Пастух Земли

24

Лесной край. 1999 — 1998 годы до н. э.

Люди эти были здесь пришельцами недавними — лишь пару веков назад их предки двинулись от западных предгорий на восток в поисках корма для скота. Засуха ширилась по всему миру, и отдалённые потомки народа Бхулака волнами прокатывались по нему выживания ради. Говор их был похож на речь, распространённую в степях, но не слишком сильно — Бхулак их почти не понимал.

Укреплённое поселение, в которое они с Арэдви пришли по зимнему пути, возвели тоже недавно — не больше двадцати лет назад. Стояло оно на одном из многочисленных местных холмов, с которого полностью свели деревья, пошедшие на нужды строительства. По облику посёлок мало отличался от Айес-Грэбх, разве что гораздо меньшими размерами — те же слегка углублённые в землю дома на столбах, с двухскатными камышовыми крышами и открытыми очагами внутри, такой же высокий тын из заострённых кольев, прочно связанных гибкими ветками, и подпёртый с внутренней стороны толстыми брёвнами.

Это был один из передовых постов пришельцев, которые они ставили на тех границах, куда успели продвинуться — к этому времени в этих местах выросло лишь одно их поколение. И чем дальше они забирались на восток, тем более в таких крепостях нуждались.

Местные рассказали заезжему торговцу, что до сих пор их продвижение шло довольно мирно — случались лишь незначительные раздоры с местными, которые довольно быстро разрешались. А что им было делить — они сознавали своё, хоть дальнее, но несомненное родство, а земли и пастбищ в этих малонаселённых краях хватало на всех. Собственно, появление новых поселений людей, принёсших из иных мест новые вещи и идеи, было выгодно здешним обитателями, которые и сами жили тут не очень долго — по меркам Бхулака, конечно. Он не раз за свою жизнь видел, как такие пришельцы быстро смешивались с местными насельниками, через несколько поколений составляя уже цельный народ.

Больше военных хлопот доставляли другие пришельцы, с ещё более дальнего запада — с ними у лесовиков случались даже настоящие войны. Но тех врагов было немного, кроме того, их отрасли тоже враждовали друг с другом. Одна из них недавно присоединилась к клану посёлка, люди эти прошли нужные инициации и отныне считались своими.

Но когда лесовики вышли на берега великой реки Рангхи, из-за неё стали появляться ватаги неведомых людей — очень быстрые и страшно жестокие. Они нападали на одиноких путников или немногочисленные группы, не только не оставляя в живых никого, но и страшно уродуя тела убитых. Враги эти казались неуловимыми — никто из живых их не видел, а мёртвые уже ничего не расскажут… Пугающее слово «ирги» не произносил никто, но думали о них все.

Некоторые, правда, подозревали, что это охотники за добычей из Страны городов — у местных уже случались с ними столкновения. Но те, хоть и тоже не страдали излишним человеколюбием, подобной жестокости всё-таки не выказывали.

В том, что неведомые враги именно ирги, не сомневался и поселковый медник — мужик в годах с огромными мышцами кузнеца. Был он одним из детей Бхулака, но тот не собирался привлекать его к своим делам — пусть живёт спокойно. Жизнь он и так прожил нелегкую: в двенадцать вёсен его поймали бродячие торговцы и продали в Золотые горы, где он сначала махал кайлом на медном руднике, а потом его допустили к плавлению металла и литью из него разных вещей. Лет десять спустя ему удалось бежать, и он по горам, степям и лесам пробирался к своему племени. На удивление дошёл — даже почти целым и невредимым. Из плена своего принёс он не только новые навыки — например, способ отливки из бронзы куда более грозных, чем у его народа, топоров, но и множество удивительных рассказов.

В том числе и об иргах, с которыми его бывшие хозяева вели опосредованную торговлю. Сталкивался он в своих странствиях и с «коровьими юношами».

— Те могут ограбить и убить, но людей они своим богам предлагают не часто, — убеждённо говорил старик. — А эти всегда уносят с собой головы убитых. Так делают ирги — чтобы потом отдать их Змееногой Матери.

Его соплеменники на такие речи с сомнением качали головами — мало ли что придумают в этой Стране городов, всем известно, что там на любое злодейство способны… Более убеждал их факт, что «коровьи юноши» имели славу искусных колесничих, однако до сих пор никто не свидетельствовал, что на колесницах передвигались неведомые враги. Хотя они и без того появлялись и уходили мгновенно — словно по колдовскому мановению. Из-за этого некоторые даже были уверены, что таинственные злодеи и не люди вовсе, а нежити, порождения Мары — демона болот и всякой гнили, насылающего на людей страшные видения.

