Плоды проклятого древа

1.1 Ректификация

Сентябрь, 2010 год

Что чувствует человек, столкнувшийся лицом к лицу с кейпом?

Вопрос, который в современном обществе старательно замалчивается, чтобы не пустить прахом все усилия Службы Контроля Параугроз по интеграции обладателей сверхсил в общество. Все могучая пропагандистская машина, от официальных пресс-релизов до спонсируемых фильмов и комиксов, навязывает образ кейпа как героического защитника, облаченного в яркий обтягивающий костюм, который всегда готов прийти на помощь. В самом деле, кому неизвестны имена героев Триумвирата, которые доблестно сражаются с Губителями? Кто не слышал о Драконе? О Зионе?

Миллиарды долларов и труд десятков тысяч людей направлен на достижение единственной цели – убедить общественность, что парачеловек это не чудовище с эквивалентом ядерной бомбы в собственной голове, а такой же обыватель, носящий нелепый наряд и от того еще более нестрашный.

Миссия, возложенная на СКП, благородна, и преследует благую цель – не допустить паники и анархии в обществе.

Беда в том, что ее главный инструмент – ложь.

Все усилия пропагандистов пропадают втуне в тот момент, когда человек сталкивается с кейпом в условиях, отличных от ток-шоу или иной пиар-акции. Когда паралюди высвобождают свою силу, людям остается лишь бежать и прятаться в надежде, что они окажутся удачливее тех, кто попался «героям» или «злодеям» под руку. В кавычках, потому что порой грань между ними тоньше листа бумаги, на котором отпечатан ордер на убийство.

А теперь немного перефразируем вопрос: что чувствует человек, впервые увидевший кейпа в зеркале?

Каково осознавать, что ты – уже не ты?

Не знаю.

Я вообще с трудом мог думать. Пожалуй, я мог вспомнить кто я такой, и где нахожусь, но остальное тонуло в зыбком песке полубредового состояния, вызванного отеком мозга.

Я хотел пить. Боже, я бы отдал все, что имел, за стакан воды. Но ничего своего у меня не было, так что и питья никто не предложил. Хотя неважно. Я бы все равно не смог бы удержать воду в желудке, потому что рвало меня последние полчаса почти непрерывно. Посреди комнаты растекалась целая лужа рвоты, воняющая ацетоном, а у меня не оставалось сил даже открыть окно, чтобы проветрить.

Хотя какое мне дело до свежего воздуха, если я все равно впаду в кому или умру максимум в течение следующих трех часов?

Сердце в груди уже даже не колотилось, а мелко и часто трепетало, будто пойманная в марлевую сеть птичка колибри. Из-за этого я не мог стоять или вертикально сидеть. Только в лежачем состоянии к голове подливало достаточно крови, чтобы в мозг пробилась хоть какая-то мысль.

Инсулин.

Мне нужен инсулин, иначе мне конец.

До того, как кетоциадоз лишил меня сил, я обшарил каждый угол и карман, в надежде найти хотя бы один завалявшийся где-нибудь неиспользованный шприц-ручку или ампулу. Я всегда был аккуратен со своими лекарствами, но все же надеялся на чудо.

Потом я попытался выломать дверь. Безрезультатно, как и ожидалось. Я был достаточно сильным для своего возраста, мой терапевтический режим подразумевал постоянные тренировки для поддержания правильного метаболизма. Но эта чертова дверь была сделана из цельного дуба и оснащена очень крепким замком, а у меня не нашлось ничего, похожего на лом. Сбежать через окно я тоже не мог, квартира находилась на пятнадцатом этаже. Я не мог ни с кем связаться, чтобы позвать на помощь, потому что у меня никогда не было сотового телефона, а интернет-кабель моя мать предусмотрительно выдернула.

Я лежал пластом на кровати и с ужасом чувствовал, как смерть запускает когти мне во внутренности.

Интересно, нормально ли в безвыходной ситуации, когда безуспешно испробованы все доступные пути к спасению, оглядываться назад и размышлять над тем, как вообще угодил в такую жопу?

Меня до ручки довели две вещи. Первая из них – моя мать.

Женщина, известная окружающим как миссис Марта Кёлер, была грозой своих подчиненных и моим личным кошмаром. Она всегда знала, как нужно поступать правильно, и любое возражение считала в лучшем случае смертельным оскорблением. Ей было прекрасно известно, что мои одноклассники как один только и мечтают о том, чтобы помешать моей учебе и поступлению в университет, и я для своего же блага не должен с ними общаться больше необходимого. Она твердо знала, что я должен заниматься танцами, спортивной гимнастикой, карате, фортепиано и так далее – но стоило мне начать делать настоящие успехи в очередном выбранном ею деле, как она немедленно его пресекала. Полагаю, ее приводила в экзистенциальный ужас мысль, что у меня появится повод гордиться собой, и ее авторитет таким образом пошатнется. Я ведь совершенно не способен понять, что кроме нее никто не убережет меня от бесчисленных опасностей Броктон Бей. Например, от всех женщин в возрасте от двенадцати до пятидесяти, которые поголовно суть шлюхи и аферистки, норовящие разорить нашу семью через судебные иски. Или от любых денег, которые я бы наверняка, по ее мнению, потратил на наркотики.

