Поцелуй черной вдовы (СИ)

Глава 14

Первым, что увидела девушка, выйдя за дверь, был рыжий пушистый хвост, мерно раскачивающийся в такт движениям слившийся у стены парочки, он скользил по обнаженным ногам любовников, и Ричард шептал хрипло:

— Обожаю, какая ты мягкая, моя кошечка. — Его пальцы прошлись по шерсти хвоста, но девушка шлепнула его по руке.

— Не отвлекайся на глупости, — велела она.

— Это не глупости, я обожаю твой хвост. И твои ушки!

— Ты просто, как все эти чертовы извращенцы, что с ума сходят от перевертышей, вот и все. Будь я обычной девчонкой, ты бы на меня и не глянул!

— Неправда. Ты дикая, я обожаю таких!

Девушка зашипела, должно быть, нарочно подтверждая данную ей характеристику, и Соланж увидела ногти, острые как у кошки, которыми незнакомка вцепилась Ричарду в спину.

Они задвигались чаще, рыжий хвост быстрее заметался из стороны в сторону, а потом девушка зарычала, откинув голову и скаля острые зубы.

Соланж бы, наверное, стоило удалиться, не глазеть, стоя на месте, как какой-нибудь извращенке, о которых как раз говорила девчонка, но она не могла двинуться с места, зачарованная не столько страстным соитием, сколько частичным перевоплощением девушки. Этим хвостом, рыжими ушками и когтями, а еще бесстыдным нахальством, с которым любовница Ричарда оправила платье и направилась к двери мимо нее.

— Любишь подсматривать, да? — осведомилась она, ткнув в Соланж пальцем. — Или тоже хочешь потрогать? — Рыжий хвост обвился вокруг ее ног. — Так потрогай, пока разрешаю. –

Рыжая рассмеялась, обнажив острые лисьи зубки, и потянула на себя дверь. Коснуться хвоста Соланж не осмелилась, так и стояла, глядя, как девушка, мерно покачивая широкими бедрами, выходит в зал…

— Красотка, скажи? — Встал рядом Ричард. — Настоящая дикая кошка.

— Она перевертыш?

— Сам видел.

… И без браслета.

— С браслетом она не смогла бы выпускать свои коготки. И ласкать мое тело хвостом! Видел, какой у нее пышный хвост? Она лисица во второй ипостаси, — объяснил очевидное молодой человек. — И очень горячая.

Он выглядел малость осоловевшим и будто пьяным.

— А ты не боишься ее? — спросила Соланж.

— С чего бы?

— Ну, у нее острые когти и зубы, которыми очень легко разорвать глотку.

— С чего бы ей делать это? — удивился молодой человек. — Тара любит перепихнуться, а не рвать глотки. Она душечка, если знать к ней подход. — Ричард хлопнул ее по плечу и тоже направился в зал.

Когда Соланж вошла следом и отыскала глазами рыжую девушку, выглядела она совершенно обычно: сидела за столом с остальными перевертышами и ни хвоста, ни маленьких лисьих ушек не демонстрировала. Только, поймав ее взгляд, многозначительно подмигнула…

— Ну что, понравилось зрелище? — подмигнул Филдс, когда Соланж снова села. И не дожидаясь ответа: — Хочешь тоже попробовать? В Сохо есть место, бордель для особенной публики, где девочки-оборотни творят такое, что тебе и не снилось… — Соланж вспыхнула против воли, представив силу нужды, заставившую ее соплеменниц продавать себя за гроши, но Филдс оценил это по-своему. — Ты вообще хоть когда-нибудь с женщиной был? — вкрадчиво спросил он, наклоняясь к плечу собеседника. — Или ты не по женщинам?

Соланж отпихнула его.

— Отвали, Филдс, не твоего ума дело.

Актер расхохотался, чем мог бы привлечь к ним с Соланж повышенное внимание, но тут грохнул стул, и один из спутников рыжей поднялся на ноги. Его шатало, он явно изрядно набрался, но, когда он заговорил, язык его не заплетался.

