуированном» кровью, остались лишь три-четыре мёртвых или издыхающих волка.

Бхулак огляделся в поисках нежданных спасителей и увидел вставшие в трёх десятках шагов от его убежища сани, запряжённые лошадью — такого он до сей поры не видел. Да и лошадь казалась необычной — белой, словно тоже слепленной из снега, кое-где покрытым черными пятнышками. Ещё у неё имелась жёсткая стоячая грива. Эта небольшая коренастая и лохматая лошадка выглядела, тем не менее, очень сильной, да такой явно и была — поскольку доставила сюда массивные деревянные сани с двумя мужами на них.

Люди эти тоже были коренасты, скуласты, широколицы, со слегка раскосыми глазами, но белокожи. Одеты в расшитые узорами длинные полотняные рубахи, кожаные штаны, сапоги и распашонки из меха, на груди — ожерелья из медвежьих и волчьих клыков. У обоих луки, качество которых Бхулак уже оценил, а ещё он заметил на санях несколько копий с кремнёвыми наконечниками. И луки они из рук не выпускали, настороженно глядя на спасённого ими человека.

Дело обычное — чужакам не доверяет никто. Бхулак воткнул в сугроб топор, убрал за пояс кинжал и показал раскрытые ладони.

— Спасибо за то, что спасли меня, воины, — произнёс он на упрощённом языке, который понимали почти все народы степи. — Сегодня я не умер, благодаря вам.

Убедившись в миролюбии пришельца, незнакомцы тоже опустили оружие.

— Кто ты? — спросил один из них, постарше и покрупнее своего спутника.

— Меня зовут Пастух, — перевёл он своё имя на общий язык.

— Куда ты идёшь, Пастух? — продолжал допрос старший.

Имел право — они стояли на их земле.

— По гласу бога моего иду я в далёкие страны.

Незнакомцы восприняли это без удивления — что же, весьма уважительная причина для дальнего путешествия…

— Меня зовут Енё, — представился наконец старший. — А это Карв, мой племянник. — кивнул он на молчаливого юношу. — Мы лэвали.

— Я слышал про вас, хозяева коней, — сказал Бхулак. — И шёл, чтобы переночевать в вашем селении. Примут ли меня там?

Вместо ответа Енё указал ему на сани, куда Бхулак и забрался. Лэвали побросали туда же и туши убитых волков, уселись сами и тронули лошадь.

— Мы ищем пропавший в буране табун, — сказал Енё. — Как найдём, поедем в посёлок.

Но долго им плутать по сугробам не пришлось: через несколько минут они наткнулись на небольшой табун, который пастухи, переждавшие непогоду вместе с конями в балке, гнали домой.

После переправы через небольшую замёрзшую речку с обрывистыми берегами, перед ними возникла поросшая хвойным лесом горная гряда, у подножья которой и стоял посёлок, каких Бхулак ещё не видел. И дело было не только в том, что он казался очень большим — крышами домов была усеяна почти вся долина. Эти большие круглые полуземлянки напоминали перевёрнутые корзины, а ещё — множество стоящих рядом огромных муравейников. И позже Бхулак понял, что сходство это ещё разительнее, поскольку все дома — многие десятки — соединялись подземными переходами. На самом деле большая часть деревни находилась под землёй, а наружу торчали лишь конусообразные купола жилищ, сложенные из добытых в горах сосновых брёвен, искусно уложенных, обмазанных слоем глины и покрытых сухой травой.

Суетившиеся вокруг домов люди издали тоже напоминали деловитых муравьёв, снующих по протоптанных между домами в снегу дорожкам. Имелись и лошади — много. В основном они таскали за собой всякие тяжести, вроде брёвен для ремонта пострадавших от вчерашней непогоды крыш. Но на самом деле коней тут было гораздо больше: когда они подъезжали к селению, Бхулак разглядел огромный загон для них, устроенный на куске степи, ограниченном лесом и оврагами. Такие загоны имели и ореи, но Бхулак никогда не видел у них настолько большого — здесь содержались тысячи животных. Ещё несколько загонов поменьше примыкали к домам.