Надо ли говорить, что меня от нее тошнило? Во всех смыслах.

Наверное, я бы дожил до взрослых лет, даже не понимая, в какой заднице нахожусь, а потом уехал бы на вечное жительство в психушку. Но год назад мать купила мне компьютер, потому что вбила себе в голову, будто мне совершенно необходимо обучиться им пользоваться. Конечно, стоило бы ей заметить, что компьютер приносит мне хоть немного радости, и он бы тут же оказался на помойке, но я достаточно быстро разобрался в тонкостях паролей, пользовательских настроек и скрытых папок, а также научился спать в школе, чтобы сохранить силы для ночных интернет-марафонов. Именно интернет открыл мне значение терминов «гиперопека» и «шизогенная мать».

Боже, храни сэра Тимоти Джона Бернерса-Ли.

Оказывается, я не тонул в бездонном болоте. У меня был враг, а у врага было имя и лицо, от него можно и нужно было защищаться. Правда, довольно быстро выяснилось, что сил и средств у меня не густо, а навыков защиты от психологической агрессии нет вовсе. А мать сразу же почувствовала, что я пытаюсь вырваться из-под контроля, и усилила давление. Я продолжал сопротивляться, она подавляла мои попытки бунта все более жесткими методами.

Кульминация наступила вчера, когда я посмел прогулять дополнительные занятия по испанскому. Чтобы сходить к однокласснику на вечеринку по случаю дня рождения. Я пробыл там не так уж и долго, но по возвращению меня уже ждал ордер на домашний арест. И скорее всего, я бы даже пережил это заключение, но на вечеринке я по ошибке выпил целую бутылку обычной колы, перепутав ее с диетической.

Сто шесть граммов сахара. С тем же успехом это мог быть цианид.

А моя мать, будто ей было мало просто унизить меня, успела забрать все мои запасы инсулина. Вряд ли она собиралась меня убить, скорее хотела дать мне прочувствовать первые стадии обострения, чтобы напомнить, кто оплачивает мое лечение. Собственно, это и было второй причиной, по которой я не мог, к примеру, просто сбежать из дома, как это бы сделал любой нормальный подросток.

Диабет первого типа. Я жил до тех пор, пока получал инъекции. Мой случай не являлся терминальным, великий кейп-целитель Панацея на подобную ерунду не отвлекалась. Когда примерно год назад она только получила силы и о ней трубили по всем каналам, я еще надеялся на чудо, даже тайком отправил ей письмо с просьбой вылечить меня. Никакой реакции так и не последовало. Я ее за это даже не винил. Мы ровесники, и что-то мне подсказывало, что ей приходилось еще хуже, чем мне. На меня давила только мать, а на нее – буквально все вокруг. Будто в Броктон Бей мало проблем с чуть ли не еженедельными потасовками паралюдей, так ей пациентов привозили со всего Восточного побережья, как на подбор, самые тяжелые случаи, от которых отказались остальные врачи.

Когда мать в очередной раз предложила мне отправляться бомжевать, если я не хочу следовать ее правилам, лишь из-за диабета я не решился последовать ее предложению. В сутки мне требовалось три дозы, и при этом соблюдать диету. Если этого не делать… ну, мучиться перед смертью мне пришлось бы достаточно долго, чтобы я успел пожалеть о побеге. Самая прелесть инсулина в том, что он не только дорогой, но и его нельзя купить без рецепта, а рецепт именной и действует только неделю. А при первом же обращении в любую больницу меня бы тут же вернули домой, где уже дожидалась удвоенная порция неприятностей в качестве наказания за бунт.

Впрочем, мучился я уже сейчас.

Мутным взглядом я обвел свою комнату. Моей она была в том смысле, что я спал в ней, а так же в ней хранились условно мои вещи. Условно – потому что мать постоянно напоминала мне, что буквально все, чем я пользуюсь, от мебели до еды, куплено на ее деньги. А значит права на свое мнение у меня нет. Впрочем, попытка устроиться во время летних каникул на подработку, чтобы иметь хотя бы сотню-другую долларов собственных средств, стоила мне недели домашнего ареста, хоть и без конфискации лекарств. Дескать, это было пустой тратой времени, которое можно было потратить на дополнительные курсы и выполнение домашнего задания. Так что нет, это была не моя комната. И не мой дом, если на то пошло. Я просто жил здесь за чужой счет.

