Поцелуй черной вдовы (СИ)

Глава 8

Они шли очень долго, по ощущениям несколько часов кряду, а суета и сутолока вокруг не смолкали ни на минуту. Лишь приблизившись к Лондонскому мосту, широкой улице с воротами на каждом конце, Соланж, по-прежнему зачарованная, наконец будто очнулась. И очнулась лишь потому, что, шагая по склизкому, запруженному телегами и народом булыжнику, заметила мертвые головы, насаженные на пики. Их здесь было не меньше десятка: волчьи, медвежьи и рысьи — они глядели на реку и проходящих людей невидящими глазами, а вороны рвали остатки истлевающей плоти.

Соланж прошибло ознобом.

Она и хотела бы, но не могла отвести от ужасного зрелища глаз.

Почему ЭТО здесь?

Что оно значит?

Подспудно ответ она знала, но надеялась, что ошибается.

— Перевертыши, — между прочим кинул Шекспир, заметив, куда она смотрит. — Говорят, провинившимся перед смертью снимают браслеты и дают обратиться, испытать один-единственный раз, каково это, быть собой, понимаешь? Слышал, для них это пытка… — Говоривший с тоской поглядел на мертвые головы. — А потом их казнят. Прямо так, как бы давая понять, что перевертыши — нелюди. Заставляют поверить, что они просто звери, не способные ни к чему человеческому…

— Ты как будто сочувствуешь им? — сухим горлом сглотнула Соланж.

Шекспир не сразу, но произнес:

— Я хорошо понимаю, каково это, сдерживать свою суть. — Его пальцы в пятнах чернил пробежались по вьющимся волосам. — Каждый день притворяться кем-то другим… кем-то менее значимым. Кем-то… — он попытался подобрать верное слово, но не сумел. Вопрос был болезненным для него, и Уильям разволновался. Продолжил, глядя девушке прямо в глаза: — Люди боятся того, что не могут понять. А никто до сих пор толком не знает, откуда пришли перевертыши… Их человеческий разум, облеченный в звериную мощь, ужасает их. Заставляет бояться. И если пугающее убить, страх притупляется, понимаешь? Вот почему эти головы здесь, они дают лондонцам ложное ощущение власти, способность справиться с непонятным, пугающим. Дарят мнимое ощущение безопасности.

— Да ты поэт, — прошептала Соланж без тени усмешки.

Еще никто никогда так долго не говорил с ней о перевертышах, да еще такими словами.

Уильям снова провел по волосам, явно смущенный сказанным ей, к счастью, спасла его от неловкости загруженная телега, напиравшая на Соланж. Вот-вот подмяла бы девушку под себя…

— Эй, осторожней! — крикнул Шекспир, оттягивая спутницу в сторону, но возница даже не оглянулся.

Еще бы, Лондонский мост — не то место, где глазеют по сторонам, этот мост похож на туннель с нависающими над рекой и мостовой двумя сотнями лавок до семи этажей в высоту. И если у вас имеются лишние деньги, пересечь его лучше на маленькой лодке по Темзе, чем опасаться быть раздавленным заживо или ограбленным в этой жуткой клоаке.

— Молодой человек, не желаете прикупить… капельку бересклета? — зашелестело в ухо Соланж приторным голоском.

Стремительно оглянувшись, она разглядела высокого незнакомца в грязном плаще, тот улыбался, глядя ей прямо в глаза, и, чуть приоткрыв одну его полу, демонстрировал с десяток флаконов с настойками бересклета.

У Соланж сердце толкнулось о ребра: откуда он знает, что она перевертыш?

На ней нет браслета, а значит, формально она — человек.

Или она, экономя, слишком мало приняла капель с утра, и глаза ее пожелтели?

Боже мой! Она почти зажмурила веки, выдавая себя с головой, но опомнилась, когда её спутник сказал:

— Убирайся, пройдоха: нам твой товар ни к чему. Разве не видишь, мы — люди?

— Так ли? — Неестественно широко растянулся огромный, будто гуттаперчевый рот, а глаза указали на головы.

И Соланж сразу же догадалась, что торговец подпольным товаром просто-напросто выискивает в толпе тех прохожих, что дольше прочих глазеют на мертвые головы, выдавая тем самым, как он полагает, свою принадлежность к несчастным изгоям.

Что ж, впредь она будет умнее! Но сам факт, что купить бересклет можно подпольно, не обращаясь к королевским аптекарям, порадовал несказанно. У нее остался последний флакон, да и тот на исходе, а щеголять желтой радужкой ей теперь небезопасно: если стража заметит цвет глаз — решит проверить браслет.

А его больше нет…

Разве что также подпольно восстановить его на руке? Но с этим придется разобраться чуть позже, сейчас главное отыскать «Глобус» и найти место ночлега.

А еще продать жеребца…

Денег в её распоряжении было мало и платить шиллинг в неделю за постой и кормежку она оказалась бы не в состоянии. Хотя черного берберийца было по-настоящему жаль: хорош, чертяка, не в пример своему бывшему хозяину.

— Так, — веско отозвался на вопрос торговца Шекспир. — Иди-ка ты, куда шел, пока я властям не донес, чем ты, мерзавец, здесь занимаешься!

Торговец, ясное дело, не испугался угрозы, лишь улыбка его сделалась шире, и, откланявшись, он нырнул молча в толпу, растворившись в ней в один миг.

— Не бойся, — сказал вдруг Шекспир и, взяв ее за руку, потащил через толпу.

Не бойся?