Люди радостно приветствовали возвращённый табун и с любопытством поглядывали на Бхулака. Взглядов враждебных он не заметил, что, в общем, не очень его удивило: лэвали славились как умелые воины, селения их были многолюдны, и мало кто из врагов рисковал нападать на них. Так что, судя по всему, здешние люди привыкли к мирной жизни.

Сани остановились у одного из домов, украшенного конскими черепами.

— Здесь живёт мой род, — сказал Енё Бхулаку. — Зайди, и этот дом станет твоим на столько, сколько ты захочешь в нём оставаться.

Склонив голову в знак благодарности, эмиссар сквозь распахнутые деревянные двери зашёл в узкую и низкую прихожую с несколькими земляными ступенями, хозяева последовали за гостем. Они оказались в полутёмном обширном помещении, явно нежилом: в нём сильно пахло лошадьми, да они тут и были — несколько маленьких ещё жеребят в загоне.

Пройдя дальше по подземному коридору, теперь уже оказались в настоящем людском жилище, наполненном обычными запахами, среди которых преобладал чад открытых глиняных очагов — дым от них выходил в отверстие в куполе, к которому вела деревянная лестница. Здесь жили, наверное, несколько десятков человек, чьи пожитки лежали в устроенных в глиняных стенах нишах. Всё это очень напомнило Бхулаку родную Аратту.

Его усадили у очага, дали варёное мясо и шарики сухого творога из кобыльего молока, им же всё это следовало и запивать. После трапезы Енё указал ему на двухярусные нары у стены, приглашая отдохнуть. Бхулак по лестнице взобрался на верхнюю, где было тепло, а смрад ощущался не так сильно. Смертельно уставший, он мгновенно погрузился в глухой сон.

Видимо, он проспал весь день и всю ночь, ибо, открыв глаза, увидел, как сквозь дымовое отверстие пробивались лучи рассвета. Дом просыпался для нового дня. Бхулак спрыгнул с нар, обулся и вышел наружу. Проходя по помещению с загоном для жеребят, он увидел, что юная девушка доит заведённую в загон лошадь. Та стояла тихо, терпеливо позволяя сцеживать молоко в сосуд с островерхим дном, которое девица зажимала между своих коленей. Дева с любопытством стрельнула на гостя глазами и вновь потупила взгляд, а тот отметил, что лицо её приятно на вид…

Утреннее солнце после полумрака жилища ослепило его. Снег сиял и искрился, словно пылал холодным пламенем, а люди существовали в нём наподобие бессмертных духов. Впрочем, волшебное это чувство длилось недолго — вскоре Бхулак вновь начал видеть всё более приземлённо: заснеженную равнину под утренними лучами, тёмные массы домов, занимающихся своими делами людей и лошадей.

Его заинтересовала ведущая куда-то коней группа мальчишек с лыжами за плечами, и он отправился за ними по одной из протоптанных в снегу дорожек. Так они вышли на окраину посёлка. Бхулак с большим интересом следил, как парни споро и привычно надевали на лошадиные морды приспособления для езды, причём сами животные относились к этому вполне спокойно. Бхулак вспомнил своего дикого Гхвера — вот тот бы нипочём не потерпел такого с собой обхождения, ибо носил своего хозяина по доброй воле. Похоже, лэвали и впрямь укротили этих диких зверей, и сделали это уже очень давно.

Взнуздав коней, парни встали на лыжи и, уцепивший за длинные вожжи, начали понукать ими лошадей, которые бодро пошли по снегу, волоча за собой парней. Животные всё убыстряли ход, а мальчишки, перекликаясь звонкими голосами, ловко лавировали среди сугробов. Вскоре они исчезли за горизонтом.