В животе стала нарастать режущая боль. Потом мои внутренности скрутил очередной рвотный спазм. Пропавший втуне, потому что все содержимое моего желудка давно красовалось на полу.

Ненавижу свою мать.

Ненавижу свою болезнь.

Ненавижу вот это гребаное все.

Какого хуя я должен умирать вот так, в заблеванной комнате, один?!

Мои наручные часы показывали ровно половину второго дня. Мать придет с работы в восемь, отец – не раньше половины одиннадцатого. Если с неба вдруг не свалится бригада скорой помощи, за это время разовьется диабетическая кома.

Живот болел просто нестерпимо.

Настолько, что я заставил себя скатиться с кровати, и доползти до письменного стола. Там валялось несколько пустых ампул из-под инсулина и старая шприц-ручка с давно затупившейся иглой. Все, что я смог найти, пока обшаривал каждый квадратный дюйм комнаты.

Движимый уже одним отчаянием, без примеси логики, я попытался вытряхнуть из всех источников хотя бы самые крохотные капли лекарства. Гаснущий рассудок подсказывал, что это не поможет. Даже будь у меня полная доза, толку бы от нее было не больше, чем от воды. Меня сейчас могла спасти только комплексная терапия и машинная поддержка. Я выронил пустую ампулу и рухнул на пол следом за ней.

Парни не плачут, но у меня на глаза навернулись слезы.

У меня не так много было радостей в жизни, но, блять, я не хочу умирать! Мне же всего пятнадцать!

Я не хочу умирать!

Я…

…увидел нечто столь колоссальное, что планеты казались бы маленькими рядом с ним. Оно тянулось сквозь бездну пространства, сквозь бесчисленные измерения, отражаясь в каждом, и каждый осколок был целым, и целое состояло из осколков. Оно кормилось звездным светом, реликтовым излучением, радиацией квазаров и многими другими видами энергии, которым нет даже названия. Оно рассыпало на своем пути тончайшую пыльцу, где каждая былинка в свою очередь была огромной сущностью, существующей за пределами восприятия и понимания.

…оглянулся вокруг и вдруг понял, что еще не все потеряно.

Не знаю, откуда взялись силы. Может, второе дыхание открылось, а может организм задействовал последние резервы, ради сиюминутного выживания жертвуя чем-то в перспективе. Из-за помраченного сознания я даже толком не осознавал, что и зачем делаю. Я рыскал по всей комнате с остервенением хищника, разрывающего добычу. Искал вещества. Субстанции. Компоненты. Каким-то инстинктивным образом я понимал состав всего, что видел перед собой, отбрасывал в сторону бесполезное и дрожащими пальцами вцеплялся в то, что могло пригодиться.

Корни цветка, стоявшего на подоконнике. Чернила из шариковой ручки. Какие-то светлые частицы, которые я кончиком ножа выловил из лужи рвоты. Соскобленный с внутренней стороны обоев засохший клей. Чтобы получить достаточно жидкости для раствора, мне пришлось разрезать запястье и нацедить собственной крови. Мог бы использовать содержимое биотуалета, но брезгливость взяла верх. Ну и так далее.

Я все смешал и долго взбалтывал, затем профильтровал через простыню, слил в чайную чашку. Потом отрезал от настольной лампы провод, оголил кончик и сунул его в получившуюся смесь, а вилку – в розетку.

Я ждал несколько минут, пока инстинкт не сказал «готово».

Получившееся зелье, или что там это было, имело неприятный вид, пахло еще хуже, а о вкусе я старался даже не думать. И в то же время я отчетливо понимал, что это – мое единственное спасение. Не самый эффективный рецепт, который мог мне помочь, не самый щадящий, просто единственный, который я мог приготовить из подручных ингредиентов. Собравшись с духом, я опрокинул содержимое чашки в себя, после чего очередной спазм скрутил меня так, что я ничком повалился на пол и, кажется, ненадолго потерял от боли сознание.

Прошло довольно много времени, прежде чем я сообразил, что все еще дышу.

Минуточку.

Я попытался сесть, и мне это удалось без каких-либо проблем. Меня все еще мучила жажда из-за обезвоживания, но прошел отек мозга, вызывавший головокружение и спутанность сознания. Прошла боль в животе и тошнота. Сердце все еще билось учащенно, но скорее от волнения, его пульс не был похож на конвульсивное трепетание, как совсем недавно.

Понятия не имею, как я это сделал, но мне стало намного лучше.

Я встал на ноги и осмотрел комнату так, будто видел ее впервые.

Вот стол. Чистая древесина, скрепленная клеем на основе желатина. Вот покрывало на кровати. Шерстяные волокна. Вот чашка на полу. Керамика из смеси гипса и глины. Вот старая коллекционная фигурка Эйдолона на полке. Эпоксидная смола, красители.