Но мастер не сомневался, что они всё-таки люди, но не из Страны городов.

— И в снегах «коровьи юноши» воевать не любят, хоть и могут, — добавлял он.

А вот тайные злодеи как раз любили нападать по зимнему времени. Да и на соседей воины Страны городов обычно шли открыто, с большим количеством людей и коней, да ещё загодя объявляли о том, что нападут. Действовать из засад, маленькими ватагами не в их привычках.

Бхулак слушал эти разговоры с большим интересом, но сам старался ничего не говорить, а если спрашивали его мнение, отвечал, что пришёл с юга, где про такие страсти никто не слыхивал. В посёлке он считался привилегированным гостем — в эти отдалённые края не так уж часто добирались торговцы, а вот на руду и медь у местных спрос был немалый. Искусным медником здесь считался не только старик, работавший с тремя племянниками, родившимися, пока он был в плену — имелись тут и другие мастера, и вещи они делали превосходные. Вообще у местных по большей части руки росли из правильного места — горны для плавки стояли здесь почти у каждого дома, а по всему посёлку валялись куски шлака.

Беда пришла в конце зимы, примерно через месяц после того, как Бхулак с Арэдви здесь появились. Из пяти ушедших вглубь леса охотников вернулся лишь один и рассказал, что отстал от своих и собирался нагнать их на привале. Но когда добрался туда, там валялись лишь четыре раздетых донага, истыканных стрелами и изрубленных топорами обезглавленных тела — у двоих были отрезаны ещё и ноги вместе с ягодицами. А в лес вели следы пары десятков лыж

Неведомый враг ударил вновь.

Выслушав страшный рассказ, местные впали в ярость. По посёлку сновали злобные вооружённые мужчины и ещё более разгневанные женщины, призывавшие на головы убийц месть всех богов. Старейшины, коротко посовещавшись, решили искать и перебить супостатов двумя лыжными отрядами. Один — его взялся возглавлять старый мастер — должен был обнаружить и погнать противников. В этом отряде, помимо племянников медника, было ещё двадцать три юноши, заканчивающих воинскую подготовку в одном из «мужских домов» — его старейшиной был сам кузнец. Второй же состоял из примерно пятидесяти хорошо вооружённых опытных воинов. Он должен был напасть на врагов, когда, отступая от первого отряда, те достигнут засады второго. План казался разумным: до сих пор неведомые супостаты показывали себя грабителями и убийцами, исподтишка нападающими на более слабых. Удара многочисленного отряда из лучших воинов посёлка они выдержать не должны. По крайней мере, так рассчитывали мстители…

Во второй отряд вступил и Бхулак с Арэдви — ему стало очень любопытно взглянуть на этих врагов. Местные же сочли это своеобразным даром благодарности гостеприимным хозяевам.

Воины разделились, едва достигнув опушки дремучего леса, который тянулся до самого берега замёрзшей Рангхи. Медник повёл своих парней тайными, одному ему известными тропами — за время своих странствий он прекрасно их изучил. Мастер не сомневался, что знает, куда отошли враги после нападения, и застанет их врасплох.

А для отряда Бхулака началось томительное ожидание в засаде. Словно медведи, воины зарылись в сугробах под деревьями и двое суток безвылазно сидели там, завернувшись в меховые плащи и шубы, жуя сушёное мясо и изредка вылезая по естественной надобности.

Наутро третьего дня ожидания вместе с одним из воинов первого отряда, пришла весть о страшной беде. Принёс её самый младший из названных братьев «мужского дома», не участвовавший ещё ни в одном бою. Его приближение услыхали таившиеся часовые — шорох лыж по снегу, треск веток, тяжёлое сбитое дыхание. Словно молодой воин разом забыл все уроки скрытного передвижения в лесной чаще. Но парень просто пребывал в таком ужасе, что почти обезумел.

— Всех… они всех убили… Мы изготовиться не успели даже, — бормотал он, пуская из разбитого рта кровавую слюну.

В конце концов из этих невнятных слов стала вырисовываться ужасающая картина. Когда отряд мастера вошёл в небольшую падь между холмами, в воинов со всех сторон полетели стрелы. Враги ждали их — видимо, их разведчики следили за отрядом с самого начала. Стреляли же они с ужасной скоростью и меткостью, наверное, из каких-то чудесных луков: большая часть воинов отряда полегла, так и не поняв, в чём дело. Старый мастер пал среди первых — юноша говорил, что в теле его торчали десятки стрел.