Похоже, это была просто игра или соревнование, но такого Бхулак не видел нигде. Он задумчиво стоял, пытаясь представить, как ещё человек может использовать этих вольных зверей, коль скоро те согласились ему покориться.

— Мать земли проклянёт их, — услышал он за спиной странный голос — высокий, но не женский.

Да и сам обладатель голоса выглядел необычно: с распущенными очень длинными волосами, но совсем безбородый, с лицом очень бледным, словно вовсе бескровным, в странном длинном одеянии — не мужском и не женском — расшитом узорами в виде треугольников, увешенном амулетами и полосками сыромятной кожи. В руке он сжимал длинный, волнистый, украшенный орлиными перьями посох-копьё с резной змеиной головой на конце — вместо раздвоенного языка изо рта у неё торчал острый кремнёвый наконечник. В общем, примерно так выглядят колдуны и прочие духовидцы, и дальнейшие слова незнакомца эту догадку подтвердили:

— Я Айце Открытый Череп, я говорю с богами и духами, — представился он.

Как и про пол, про возраст его тоже нельзя было сказать ничего определённого — может, стар, но может, и молод. Одно лишь казалось непреложным — тёмная и сильная воля, истекающая от него почти зримо.

— Я Пастух, я гость тут.

Услышав ответ, колдун кивнул, показывая, что знает это.

— Почему ты говоришь, что Мать проклянёт этих мальчиков, Айце? — поинтересовался Бхулак.

— Не только их, — помотал головой тот. — Весь род лэвали.

— За что же?

— Ибо сошли с пути предков, которые жили тем, что убивали в степи коней. И им того доставало, они благодарили Великую за мясо, которое та им дала, и не требовали большего.

Похоже, колдун часто произносил эту речь и помнил её наизусть.

— Но потом мой народ стал ловить жеребят и держать их в домах, чтобы те вырастали, не боясь людей, — продолжал он. — Они приучились пить кобылье молоко, а потом и делать из него творог и напиток для опьянения. И придумали, как ездить на лошадях, как делают эти мальчишки, или те, кто запрягает их в сани.

— И что же в этом плохого? — Бхулак и правда не понимал возмущение собеседника.

— То, что раньше кони были для нас просто мясом, а теперь они стали… как люди! — почти выкрикнул Айце. — И даже больше: лэвали воздвигли в степи холм из камней, разрисовали его лошадьми и кланяются им, как богу! Такое надлежит делать лишь ради Матери. А они вызывают древнего проклятого Бога-зверя!

Теперь Бхулак понял: вновь старая пря между богами — женским и мужским… Наверное, она пребудет вечно.

— Кто ты, Айци, жена или муж? — спросил он прямо.

— Не то и не другое, — ответил тот. — Или и то, и другое. Я служу Матери и останусь ей верен — я и те, кто идут за мной.

Похоже, внутри лэвали имелся серьёзный раздрай, и это следовало запомнить.

— Благая Мать земли теперь для нас Матерь змей, Матерь смерти, — мрачно продолжал женомуж. — Потому степь год от года всё больше сохнет, становится меньше воды, и травы, и зверей. А главное — коней! Это знак нам, что скоро и людей не останется — если мы не уйдёт отсюда в края, которые Она нам укажет.

Бхулаку нечего было ответить на это — ведь он здесь лишь мимолётный прохожий…

— Скажи, Пастух, — сменил тему колдун, — ты ведь пришёл издалека и видел много земель?

— Это так, я странствую очень давно.

— Расскажи мне о странах вокруг нас — какая там жизнь, какие люди там живут, — попросил Айци.

Почему бы нет. Они с колдуном сели на кучу брёвен, заготовленных для ремонта крыш, и Бхулак долго рассказывал о дальних краях. О необозримых степях на западе, богатых хорошими камнями горах, дремучих лесах и великих реках на севере, и Золотых горах на востоке. А колдун слушал и часто задавал вопросы, по которым Бхулак понял: тот не просто любопытствует, а что-то прикидывает.