Потом взглянул на собственные руки и обмер, зачарованный открывшимся зрелищем. Сложность динамической системы тысяч и тысяч различных веществ поражала воображение. Я едва ли мог осознать и десятую часть происходящего, а стоило мне попытаться вникнуть глубже, как голову прострелило болью. Решив не испытывать судьбу, я заставил себя увидеть мир под привычным углом, а не как комплекс химических систем.

Понимание произошедшего вспыхнуло почти сразу же, но с трудом пробивалось в сознание. Я слышал о событиях-триггерах, моментах эмоционального перенапряжения, в которые чаще всего открываются сверхсилы. В интернете полезная информация зачастую перемешивалась с откровенным бредом, но общий вывод прост. Если тебе было очень плохо, а потом вдруг ты обнаружил, что можешь летать, стрелять лазерами из глаз или скручивать пространство в рогалик – добро пожаловать в герои. Или злодеи, тут как повезет.

Нет, это бред какой-то! Этого просто не может быть! Может, это вообще не способности такие… может, просто… не знаю, само как-то вышло.

Я переключил внимание на дверь. Кома мне больше не угрожала, но это не значит, что я горел желанием сидеть взаперти. Безрезультатно подергав ручку, я отступил на шаг и снова сосредоточился на комплексном восприятии. Даже без сознательного усилия, это казалось столь же естественным, как моргнуть.

Дверь была прочной. Толстые дубовые доски, качественный стальной замок. Дверная коробка надежно совмещалась со стеной. Выбить ее у меня не получилось, сжечь тоже вроде нечем. Хотя это пустая трата сил, нужно разобраться с замком. Вскрыть? Вырезать? Выжечь? Последняя мысль нашла отклик. Достаточно повредить ригель, и дверь откроется. А сделать это можно…

Я снова принялся за работу, и на этот раз лучше осознавал, что делаю. Первым делом, мне требовалась кислота. Каковая в достатке имелась в луже на полу. Разумеется, она не обладала должной концентрацией и окислительными свойствами, я даже смог собрать ее с помощью листа бумаги, но это оказалось несложно исправить. Мне снова пришлось потрошить всю комнату в поисках компонентов, после чего десять минут ушло на то, чтобы изготовить из оголенного куска провода и моего глюкометра нагреватель, который бы выдал нужный температурный режим. Я срезал с головы пучок волос и обмакнул их в содержимое биотуалета, чтобы получить катализатор. К счастью, эту смесь мне пить не пришлось.

Пока в чашке шла реакция, я кое-как смог доковыряться до материала стен, отколоть несколько крошек и растереть их в пыль. После этого я отключил ток и высыпал бетонную пыль в смесь. Та мгновенно зашипела, вспенилась, но это вскоре прекратилось, и я заметил, что однородная мутная субстанция разделилась на две фракции – темный осадок на дне и светлую жидкость сверху. Именно жидкость мне и была нужна.

Я взял пустую шприц-ручку, отсоединил иглу и набрал в нее немного жидкости. Изготовленная мною кислота, как я понимал, была почти полностью инертна к пластикам и органике, но зато крайне агрессивно реагировала с металлами. Подойдя к двери, я просунул шприц-ручку в зазор между дверью и косяком, и слегка надавил на поршень.

Результат превзошел все ожидания. Ригель замка состоял из четырех цилиндров сантиметрового диаметра. На то, чтобы растворить их все, ушло всего восемь капель и две минуты времени.

Дверь отворилась.

Мою грудь наполнила такое воодушевление, будто я только что сыграл «Лунную сонату» Бетховена перед многотысячной публикой и сорвал овации. Правда, в квартире я сейчас находился один, но это и к лучшему – никто не мог мне помешать гордиться собой.

Первым делом я отправился на ванную, где жадно напился прямо из крана. Перевязал глубокий порез на запястье, почистил зубы, чтобы избавиться от запаха рвоты. Потом прилип к холодильнику, и долго выбирал, что же съесть. Мое комплексное восприятие раскладывало каждый продукт передо мной на компоненты, и чем дольше я смотрел на них, тем сильнее пропадал аппетит. Я и раньше вынужденно относился к еде с повышенной щепетильностью, тщательно следил за составом и временем приема пищи. Но теперь я уже не видел злаковые хлопья, обезжиренное молоко, овощи или фрукты. Я видел наборы веществ, которые должны были поддерживать мой организм, и меня невольно возмущало то, насколько эти наборы были неэффективным. Недостаточно одного, переизбыток другого. Неправильные сочетания, которые помешают усвояемости. Я знал, как все исправить. Как подобрать идеальный состав…

И лишь с большим усилием удержал себя от того, чтобы немедленно начать претворять идею в жизнь. Я помнил, во что превратилась моя комната после приготовления лекарства и кислоты, и если бы та же участь постигла кухню… В общем, я пошел на сделку со своим невесть откуда взявшимся перфекционизмом и соорудил себе обед без мудрствований, просто чтобы получить достаточно энергии на ближайшее время.