— Ну уж нет, мне надоело молчать, притворяясь, что я доволен этой чертовой жизнью. И в целом сложившейся ситуацией… Королева мечтает нас ограничить во всем, вырвать нам зубы. А я между тем не животное, чтобы жить как скотина! У перевертышей тоже есть право, такое же, как у каждого жителя этого острова, и это право на свободную жизнь. А мы скованны этими проклятыми браслетами и живем как в аду!

Один из друзей потянул его за рукав:

— Успокойся, Бен, тебе ли жаловаться на несвободу: сам ты давно избавился от браслета.

— Что с того? Теперь приходится постоянно таиться, скрывать свою суть, чтобы устроиться на работу или просто не попасться под руку королевским легавым. Кроме того, сотни моих сотоварищей вообще никогда не бывали собой! Я об обращении, понимаешь? Мы — не мы, если носим лишь эту личину и никогда не бывали в другой. Эй, друзья, — говоривший обвел помещение взглядом, — кто из вас никогда в своей жизни не обращался? — Какой-то парнишка в самом углу несмело потянул руку. — Вот об этом я и говорю, — сверкнул глазами оратор, — мы — рабы королевских законов. Елизавета боится нас, вот и придумала сотню ограничений, а между тем ходит слух, что есть другой претендент на престол, сын Екатерины Говард, пятой жены почившего Генриха, и в нем наше спасение.

— Всем известно, Екатерина так и не родила королю сына, — возразил ему кто-то за соседним столом. — Этот наследник — не больше, чем миф.

Оратор крутанулся на каблуках, поглядев на говорившего.

— Королева и Сесил хотят, чтобы мы думали так, — возразил он. — Хотят нас уверить, что у нас с вами нет шансов восстановить справедливость, но я вот что скажу: Екатерина родила королю сына. Здорового мальчика… с золотыми глазами! — он многозначительно выдержал паузу. — И когда Генрих увидел ребенка, он испугался и велел сделать вид, что ребенок был мертворожденным, а саму королеву велел обезглавить.

— Так королева была перевертышем? Генрих женился на оборотне?

— Именно так.

— Как же он сразу не понял, кто она есть, эта Говард с проклятой кровью, как говорят о нас люди?

— А я скажу вам: он знал, — сказал названный Беном. — Генрих знал, что женился на перевертыше, и, наверное, именно это и привлекло его в новой возлюбленной, но, когда она родила ему желтоглазого сына, советники испугались, что нелюди, вроде нас, под правительством короля-оборотня сделаются однажды сильнее людей и убедили своего короля избавиться от наследника.

В зале стало так тихо, что треск дров в очаге показался оглушающе громким. Что до Соланж, никогда прежде не слышавшей ни о наследнике-перевертыше, ни о чаяниях людей, свято веривших в его право на английский престол, то она с неподдельным вниманием, ошалевшая от увиденного и услышанного за вечер, молча внимала оратору за соседним столом.

— Значит, мальчишку убили? — робко вопросил кто-то.

Кудлатый Бен, похожий на мокрого пса, насмешливо хмыкнул:

— Убить королевского сына? Как бы не так. Мальчика тайно вывезли из дворца и отдали на воспитание в сторонние руки. Почти уверен, ребенок по сей день не знает, кто он такой… Но, если его отыскать, если сказать, кто он есть — вся наша жизнь способна перемениться.

— И как это сделать? Кто станет искать? Как вообще ты себе представляешь подобное? — зазвучало со всех сторон разом. — У королевы глаза и уши повсюду. Уверен, ребенок, если и жив, охраняется так, как нам и не снилось. Ему никогда не свергнуть Елизавету! Эта пиявка чересчур крепко присосалась к королевскому трону. Все эти речи не больше, чем пшик, пустая пустопорожняя болтовня. Лучше забыть всякие чаяния и не лезть на рожон.