Они проговорили пару часов, после чего Айци поднялся и ушёл — так же неожиданно, как и появился. Ещё немного посидев и полюбовавшись степным пейзажем, Бхулак тоже вернулся в дом Енё, где ему предложили пищу.

— Ты говорил с Айци, — заметил за едой глава дома. — Чего он хотел?

— Знать о дальних краях.

— Пусть сам и исчезнет в них, — мрачно проговорил Енё. — Вместе со своими Змеями.

— Кто такие Змеи? — спросил Бхулак, но хозяин не ответил, а вместо того сказал:

— Мне кажется, ты необычный человек. Может быть, это сам Хозяин коней наслал на тебя волков, а нас прислал тебе на помощь.

Бхулак молчал, ожидая продолжения.

— Оставайся в моём доме столько, сколько захочешь, — предложил Енё. — Тебе предстоит долгий путь, а зимой в степи опасно.

Предложение доброе: Бхулак и сам подумывал попросить хозяев оставить его до весны. Поводырь ведь его не торопил — времени на миссию оставалось ещё много, пара сотен лет точно…

— Ты найдешь здесь пищу и кров, — продолжал между тем Енё. — И ещё…

Кивком головы он подозвал одну из сидящих у стен женщин — давешнюю девицу, доившую кобылу, совсем юную, с прехорошеньким, хоть и местами испачканным сажей личиком. Потупив глаза, она подошла к беседующим у очага мужчинам

— Это Кацве, одна из моих дочерей, — представил её Енё. — Она станет тебе хорошей женой, пока ты с лэвали. И род твой продолжится в нашем народе.

Такие обычаи бытовали у многих племён, и суть их именно в том, чтобы влить в свой род семя сильного пришельца. Ничего плохого Бхулак в том не видел: в конце концов, плодить детей — одна из его задач, как слуги небесных тьюи. А девушка ему нравилась.

— Спасибо тебе, Енё, — произнёс он с теплотой в голосе. — Ты добрый человек и мудрый вождь.

Когда дом стал отходить ко сну, Бхулак тоже забрался на покрытые душистым сеном и конскими шкурами полати. Тогда Кацве пришла к нему. Он пододвинулся, и девушка тихо улеглась на спину, не промолвив ни слова, словно бы даже дышать перестала.

Он знал множество женщин… может, тысячи — не считал. Но до сих пор удивительным образом умел воспринимать в такие моменты каждую из них, как чудо. Кем бы они ни были: гордой смуглой принцессой Та-Кемет, изощрённой храмовой блудницей из Ура или конопатой простушкой из маленького охотничьего племени, скитающегося между дремучими лесами и хмурым студёным морем — каждая из них, даря свою любовь, творила волшебство. И чудом казалось это человеческое соединение, в болезненной и прекрасной страсти созидающее жизнь — которая сама по себе есть величайшее чудо, огненным цветком распустившееся в бесконечной мертвенной пустоте.

Он привстал на локте и легко положил руку на её покрытый испариной лоб. Девушка внешне никак не отозвалась на его прикосновение, но он почуял, как она вся сжалась внутри от предчувствия. Склонился над ней и легко прикоснулся губами сначала ко лбу, потом к прикрытым векам. Она полуобернулась к нему, слегка поджав ноги, а он вслепую нашёл рукой её маленькую босую стопу и стал гладить, потом выше, приподнимая длинную расшитую рубаху, под которой не было ничего.

Она, конечно, уже имела какой-то опыт в этих делах, разогревалась быстро. Это хорошо. Он ощущал её запах — запах молодого женского тела, не слишком чистого, надо признать. Конечно — местные обитатели купались лишь в реке, но ведь это летом… Он почувствовал себя словно бы лежащим на только что вспаханной, но пока ещё не засеянной земле, мягкой, пушистой, источающей сильные сырые запахи. Кто же думает в такие мгновения, приятны они или нет — лишь одно казалось сейчас важным: всё возрастающее и крепнувшее желание поскорее засеять эту пашню.