Часы показывали двадцать минут третьего. У меня было примерно пять с половиной часов до того, как миссис Кёлер вернется с работы и устроит мне десятый круг Ада. Мне нужно было как-то с ней сладить.

Перед мысленным взором пронесся целый ворох идей. Контактный яд, нанесенный на дверную ручку? Или какой-нибудь токсин, который можно ввести с помощью шприц-ручки. Вызывающий, скажем, распад миелиновой оболочки нейронов. Или заменить жидкость для очистки контактных линз на кислоту…

Идеи возникали одна за другой, каждая кровожаднее предыдущей, и в какой-то момент я испугался самого себя. Во мне всегда было столько жестокости, и теперь она высвободилась? Или на меня так повлияло то, что я стал… тем, чем стал.

Я не мог заставить себя произнести слово «парачеловек», даже мысленно. Оно оставляло ощущение обмана, розыгрыша, потому что не мог я, с трудом способный поддерживать разговор дундук, взять и получить сверхсилы.

Конечно, в детстве я мечтал о них, как мечтали все дети. Я фанател от Эйдолона, чья фигурка до сих пор сиротливо ютилась на книжной полке, и воображал, что однажды буду парить в небесах рядом с ним и остальными членами Триумвирата, защищая мир от какой-нибудь жути. И мать тогда ободрительно кивала, что я обязательно стану, кем захочу, если постараюсь, а отец добродушно усмехался. Так было до злополучного лета 2003-го. После него мечты уступили место эскапизму.

И да, родителей у меня действительно двое, пусть даже об этом легко забыть. Мой отец, Дитрих Кёлер, чью фамилию я носил, очень постарался, чтобы сократить свое пребывание дома до минимума. Он приходил обычно очень поздно, ужинал тем, что купил по дороге домой, и почти сразу ложился спать. Вставал он наоборот, очень рано, и убегал на работу сразу же, как правило, даже не завтракая. Не думаю, что он топил проблемы в спиртном или наркотиках, но любовниц на стороне имел однозначно. Полагаю, он бы давно подал на развод, если бы не боялся мести со стороны жены, у которой статус замужней женщины хорошо смотрелся в личном деле, а финансовые возможности превосходили на порядок.

Его я тоже ненавидел всей душой. Правда, не за то, что он со мной делал, а за то, чего не делал. За то, что оставлял один на один со злобной мегерой. За то, что много лет назад выбрал не ту карьеру, которая бы сейчас позволяла ему зарабатывать больше жены. Моя мать была руководителем юридического отдела в головном офисе корпорации «Медхол», я не знал точных цифр, но ее доход измерялся сотнями тысяч долларов в год. Отец же владел собственной логистической фирмой. Она и в лучшие времена не приносила сказочных богатств, но сейчас с каждым годом дела шли все хуже. Склады еще работали, и производились грузоперевозки, но из-за гребаной кучи гребаных кейпов, которыми Броктон Бей славился, страховые компании выкручивали суммы ежемесячных взносов в небеса. Буквально весь бизнес в городе находился под постоянной угрозой разорения. Один налет кейпов-грабителей, одна схватка между ними – и страховых выплат хватило бы только на раздачу долгов банкам и сотрудникам, после чего осталось бы два пути: закрываться или работать без страховки. Заниматься последним дураков не находилось. Все понимали, где живут.

Я попытался представить себе его лицо, когда он узнает, что его сын стал парачеловеком. Попытался, и не смог. Даже живя под одной крышей, мы слишком мало общались последние годы. Я еще помнил его, но уже совсем не знал.

Чтобы немного отвлечься, я затеял уборку у себя в комнате. Вымыл пол, подклеил оторванные обои. Испорченную простыню пришлось выбросить, та же участь постигла фикус, ранее выдранный из горшка с корнем.

Потом открыл аптечку и достал оттуда полную шприц-ручку с новой иглой. Ощущения подсказывали, что хотя неведомое зелье и спасло меня, но полностью от инъекций я отказаться не могу. Пока во всяком случае.

Я задрал рубашку и отработанным за много лет движением всадил иглу в живот. Звучит намного страшнее, чем есть на самом деле. Для меня это давно стало ежедневной рутиной. Тем более что игла была очень короткой и ее укол почти не ощущался. Я нажал на поршень и подождал десять секунд, пока доза инсулина вольется под кожу.

У него была плохая формула, недостаточно эффективная. Я мог сделать лучше. Не знал, как именно, но знал, что мог.