Сам парень спасся чудом — по какой-то случайности ранили его легко, он притворился мёртвым и прикрылся телами павших побратимов. Видел, как враги добивали раненых топорами, отрубали им головы, некоторых скальпировали, и — вырывали из груди павших сердца, пожирая их с ликующими воплями!

Раненый юноша потихоньку отползал в сторону, под прикрытие валунов. Но спасло его, по всей видимости, лишь то, что враги явно торопились и тщательно не обыскали окрестности в поисках уцелевших. Их предводитель прокричал что-то, и они, как один, бросили своё кровавое торжество, построились гуськом и исчезли в холмах. А парень взял лыжи убитого и шёл, как в тумане, пока не достиг места, где окопался второй отряд.

После того, как положение прояснилось, утихли первые изумлённые и гневные возгласы, воины стали совещаться, что делать дальше. Очевидно, что враги разгадали их план, надо думать, не секретом была для них и засада. Вопрос состоял лишь в том, станут ли они на неё нападать, или попытаются скрыться после удачной стычки.

Поскольку юноша клялся, что супостатов не очень много — не больше трёх десятков, очевидно, нападать они не собирались. Но куда же они станут уходить?

— По реке, — бросил Бхулак, и все, замолчав, уставились на него.

Они и сам не знал, почему так уверен в этом, но не сомневался в своей правоте. Тем более, что Арэдви тоже едва заметно склонила голову в знак согласия.

— Почему? — спросил предводитель отряда, воин средних лет с лицом, пересечённым старым шрамом от медвежьего когтя.

— Если бы хотели напасть, напали бы раньше, — убеждённо сказал Бхулак. — Думаю, их слишком мало, могут пойти за подкреплением.

Прозвучало это убедительно: давно было понятно, что таинственные враги нападают мелкими ватагами. И приходят обычно по реке — летом на лодках, а зимой по льду. А значит, где-то ещё могли быть подобные бродячие группы, с которыми пришельцы могли объединиться и вернуться. И вот тогда придёт настоящая беда.

— Надо идти к Рангхе ниже по течению и перехватить их там, — решил вождь, и воины согласно закивали.

Но они едва успели: как только отряд выехал из-под полога заваленных снегом елей, по склону скатившись на застывший речной простор, показались враги. Сначала раздались отдалённые звуки выше по реке — просто гул, в котором вскоре стал различаться топот и хрип животных. Воины из посёлка удивлённо переглянулись — в этих краях плохо знали лошадей, но Бхулак мгновенно понял, что противник передвигается при помощи именно этих животных, которых до этого прятал где-то в лесу. Но как? Неужели верхом? По крайней мере, не раздавалось характерного грохота и скрипа колесниц, да они бы и не прошли по занесённой снегом реке с ледяными торосьями.

Из-за речного поворота показалось огромное облако снежной пыли, из которого стали и правда вырываться лошади. Но они сильно отличались от тех, которых Бхулак видел у арийцев — меньше, более коренастые и приземистые. Мохнатые, с жесткой, разделённой на пряди, гривой и тёмной полосой от холки до хвоста, они более походили на больших ослов. Многие из них имели примечательную масть — белую с чёрными пятнами.

Бхулак уже видел подобных животных — очень давно и далеко отсюда… Но мысль эту додумать не успел, ибо за лошадьми показались сами враги. И они не скакали верхом и не мчались в колесницах, а двигались позади лошадей на широко расставленных лыжах, держась за длинные вожжи! Теперь стало понятно, откуда такая волшебная скорость их зимних перемещений… И такое Бхулак тоже видел — в тех же краях, где люди держали пятнистых лошадей.

Увидев противника, пришельцы натянули вожжи и остановили коней. Врагов оказалось несколько больше, чем рассказывал раненый парень — Бхулак насчитал человек сорок, видимо, некоторые оставались в тайном месте с лошадьми. С первого взгляда стало ясно, что драться с такими воинами очень тяжело. Бхулак чётко видел их фигуры и лица: по большей части невысокие смуглые узкоглазые люди, но другие почти не отличались видом от жителей посёлка. Объединило их всех окутывающее их ощущение зловещей силы. Тяжёлыми неподвижными взглядами взирали они на осмелившихся противостоять им, и чувствовалось, что они полностью уверены в своей победе.