Он резко задрал подол, и рука его достигла сокровенного. Кацве обхватила руками его шею и скрыла лицо на груди, усиленно сдерживая рвущийся из неё крик наслаждения. Но удавалось ей это недолго…

— Ты как лось… сильный и добрый, — пролепетала девушка в полузабытье, когда исполнилась вечность этой ночи.

…Змеи появились спустя луну после того, как он пришёл в посёлок. За это время он уже полностью сжился с лэвали — трудился и развлекался с ними: ходил на охоту, ухаживал за лошадьми. Даже научился от Кацве доить кобылиц — что не очень пристало охотнику и мужу, но казалось ему любопытным, а на условности он уже давно не обращал внимание. Вечером пел с мужчинами вокруг очагов в домах, днём играл с ними в их довольно суровые игры, например, когда десяток парней всеми способами, в том числе и кровавыми, старались отобрать друг у друга деревянную чурку. Научился он и скользить на лыжах, прицепившись к коню — чем очень удивил местных, поскольку этому они обучались с детства и считали, что чужак совершить такое нипочём не сможет. Но Бхулак и не казался тут чужаком больше.

Кацве, кажется, испытывала радость от их отношений, хотя понимала, что он рано или поздно уйдёт, с Енё он вёл долгие доверительные беседы, с другими мужчинами всякое бывало, но откровенной вражды к нему никто не выказывал. А вот колдуна Айци он с первой встречи так и не видел — тот не жил постоянно в этой деревне, а где жил — об этот тут особенно не распространялись. Да и вряд ли большинству жителей хотелось бы оставить его надолго — его не любили… Впрочем, как заметил Бхулак, встречались здесь хоть и немногочисленные, но горячие почитатели Айци — в основном из молодых парней, не желавших кланяться Хозяину коней в доме-молельне или идти в паломничество к посвящённой этому богу далёкой каменной пирамиде.

Обычным ранним вечером, когда поселяне заканчивали дневные дела, предвкушая отдых, все они вдруг замолкли, стали тревожно и растерянно оглядываться по сторонам: словно тому, что надвигалось на деревню, предшествовала холодная волна страха, накатывающая на людей, обессиливая их и лишая воли к сопротивлению. Бхулак тоже ощутил это, хоть сразу понял, что речь не о нежданной буре или нашествии врагов.

Сначала издалека послышалась приближающаяся дробь барабанов, потом к ней прибавились ритмичные выкрики быстро идущих мужчин. Вот на окраине селения в вечерних сумерках стали появляться огоньки… один, три, десяток — всё больше. Вскоре стало понятно, что это горевшие в руках шагающих людей факелы. И наконец смутные угрожающие фигуры начали одна за другой проявляться, словно порождались окутавшем вдруг деревню густым леденящим туманом.

Обитатели посёлка очнулись и бросились в дома. Но не все — некоторые стояли, будто услыхали властный непререкаемый приказ оставаться на месте. Расширенными от страха глазами глядели они на приближающихся людей — если те были людьми. Какие же люди имеют на плечах страшные змеиные головы?..

Конечно, эти злобные вытянутые личины с глазами-щелями были всего лишь масками, и Бхулак сразу вспомнил похожие. Он видел их давно, когда его ещё можно было назвать молодым. Тогда в Междуречье, куда ещё не пришли из-за южных моря многомудрые шумеры, жил воинственный народ, чтящий Великую Матерь, которой строил огромные по тем временам храмы из сырцового кирпича. Великими и страшными считались там люди, поклонявшиеся её образу Змеи. Они исцеляли и убивали, благословляли и проклинали, изгоняли и выбирали вождей, начинали войну и заключали мир. Их боялись, но на них держалось могущество того исчезнувшего ныне без следа племени.