Еще час я потратил на то, чтобы вздремнуть. Приступ кетоциадоза вымотал меня, и я очень плохо спал ночью, потому что уже знал, что ждет меня на следующий день. Вдобавок мне хотелось немного оттянуть неизбежное и необходимое дело. Но когда я открыл глаза, на часах было четыре часа вечера, и тянуть больше было невозможно.

Работа шла медленно, но в то же время несоизмеримо легче, чем прежде. Теперь в моем распоряжении было все содержимое холодильника и аптечки, а также бытовая химия, парфюмерия и весь отцовский бар, замок от которого я расплавил остатками кислоты. У меня была разнообразная посуда и бытовая техника. Вещество, которое я намеревался создать, должно было обладать неявным и мягким эффектом, но при этом достаточно продолжительным. Оно требовало аккуратности и собранности.

Наконец, наступил этап, когда веществу нужно было просто остыть, причем очень медленно, для правильной кристаллизации. После нескольких попыток я соединил изготовленный ранее нагреватель с кухонным таймером, и принялся ждать.

Если уж на то пошло, я мало интересовался кейпами. Они были чем-то слишком обыденным, чтобы подарить мне желанное бегство от реальности. Но даже моих скромных знаний, почерпнутых во время веб-серфинга, оказалось достаточно, чтобы определить себя как кейпа класса Технарь. Технари были способны создавать устройства, невозможные с точки зрения современной технологии, законов физики и здравого смысла, но даже они сами не понимали собственных разработок.

Надо сказать, я здорово расстроился, потому что на слуху были имена Оружейника и Дракона. Крутая броня и алебарда у одного, дистанционно управляемые боевые модули у другой. По ощущениям, я со своими пробирками даже не в хвосте плелся, а глотал пыль где-то за горизонтом. Ах да, у меня же даже пробирок не было, вместо них приходилось использовать фужеры для шампанского.

Зато у меня было время подумать, что же делать дальше. Больше всего мне сейчас хотелось с головой погрузиться в эксперименты. Чтобы понять пределы своей способности и просто потому, что сила Технаря была чем-то однозначно захватывающим. Но нехватка оборудования и реактивов уже встала передо мной во весь рост, а она в свою очередь проистекала из еще более фундаментальной проблемы.

Это было бы смешно, если бы не было так грустно, но моя мать, зарабатывая больше, чем 97% населения страны, за пятнадцать лет не дала мне ни цента карманных денег. Конечно, у меня не было права требовать от нее что-то. Она и так обеспечивала меня жильем, одеждой, едой и медицинской страховкой, а также тратила очень солидные суммы на оплату самой дорогой в Броктон Бей школы, многочисленных дополнительных курсов и репетиторов. Но, черт побери, среди моих одноклассников – два миллионера, да и все остальные на шестнадцатилетие получат отнюдь не подержанные «крайслеры». Почему им не напоминали еженедельно, что они нахлебники и иждивенцы, и со своим личным мнением могут идти спать в коробке на улице?

Короче, мой текущий капитал состоял из потрепанной купюры в двадцать баксов, которую я полгода назад нашел на улице. Эта находка взволновала меня настолько, что я до сих пор не решился ее на что-нибудь потратить. Разумеется, на нужные мне химикаты и даже простейший набор лабораторной посуды ее бы не хватило.

Как там это называется? Воронка бедности? Чем ты беднее, тем сложнее тебе заработать, как-то так. Это чья-то очень тонкая шутка, что я, родившийся в весьма обеспеченной семье, угодил чуть ли не на самое днище этой воронки.

Есть мнение, что быть кейпом дело прибыльное. Ну, как минимум, прозябать в нищете не будешь. Протекторат, по слухам, обеспечивает недурной оклад, плюс различные надбавки. Но в Броктон Бей в Протекторате служат семь кейпов, и столько же – в Стражах. Притом что общее количество кейпов немного не дотягивает до сотни. Очевидно, что заниматься грязными делами выгоднее, причем настолько выгоднее, что три парачеловека из четырех выбирают этот путь. Мне даже не требовалось напрягать воображение, чтобы представить себя на «темной» стороне. Наркотики, которые не вредят организму и дарят волшебное наслаждение? Сверхсмертельные яды, которые убивают только нужную цель и которые нельзя обнаружить? Может, сыворотка правды? Препараты, лишающие собственной воли? Афродизиаки? Я мысленно перебрал в уме все пришедшие идеи, приценился к каждой и убедился, что могу создать все перечисленное. Не сразу конечно, и далеко не из аспирина со средством для чистки ванн, но смогу.

И, честно, не представляю себя героем. Что такое герой? Это кто-то вроде того же Оружейника. Альтруист, рыцарь без страха и упрека. Или просто идеалист, искренне верящий в справедливость и добро. Смелый, добрый, бескорыстный и сильный духом.