Да, они вовсе не походили на жалкую шайку грабителей. Напротив, почти все одеты и вооружены куда лучше, чем местные воины. Большинство защищали костяные доспехи — роговые пластины, нашитые на кожаные куртки, массивные медные защитные ожерелья, а ещё такие же поножи и наручи, и шапочки из твёрдой кожи.

Странно: Бхулаку показалось, что взгляды врагов постоянно останавливаются именно на нём — словно те его знали. Более того — один из них, одноглазый, похоже, предводитель, пристально вглядевшись в его лицо, обернулся и что-то бросил своим.

Враги — теперь ни Бхулак, ни кто-либо из воинов отряда уже не сомневались, что это и есть страшные игри — стали молча готовиться к бою. Они снимали с лошадей навьюченное на них оружие: обитые кожей деревянные прямоугольные щиты, каменные булавы, топоры, луки, копья. Последние двух видов — обычные, с длинный древком и листообразным наконечником, и непривычно короткие, наконечник которых был очень длинен и широк и имел посередине ребро, наподобие меча Бхулака. Похоже, идея хеттского мастера возникла и на другом конце света.

Однако рассматривать всё в подробностях времени уже не оставалось — начинался бой. Воины посёлка быстро собрались и сплотились в плотную группу, выставив копья и прикрывшись сплетёнными из веток щитами. Ирги выстраивались иначе: тремя колоннам по десятку примерно человек. Впереди вставал самый хорошо защищённый и, видимо, опытный воин, он прикрывался большим щитом, выставив из-под него короткое массивное копьё. А за ним гуськом вставали другие — с длинными копьями, многие из которых имели ещё и крючья у втулки. И наконец совсем позади, рядом о освободившимися лошадьми, встал ряд стрелков — уже натягивающий луки, уже спускающий тетивы…

Стреляли они действительно отменно — хоть лесовики и прикрылись своими щитами, стрелы глубоко впивались в них. Одному молодому парню наконечник пробил держащую щит руку, он с криком уронил его и тут же упал, пронзённый ещё четырьмя-пятью стрелами.

А вот ответные стрелы отскакивали от кожаных щитов и костяных доспехов иргов. Бхулак заметил, что они используют те же стрелы, что и местные люди — с кремнёвыми наконечниками. Видимо, свои собственные растеряли в странствиях и теперь брали их у врагов. Однако против костяных доспехов такие наконечники были бесполезны.

«Надо бы из бронзы…», — подумал Бхулак, но тут ирги, ритмично издавая резкие пугающие выкрики, пошли в ближний бой.

Словно атакующие змеи, три колонны врезались в сгрудившуюся толпу, рассекая её на части. Передние воины прикрывали идущих следом, разя из-под щитов короткими копьями. Из-за их спин торчали длинные копья задних, немилосердно колющие. Копья местных были слабее, чем у пришельцев, но вот топоры, как заметил Бхулак, почти такие же — похоже, покойный медник принёс из странствий хитрости литья именно иргов. Однако плотные доспехи врагов сводили на нет мощь местного оружия — почти никто из напавших не был ранен, а вот поселковые падали один за другим.

Разбив толпу на три части, враги принялись рубить, колоть, крушить булавами.

Какой страшной глупостью было посылать против этих демонов маленький отряд юных воинов!

Печальной стала бы участь и второго отряда, не будь с ними пары гостей посёлка. Отразив щитом первый удар добравшегося до него противника, Бхулак попытался достать его копьём, но тот стоял уже слишком близко, а длинным древком орудовать неловко. Враг, между тем, размахнувшись, попытался рубануть остро заточенным ребром своего копья, тем самым подтвердив первоначальную догадку Бхулака, что странные копья иргов предназначены не только для укола.

Он отразил и этот удар, но его щит оказался частично разрублен. Отшатнувшись, Бхулак швырнул его в противника, заставив того поднять свой, чтобы защитить лицо. Потом перехватил своё древко обеими руками и ударил ирга в середину груди. И сразу понял, зачем коровьи юноши делают для своих копий настолько сильные наконечники — для таких вот доспехов. Острая бронза раздвинула роговые пластины, одну, кажется, сломала, пробила толстую поддёвку под панцирем и глубоко вошла в грудь. Схватившись обеими руками за поразившее его оружие, ирг завалился навзничь, увлекая за собой копьё Бхулака.