Правда, те людозмеи обычно были женщинами, очень редко принимали они в своё сообщество мужчин. А сейчас в посёлок под стук барабанов и ритмичные возгласы пришли молодые мужи в змеиных масках, с горящими факелами и копьями в руках. Человека же, который вёл их, Бхулак признал — на нём единственном не было маски: колдун Айци. Когда вся его армия, состоящая из нескольких десятков змееголовых молодцев, вошла в посёлок, он остался у храмового дома, а его люди разбежались по прочим домам и стали выгонять оттуда людей наружу. Ещё они вытаскивали из домов еду и разные вещи, складывая всё это кучей у ног колдуна.

Бхулак дивился безучастности обычно храбрых, скорых на бой, лэвали, которых боялись все бродячие разбойничьи племена. А теперь они покорно смотрели на откровенный грабёж. И не только грабёж: из домов стали раздаваться крики насилуемых женщин, а некоторых змеи хватали на улице и тащили в помещение. И всё это при тяжёлом молчании и полном бездействии местных мужчин.

Двое змей подошли к группе людей, среди которых был Бхулак, и уставились на стоящую за его спиной Кацве. Ну уж этого он не потерпит: вольно мужам деревни безучастно смотреть на творящееся, но Кацве — его женщина! Он положил одну руку на топор, другую — на кинжал, вперив в подошедших взор тяжкий и многозначительный. Несмотря на маски, видно было, что те явно растерялись — похоже, совсем не привыкли к сопротивлению. Один обернулся к Айци. Тот едва заметно качнул головой и двое страшилищ отошли прочь.

Но постепенно суматоха утихла: налётчики собрались вокруг своего предводителя, туда же, к горе отобранных вещей, согнали они кучку рыдающих женщин. И тогда Айци начал говорить. Вроде бы, он не слишком-то и напрягался, но его невыносимо высокий голос далеко и чётко разносился в заполонившем мир тумане.

— Лэвали! Мы пришли к вам от Матери земли, которая для вас отныне Матерь змей. За ваше отступничество и грехи, за то, что вводите в дома ваши лошадей и пьёте из них отвратительное молоко, за то, что кланяетесь Хозяину коней, который есть проклятый Бог-зверь, Мать насылает на вас великие кары! И она бы совсем истребила род ваш с лица земли, не отринь некоторые из вас ваши мерзости, оставшись ей послушными. Потому вы повинны давать моим детям Змеям всё, что они пожелают: вашу пищу, и ваши вещи, и ваших дочерей, и сыновей!

На этом месте Бхулаку почудилось, что люди посёлка разом издали тяжкий вздох. А колдун концом своего змеевидного посоха прочертил на земле черту, и змеелюды стали выхватывать из толпы тех юношей, на кого указывал Айци, срывать с них рубашки и куртки и толкать их за черту. Колдун же остриём посоха — змеиным жалом — быстро колол каждого в плечо. Из ранки текла кровь, и помеченный так юноша понуро отходил к пленённым уже женщинам, которые набрасывали на их обнажённые торсы какую-нибудь одежду. Впрочем, Бхулак заметил, что некоторые парни принимали этот жребий охотно и даже, кажется, с радостью.

Когда захваченных набралось человек десять, Айци остановил своих людей и заговорил вновь.

— Они уйдут со мной в дальние края — Золотые горы или лесной северный край, чтобы породить новый, чистый народ лэвали, который не пьёт звериное молоко и не живёт вместе со зверями. А вы оставайтесь с ними и погибните. Так сказал я, Айци Открытый Череп, посланник и голос госпожи моей Матери змей! А чтобы слово моё вы запомнили крепко, вот вам знамение.