— Речи труса, не знающего, кто он такой! — презрительно сплюнул верзила-Бен. — Речи жалкой подстилки, прогнувшейся под людей! Что, желаете изо дня в день пресмыкаться перед людишками и считать себя существами низшего толка? Да мы во сто крат сильнее их и опаснее. А эти увечные ссутся в штаны, стоит увидеть, как мы обращаемся… У них волосы на голове встают дыбом. И все-таки мы полагаем себя кем-то ниже… Справедливо ли это?

— Несправедливо, — загудели все посетители, даже Ричард, будучи человеком, поддержал речь говорившего. И, заметив взгляд Роберта, пожал плечами…

— Что, я тоже за справедливость, — сказал как бы оправдываясь. — Оборотни — такие же люди, как мы.

Соланж с Шекспиром переглянулись. Поэт знал, что сказанное в таверне, касалось девушку напрямую, но не знал о другом: ее зачем-то отправили в это место, в этот рассадник вольнодумия и протеста.

Но зачем?

Соланж огляделась по сторонам, выискивая любопытные взгляды, но никто, ни один из присутствующих не смотрел на нее как-то иначе. Впрочем, даже желай кто-то из них встретить Соланж Дюбуа, вряд ли он бы узнал ее в Роберте Доусоне…

Но уже на выходе из таверны ее все-таки кто-то окликнул:

— Эй, парень, перекинемся парочкой слов?

Рядом стоял тощий субъект с невыразительными глазами, и в любой другой раз Соланж бы и думать не стала, уделять ему время иль нет, но сегодня решила дать тощему шанс: вдруг он ниточка к тому типу, что купил ее у отца.

— Идите вперед, — сказала Шекспиру. — Я догоню вас.

— Уверен?

— Я способен постоять за себя.

Явно не убежденный, Уильям все же присоединился к Натану Филдсу и Ричарду, уже вышедшим из таверны и дурачившимся в своей привычной манере.

— О чем вы хотели поговорить? — спросила она, обращаясь к тощему типу.

Тот стрельнул взглядом то на актеров, то на дверь позади, а потом, подхватив Соланж под руку, потащил ее в переулок.

— Послушайте, что вам надо? — настаивала Соланж. — Я никуда не пойду, пока толком не объясните, чего вы хотите.

— Ишь какой недогадливый, — отозвался мужчина. И впечатал ее спиной в стену. — Ты ведь из этих, — вопросил, облизав губы, — из волосатых?

— Не понял…

— Из сатанинского племени перевертышей, — пояснил тощий тип. — Можешь отрастить хвост? Или еще что… — И руки его плотоядно заскользили по ее телу, намереваясь пробраться в штаны.

— Так ты только за этим позвал меня? — спросила она.

— А ты что подумал? Вот, дам монетку.

Соланж, разочарованная в своих ожиданиях, в сердцах отмахнулась от зажатой в пальцах монеты, и та, звякнув о грязный булыжник, покатилась во тьму.

Тощий аж взбеленился:

— Ах ты грязный урод! — И, замахнувшись, ударил ее по лицу.

Соланж и не думала отстраниться: просто смотрела, как тощий замирает от ужаса, глядя ей прямо в глаза, а потом валится вниз, бесчувственный, как мешок мертвых костей.

Утерев рукою губу, она вышла из переулка и почти сразу столкнулась с Шекспиром.

— Эй, с тобой все в порядке? — спросил он, глядя на ее разбитую губу. — Что хотел этот тип?

— Да так, ничего интересного… — Она подхватила приятеля под руку. — Где Ричард и остальные?

— Ушли вперед, но я волновался и решил подождать.

— Спасибо, — искренне отозвалась Соланж и потащила Шекспира прочь от таверны и мертвого тела позади в переулке.

Екатерина Говард — пятая жена Генриха VIII. Обезглавлена по обвинению в супружеской измене.