И тут кто-то из неприятелей зацепил его крюком и потащил вперёд. За миг до того Бхулак услышал резкий приказ предводителя иргов и понял, что он касался именно его: ломая строй, враги бросились к нему, протягивая ещё несколько копий с крючьями. Но Бхулак уже выхватил меч и перерубил древко, его захватившее. Прыжком оказавшись вплотную к противнику, который заносил топор, он всадил меч ему подмышку, схватил обмякшее тело и прикрылся им от копий остальных.

Подоспела Арэдви в образе быстрого, словно текучая вода, молодого воина. Держа в каждой руке по кинжалу, она легко скользила между врагами, делая молниеносные, обманчиво хаотичные жесты, но каждый из них заканчивался тем, что клинок находил щель в броне и впивался в тело. Где она проходила, ирги падали, словно деревянные куклы, разбрасываемые капризным ребёнком.

Воины из посёлка, только что терпящие поражение, воспряли и атаковали со всех сторон. Однако ирги ещё совсем не были сломлены. Защищались они так же, как и нападали — с безоглядной храбростью, словно вовсе не боялись смерти — но при этом очень умело. Рубящие удары их копий наносили страшные раны, правда, сами копья при этом часто гнулись на втулках, вынуждая воинов бросать их и браться за острые ножи с обратным изгибом — тоже страшное оружие.

Окинув взглядом поле боя, Бхулак понял, что его сторона едва держится — многие воины были ранены, некоторые убиты, и все страшно устали. А ирги продолжали драться столь же неустанно, словно сутью своей походили на Арэдви. Она, кстати, перетянула на себя внимание противников, и те теперь отстали от Бхулака, пытаясь повалить её — что им, конечно же, не удавалось.

А Бхулаку это дало возможность сделать то, чего он хотел уже очень давно… Он бросился в тыл к иргам, где тех уже совсем не оставалось — лишь лошади под присмотром молодого парня, почти мальчишки. Но когда Бхулак в несколько прыжков достиг его, тот повёл себя вполне достойно — атаковал, прикрывшись щитом и выставив копьё. Правда, против такого противника шансов у него не было — тот просто одной рукой перехватил копьё, отведя его от себя, а второй ударил мечом в полуприкрытое щитом лицо, попав прямо в широко открытый глаз. Лицо юноши мгновенно застыло и посерело, он мешком свалился на снег.

Вырвав меч, Бхулак мельком взглянул на него. Он был из тех иргов, которые не смуглы и узкоглазы. А ещё — его сыном, одним из двух или трёх среди отряда врагов…

Подавив в себе чувство вины, Бхулак схватил за повод одного из коней, который стал вырываться, тревожно ржал, пытаясь достать человека передними копытами. Но тот быстро заговорил на канувшем в небытие языке ореев, и ещё на другом языке — тоже древнего народа коневодов, стараясь успокоить животное. Как ни удивительно, это помогло — конь перестал дёргаться и стоял, словно бы прислушиваясь. Не переставая говорить, Бхулак подпрыгнул и оседлал лошадь.

Да, всё так — в последний раз он делал это почти тысячу триста лет назад. Просто не представлялось случая, да и к Гхверу он относился больше, как к другу, чем как к живому орудию, и после его смерти ему казалось невозможным близко сойтись с другим конём. Но с тех пор, как он нёсся по ночной степи под сверкание молний и небесный грохот, в нём жил испытанный тогда восторг и желание его повторить.

В этот раз конь покорился почти сразу — кончено, побрыкался, попытался пару раз сбросить с себя всадника, но быстро понял, что тот сидит крепко и прекратил борьбу. Возможно, сыграло роль то, что он привык уже к узде, а может, кто-то из иргов и раньше пытался на него садиться.

Какая разница! Бхулак подхватил торчащее из снега копьё убитого юноши и пустил коня вскачь.

— Беги, Гхвер, беги! — вряд ли он сам понимал, что кричит на мёртвом языке эти слова — самые живые изо всех, когда-либо исходивших от людей.

Почти мгновенно они оказались среди сражающихся и буквально разметали их — и иргов, и воинов из посёлка. Бхулак вновь страшно закричал и принялся разить копьём, стараясь попасть врагам в наименее защищённые места — головы и шеи. Его появление на коне стало для них явной неожиданностью, и они впервые дрогнули — начали оттягиваться к берегу, прикрываясь от ударов щитами. Одноглазый отдавал резкие команды, стараясь, чтобы отступление не превратилось в паническое бегство. Бхулак успел рассмотреть его: невысокий, но очень подвижный, с острым хищным лицом в чёрно-белом боевом раскрасе, запачканном ещё и кровью — своей и чужой. В бою он потерял уже щит и топор, отбиваясь булавой и большим изогнутым ножом.