Он дал знак одному из змеелюдов, и тот подошёл к закону с конями, достал верёвку с каменными шарами на концах — удобное оружие, когда надо поймать животное, не убивая — раскрутил и бросил, ловко опутав ноги одного из жеребцов. Три других людозмея вбежали в загон, вытащили ошеломлённое хрипящее животное и бросили перед Айци. А тот снял с головы расшитую круглую шапочку, которую носил всегда, и повернулся спиной к поселянам.

Бхулак содрогнулся, увидев его затылок: он был выбрит посередине, отрывая две зияющие в темени чёрные дыры! Поистине, колдун имел право на своё прозвище… Эмиссар знал, что в разных концах мира ради лечения или чтобы облегчить общение с духами людям иногда вскрывают черепа, но знал также и то, что слишком часто такие операции оканчиваются смертью. Но проёмы в мозг Айци выглядели вполне и давно зажившими. И тут начало происходить нечто вовсе уж невероятное: из дырок этих заструилось нечто, напоминающее туман, только чёрного цвета. Струйки становились больше, клубы стали расползаться от фигуры колдуна. Напоминали они ползущую змею, которая на глазах толстела, загибалась в кольца, в которые заключала и Айци, и людозмей, и схваченных ими людей, и стреноженного жеребца. Вскоре чёрного этого колдовского тумана, смешавшегося с обычным, белёсым, стало так много, что он закрыл от глаз всё.

Не ведая, истинно ли творится тёмное чудо, или это всего лишь злое наваждение, Бхулак впал в тягостное оцепенение, потеряв ощущение времени и словно выпал из сего мира. А когда очнулся, то увидел, что туман — и колдовской, и настоящий — рассеялся, а поселяне растерянно огладываются, словно только что очнувшись от кошмара. На истоптанном снегу не было ни колдуна, ни его змеелюдов, ни схваченных ими людей, ни награбленных вещей — лишь дохлый жеребец, похожий теперь на кучу старой ветоши.

Поняв, что на сей раз нашествие миновало, лэвали стали поспешно и молча расходиться по домам.

— Почему вы позволяете им это делать? — позже спросил Бхулак у Енё. — Ведь вас больше.

— Айци и впрямь говорит слова Матери, — неохотно ответил старейшина. — Когда мы стали брать жеребят к себе и приучать работать, и доить молоко кобылиц, годы засухи пошли чередой, и зверей в степи становится всё меньше. Скоро их не останется вовсе, и тогда нас спасут от голода только те кони, которые живут в поселках. Потому мы уже не можем отказаться от них. Но, может, Айци прав и где-то далеко его Змеи смогут жить так, как жили наши прадеды?.. Спасибо, что не отдал им Кацве.

— Я должен был это сделать. А куда он их увёл?

— У них посёлок где-то далёко в степи, никто не знает где. Они приходят в наши деревни, когда им нужна пища и новые люди. Может, скоро и правда уйдут в Золотые горы и прекратят мучить нас.

Во всяком случае до весны, пока Бхулак жил в деревне, змеелюды её больше не посещали, да и Айци он не видел. А когда степь просохла и зацвела, он продолжил свой путь.

— Я назову нашего сына Лось, — сказала ему Кацве, когда он уже собирался направить стопы на восток.

— Сына?.. — переспросил он слегка растеряно.

До сих пор такие слова из уст женщин что-то переворачивали в его душе — как это случается со всеми мужами под солнцем.

Она посмотрела на него сияющими глазами.

— И отныне во всех поколениях рода моего отца старший сын всегда будет носить имя Срп, — добавила она.

Бхулаку вдруг мучительно захотелось обнять её за плечи и вместе с ней вернуться в деревню. Но сделать этого он не мог.

Поводырь

Сообщение № 834.282/09 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99…

Дополнение к аналитической записке о миссии «Основание империи».

Вероятность того, что эмиссар в процессе исполнения основной миссии войдёт в контакт с этносом, обозначаемым звуками «лэвали», и окажется в его поселении, составляла 87,9 процента. На этот счёт были разработаны мероприятия, полезные для создания благоприятного этносоциального и идеологического фона во внутреннем макрорегионе суперконтинента, являющимся в настоящий момент ключевым для развития человеческой цивилизации в необходимом Нации направлении.