Я бы вряд ли признал это вслух, но с собой был честен. Я всю жизнь был трусом и тряпкой. Можно было оправдать себя разными причинами, дескать с восьми лет с диабетом, да с такими-то родителями. Текущих фактов это не меняло. Я не умел противостоять трудностям, потому что никогда с ними не сталкивался. Я не умел отстаивать свое мнение, потому что у меня его не было. Я не верил в справедливость, но не потому, что уже разочаровался, а потому что никогда не имел случая поверить. Большую часть сознательной жизни я провел в страхе перед собственной матерью, и вообще перед внешним миром, запираясь внутри собственных мыслей и стараясь ни на что не реагировать.

Я не мог быть героем, это очевидно.

Но мысли о свободе и богатстве, которые сулила стезя суперзлодея, тоже не будоражили. Они казались чем-то слишком далеким и нереальным.

Ладно, это не срочно. Я еще успею определиться со стороной. Прежде мне нужно разобраться с текущими проблемами.

Щелкнул замок, хлопнула входная дверь. Я взял кофейное ситечко и сцедил раствор в раковину, оставив только белые кристаллики моего препарата. С виду, да и по вкусу, они были неотличимы от сахара, но горе тому, кто положил бы их себе в кофе.

Я снял с плиты турку и перелил готовый кофе в чашку. Препарат высыпал туда же. Возможно, больше чем следовало, но хотелось действовать наверняка. Под сочетанием высокой температуры и кофеина препарат принял свою завершенную форму и был готов к действию.

- Конрад?! – моя мать вошла на кухню и отреагировала ожидаемо. – Почему ты не в комнате?! И что тут за бардак?!

- Я хотел приготовить что-нибудь на ужин, - мой голос был ровным, на моем лице, я уверен, не шевельнулся ни один мускул. Когда любое проявление моих подлинных чувств моментально превращалось в оружие против меня же, я не просто научился скрывать эмоции. Я вообще разучился их выражать. – Хочешь кофе? Я только что его сварил.

Я протянул ей чашку.

Если она сейчас выбьет ее из моих рук, будет плохо. Три часа работы насмарку, да и мой арест продлится на неопределенный срок. Я слегка наклонил голову, прикидывая крайний вариант разрешения вопроса. В конце концов, я был сильнее физически, а кухонный нож находился на расстоянии вытянутой руки.

Полуповорот направо, сжать рукоятку, выбросить руку вперед. Тело можно будет растворить в ванне какими-нибудь ферментами… или разобрать и использовать. Человеческий организм – это сложнейшая химическая фабрика, в нем в готовом виде содержатся такие вещества, которые иначе пришлось бы синтезировать неделями.

Но этого не будет. Она никогда не позволяла себе прямого физического насилия. Может потому, что ее до сих пор что-то сдерживало, а может потому, что удары бы оставляли следы, на которые в моей школе моментально обратили внимание.

Она просто приняла чашку.

Ей и в голову прийти не могло искать тут какой-то подвох.

- Так как ты вышел?

- Мне очень нужно было сделать укол.

- Я сказала тебе не выходить из комнаты! Господи, я надрываюсь на работе, беру сверхурочные, а ты не можешь просто меня послушаться?!

- Мне было очень плохо. Я собирался вызвать 911, но приступ прошел.

- Приступ… - она нахмурилась. – Ты что, пропустил инъекцию?

- Вчера я перепутал колу без сахара с обычной. Я пытался сказать, но ты не слушала. И забрала мой инсулин.

- Вот именно поэтому я и запрещаю тебе шляться по всяким… сборищам! – резко ответила она, проигнорировав большую часть моих слов.

- Но отнимать у меня лекарство все же не следовало.

Она одарила меня яростным взглядом.

- Поспорь еще со мной. Будет свой дом – будешь в нем правила устанавливать. А здесь распоряжаюсь я, - она отпила немного кофе. – Твой инсулин в аптечке. Сделай инъекцию.

И замолчала. Она не стала мычать как зомби, не пустила слюни, глаза не расфокусировались. Она просто потеряла всякое желание действовать по собственной воле.

Сработало.

- И все же забирать мое лекарство было очень, очень плохой идеей, - сказал я. – Не выгребла бы ампулы из стола, и до такого бы не дошло.

Она никак не реагировала. В моих словах не было посыла, импульса к действию, так что они просто проскальзывали мимо нее.

- Допей кофе.

Она повиновалась. Выражение гневного превосходства, впрочем, с ее лица не исчезло.

- Первое. С этого момента ты не посмеешь поднимать на меня голос, приказывать мне, или иначе на меня давить. Ты потеряешь любой интерес ко мне, моей жизни и действиям. Не будешь обращать внимания.