Бхулак поскакал к нему, нацеливаясь копьём, однако противник стоял на его пути, никуда не уходя. И лишь когда конь поскакал почти вплотную, неуловимым движением метнул нож и тут же отпрыгнул, чтобы не попасть под копыта.

Бросок стал настолько неожиданным и резким, что избегнуть его было невозможно — конь и всадник летели прямо навстречу смертоносному снаряду, который непременно по рукоять вонзится бы в грудь Бхулака. Но перед мордой коня что-то промелькнуло, и он, испугавшись, прянул в сторону, сбросив всадника на лёд.

Тот тут же вскочил на ноги, мимолётно удостоверившись, что ничего серьёзно не повредил, и увидел стоящую поодаль Арэдви с пойманным ножом в руке. Уповая, что никто из сражающихся не заметил, как волшебно удлинилась её рука, Бхулак выхватил меч и вновь кинулся к немногочисленным оставшимся на ногах противникам.

А дальше произошло нечто не менее чудесное, чем трюки Арэдви: предводитель иргов опять что-то повелительно воскликнул, и вокруг врагов возникли огромные клубы густого смрадного чёрного дыма, полностью их скрывшие. И воины посёлка, и даже Бхулак в растерянности остановились, многие стали кашлять и размахивать руками. Лишь Арэдви нырнула в это кромешное облако, но когда оно стало слегка рассеиваться, оказалось, что она стоит там одна.

— Они ушли, — констатировала машина, по обыкновению, без выражения.

— Куда? — спросил Бхулак.

— Очевидно, в лес.

Отступление врагов произошло с такой быстротой и эффектом, что воины стали делать охранные жесты от злых сил — случившееся и правда сильно напоминало колдовство. Может, таковым оно и являлось, но Бхулака интересовало другое — имеет ли смысл преследовать врага. И почти сразу понял, что нет: примерно половина его воинов ранены, многие, в том числе и предводитель отряда, погибли, а остальные измождены донельзя. Никто из них не выражал большого желания пускаться в погоню.

Да и особой необходимости добивать иргов не было — большая часть их тоже валялась на снегу убитыми или ранеными, которых воины-лесовики быстро отослали за ушедшими в страну предков соплеменниками.

Мёртвых врагов раздели догола и спустили в вырубленную тут же прорубь, своих же павших воинов в суровом молчании доставили в посёлок. Когда земля оттает после весны, их похоронят в двух братских могилах — одна только для юнцов из мужского дома. Двадцать семь тел улягутся рядом под большим курганом, окружённым деревянными изображениями богов. С павшими положат их головы и скальпы — те из них, что нашли на трупах врагов или притороченными к спинам их лошадей. А меднику положат орудия его мастерства — глиняную форму для отливки топоров, тигли, наковальню, молот и молотки из камня, чтобы и в ином мире он продолжал заниматься своим ремеслом.

Всю же собранную с врагов добычу, включая одежду, доспехи и оружие, старший жрец посёлка объявил нечистой и приказал сжечь в большом костре. Лошадей тоже хотели принести в жертву богам, но наткнулись на запрет Бхулака — после битвы никто в посёлке не смел ему перечить. Так что, когда он с Арэдви уходил из лесной страны, их сани тащили уже не волы, а два коня, одним из которых был новый Гхвер.

Да, им вновь пришлось уходить: слишком явным было желание иргов пленить Бхулака. Он не сомневался, что они знают, кто он, и ищут его, а значит, могут прийти сюда снова — с гораздо большими силами. Он не желал подвергать страшной опасности своих гостеприимных хозяев.

И вот он вновь сидел на возу, гружёном теперь едой, мехами и медными изделиями лесовиков, задумчиво рассматривая два предмета. Один из них — нож, который метнул в него вождь иргов, очень искусно сработанная вещь, рукоять которой венчала фигурка несущегося за конём лыжника. А второй — браслет из зеленоватого прозрачного камня, снятый с одного из павших врагов. Камень оказался нефритом, попавшим сюда из краёв очень дальних — Бхулак точно знал это. Он оставил себе нож и браслет, несмотря на предупреждения жреца: ему нужны были эти вещи, чтобы вспомнить. Он ведь уже видел такие — в иное время, в иной стране, где бронза и нефрит созидали и рушили царства.