Вследствие алогичного решения эмиссара продолжать движение по зимней равнине, была реализована одна из вероятностных линий, разработка которой имелась в базе Поводыря лишь в схематическом виде. По этой причине на актуальном отрезке цепи событий они испытывали искажающее влияние многих случайных флуктуаций. Тем не менее основные узлы схемы оказались воплощены в реальность.

Лэвали, около двух г. м. назад продвинувшиеся в данный регион с северо-востока, примерно 0,7 г. м. назад перешли от охоты на травоядных равнинных стадных животных к производящему типу хозяйства, начав приручать вид непарнокопытных, называемых ими «лошадь».

Радикальное изменение экономического базиса наложилось на очередной планетарный климатический цикл, повлекший для макрорегиона значительную аридизацию и, как следствие, сокращение кормовой базы биовидов. Сумма данных факторов вызвала не только генеральную перестройку экономического уклада культуры лэвали, но и социально-идеологические деформации в их обществе. В частности, становление культа этих животных, заменившего для большинства населения типичный для присваивающей экономической модели культ природных сил, олицетворённых в женском божестве. В перспективе это трансформируется в культ единого космического божества, что для целей Нации является неприемлемым.

С другой стороны часть лэвали осталась в парадигме старого культа, который, однако, из-за радикальных социально-экономических трансформаций, значительно видоизменился. Он приобрёл агрессивные черты, а также значительно нарастил и усложнил технологии использования неочевидных натуральных энергий.

Последователи данного модернизированного культа в настоящий момент формируются в консорцию («Люди-змеи»), которая с высокой вероятностью станет ядром этносообщества, ключевого для реализации глобальной операции «Вторжение».

Эмиссар, чьи миссии во внутренних макрорегионах суперконтинента создают условия для реализации данной операции, в ходе своего контакта с лэвали сыграл роль триггера для окончательно раскола этого этноса и миграции консорции культистов в северо-восточный горный регион, где они станут доминировать среди местных этнических групп и с течением времени разовьются в вышеозначенное этносообщество.

Миграции остальных отраслей лэвали для основных стратегий пока несущественны, хотя такое положение может в дальнейшем получить тенденцию к изменению.

Другим следствием пребывания представителя Бхулака у лэвали стал его половой контакт с местной самкой. Рождённое ею потомство может в ряде вероятностных линий сыграть важную роль для реализации последующих миссий эмиссара.

Примечание 1

Очевидно, что для целей Нации необходимо оказывать всяческую поддержку культу Матери змей у лэвали. Однако, принимая во внимание психологическую конфигурацию представителя Бхулака, очевидно и то, что он станет препятствовать данным действиям. Потому Поводырь не поставил его в известность о своих истинных намерениях в отношении лэвали, тем более что результаты действий эмиссара и без того вполне укладываются в текущую стратегию.

Примечание 2

Как отмечено выше, данная подмиссия была осложнена рядом неопределённых событий. В частности, нападением на эмиссара хищных животных и появлением в этой точке лэвали, которые сохранили его существование. Искин не в состоянии просчитать полного сочетания факторов, эти события вызвавших. Кроме того, его алгоритмы логически не объясняют поведение лэвали в ходе столкновения с культистами. Несмотря на то, что последователи культа Змеи пешком ушли из деревни, забрав с собой часть молодых особей и ещё некоторые материальные ресурсы, судя по последующим отзывам участников встречи, имело место некоторое паранормальное проявление, датчиками станции не зафиксированное. Согласно предварительным выводам, лидером культистов использовалась примитивная психотехника, оказавшая определённое воздействие и на эмиссара.

Примечание 3

Последний факт требует осмысления и возможного внесения коррекций в психологические механизмы представителя Бхулака.