Сердце бешено заколотилось в груди, я чуть ли не заикался волнения. Одно дело мечтать о возмездии, и другое – вершить его. Особенно таким способом. Сейчас ее собственная воля была практически полностью подавлена, ее мозг был способен воспринимать только внешние стимулы к действию. Я мог приказать ей выброситься в окно или повеситься. Или уехать хоть… хоть в Мексику (кажется, край мира был именно там). Я очень хотел это сделать, и именно поэтому не сделал. Ощущение безграничной власти над другим человеком ужасало именно полным отсутствием границ. Простите за каламбур.

Не хотел быть похожим на нее.

- Второе. Я не против продолжать ходить в школу, потому что там я могу отдохнуть от тебя. Но дополнительные занятия любого рода мне не нужны.Не те, которые выбрала ты. Если у меня появится к чему-то интерес, я буду этим заниматься, и ты не будешь вмешиваться.

Еще я собирался потребовать ее кредитку, но тут меня словно переклинило. Я парачеловек, черт меня дери! Я обладаю силой, пусть далеко не самой могучей и удобной. И я спущу в унитаз все крохи зарождающегося самоуважения, клянча у матери деньги на оборудование?

- Третье. Ты сейчас ляжешь спать. Когда проснешься, то не будешь вспоминать об этом разговоре, но продолжишь следовать инструкциям, которые я тебе продиктовал.

Она отставила чашку на стол и ушла в спальню.

Я опустился на ближайший стул. Меня трясло. И от собственной наглости и смелости, и от осознания кошмарности того, что я только что натворил. Если это всплывет, то что со мной будет? Тюрьма? Казнь? Клетка? А ведь действие «сахара» не будет длиться вечно. Через примерно пять дней, максимум через неделю, мне нужно будет подсунуть матери еще одну дозу или придумать что-то новое.

Я перевел взгляд на беспорядок, который учинил в процессе готовки этой милой добавки к кофе. Конечно, удалось обойтись без погрома, как у себя в комнате, но все равно уборка предстояла долгая.

«Надо быть аккуратнее, – сказал я себе. – Разборчивее в средствах. Эта сила… она будто демон, шепчущий мне на ухо. Она помогает, но взамен хочет крови».

Вечернее небо за окном прочертила яркая стремительная вспышка. Это Чистота отправилась по своим кейповским делам. Пунктуальная леди, хоть часы сверяй. Каждый пятничный вечер, ровно в половине девятого она появлялась на южной окраине города, после чего отправлялась на север. Насколько я мог судить, она жила если не в том же доме, что и я, то точно в одном из соседних.

Моя квартира находилась в высотном жилом доме, практически в центре делового района Броктон Бей, где недвижимость стоила по-свински дорого.

Где-то вдалеке снова вспыхнул свет Чистоты, а потом в землю с высоты ударили тонкие лучи. Взрывов слышно не было, но оказаться там, куда били ослепительно белые лазеры, мне бы в любом случае не хотелось.

Вот уж кому повезло с силой. Что мне надо было сделать, чтобы получить вот такой аналог сил Легенды или хотя бы банальный «набор Александрии», а не обрекать себя на мышиную возню среди булькающих колб, дистилляторов и перегонных кубов? Да, я охуел, и продолжаю жаловаться, уже вытянув выигрышный билет.

Минуточку…

У меня нет суперсилы, способностей к полету, я не могу стрелять лазерами из разных частей тела, но что если приготовить эликсир, который даст мне все это? Я обратился к своей способности, и получил в ответ лишь вспышку адской головной боли, настолько сильную, что чуть не закричал.

Намек понял, больше не надо. Никаких суперсил из пробирки, ладно.

Или же дело было не в них? Не в самих поломных способностях, а в том, что они с собой несли? Ощущение силы, власти над собой и окружением.Уверенность в себе?

Да, точно. Я хотел именно этого.

«Давай, демон, подскажи мне рецепт. Я хочу измениться».

Демон ответил, и я принялся за дело.

Работа заняла на удивление мало времени, а состав поразил меня простотой. Я знал, что почти никогда изделия Технарей не удается повторить в промышленных условиях, но мне почему-то казалось, что этот рецепт, удалось бы запустить в массовое производство без больших потерь в эффективности.

В стакане передо мной плескалась темная, ароматная жидкость. Ее основу составляли еще одна порция кофе и отцовский виски. Я поднес стакан к губам и видел, что зелье плещется в нем из-за дрожи в руках.

Я залпом опрокинул в себя всю дозу и почти сразу же почувствовал эффект. Что-то всасывалось через слизистые оболочки и проникало в кровь, распространялось по всему телу. Намного быстрее, чем любое лекарство, принимаемое преорально. Стало жарко, в голове начало шуметь, и я ухватился за край стола, чтобы сохранить равновесие.

Я, Конрад Кёлер, закрыл глаза.

Но открыл их кто-то другой.