Соланж глянула на него, желая понять, к чему он это сказал, но молодой человек смотрел только вперед и маневрировал между прохожими, не обращая на нее никакого внимания.

В конце концов, они с трудом выбрались из толпы и оказались на южном берегу Темзы. И, спросив направление у уличного мальчишки, поспешили в сторону «Глобуса». Театр стоял недалеко от реки, так что долго идти не пришлось. Помпезное здание, в ширину вдвое выше, чем в высоту, оно еще издали бросалось в глаза: деревянные оштукатуренные стены, соломенная крыша, которая, как позже им стало известно, тянулась частично над сценой и ярусами — центр театра находился под открытым небом. Над единственной узкой дверью — табличка с надписью «Глобус» и изображением Атланта и земного шара.

— Выглядит очень даже солидно, — констатировала Соланж, остановившись у двери и разглядывая театр. — И претенциозно.

— И внутри все прекраснее, чем снаружи! — воодушевленный, уверил Шекспир. — Пойдем. — Он потянул узкую дверь.

Соланж опешила:

— С лошадью?

Молодой человек хлопнул себя ладонью по лбу.

— Извини, так торопился сюда, что не подумал о Демоне. Эй, пострел, — кликнул он босоного пацана, пробегавшего мимо, — присмотри за животным. Плачу пенс!

— С радостью, сэр. — Мальчишка подхватил переданные ему удила и легко взгромоздился в седло. — Я пока выгуляю его.

Соланж, глядя, как берберийца уводят в неизвестном ей направлении, мысленно попрощалась с ним — вряд она снова увидит его. Но возражать не решилась, вернее, не захотела: пусть это деньги, но с прошлым надо расстаться.

А конь — это прошлое.

— Поспешим же.

Шекспир толкнул дверь, и они оказались в узком сумрачном коридоре, откуда до них долетели звуки иного мира: актерские реплики, вскрики и охи зрителей, вибрация в воздухе, будто сама Мельпомена скользила по кирпичному полу в своей длинной широкой тунике.

Флаг над театром был поднят, а значит, шло представление…

— Пьеса уже началась, — шепнула Соланж. — Пустят ли нас?

— Я скажу, что друг Питтса — и пустят. Не бойся, Роб! — повторил он опять и, они оказались в открытом дворе перед сценой, полном народа.

Театр внутри оказался восьмиугольным с тремя ярусами для зрителей, с выкрашенными деревянными стенами, вымощенным кирпичом потом и небом над головой. Сиденья зрителей поднимались вверх, как лавки судей, и ярусами окружали широкую сцену.

Молодые люди завороженно осматривались вокруг, когда огромный детина опустил им ручищи на плечи.

— Безбилетники? Так не пойдет. Платите пенни или проваливайте!

— Вы не так поняли, — вывернулся из-под широкой ладони Шекспир, — я друг Питтса, актера из труппы. Мы и сами актеры, пришли искать место в театре.

Нахмурившись, здоровяк пробасил:

— Нет у нас никого по фамилии Питтс. А если хотите играть, так приходите с утра — представление каждый день в три — или спросите за сценой! Хотя не уверен, что Бёрбедж вас примет, он нынче не в духе!

— И все-таки мы бы рискнули.

— Тогда вам туда. — Говоривший указал на лесенку сбоку сцены, и они под грянувший хохот толпы поднялись по ней, оказавшись в темноте за кулисами. Здесь, за занавесом темно-синего цвета, толпились актеры, разодетые в удивительные костюмы, играли «Тамерлана Великого», а потому удивляться экзотике не приходилось, но Соланж все равно показалось, что она в волшебном лесу, полном неизведанных ею существ.

Она, кажется, даже дышать перестала…

— Эй, кто вы такие? — окликнул их кто-то.

— Я друг Питтса, хотел бы увидеться с ним.

— Питтса? У нас нет такого.

— Но как же, он сам говорил, что состоит в труппе «Глобуса».

— Врал, должно быть. У нас Питтса нет!

— Но он играл брата Джакомо в «Мальтийском еврее».

— Джакомо? — Говоривший задумался. — Так ты о косом? Он ушел месяца три-четыре назад. Слышал, подался в труппу «Слуг лорда-камергера»… А что, зачем он тебе?

Шекспир переглянулся с Соланж. Вид у него был совершенно растерянный, он явно не ожидал такого расклада… И уже собирался что-то ответить, когда со стороны актерских гримерок ворвалась «дама» с поднятой до пупа юбкой. Ноги у «дамы» оказались, к слову, мужские и волосатые и пробасила она совершенно неженственно:

— Где эта, будь она трижды проклята, Мэри Уокер? Мне вот-вот выходить, а юбка Абигэйл порвана по подолу. Как мне прикажете выйти в такой? Я, что ли, какая-то шлюха, а не уважающая себя женщина, дочь мальтийского джентльмена? — И актер закатил глаза. — Я отказываюсь играть в таком виде.

— Не будь дураком! — одернул его полный мужчина, тоже в костюме. — Выйдешь, как есть. А Уокер уволить. Где она, кстати?

— Понятия не имею. — Полтруппы пожало плечами. — Ее с утра нет.

— И все равно я так не выйду, — сказал травести.

Соланж же, действуя инстинктивно, подалась вперед и сказала вдруг:

— Я мог бы зашить ваше платье… если позволите.

«Дама» смерила «паренька» взглядом. Оценивающим, высокомерным.

— А ты умеешь? — последовало с сомнением. Соланж кивнула. — Что ж, попробуй, если уверен в себе. — И взмахнув юбкой, актер развернулся к гримерке, а «паренек Роб» засеменил за ним следом.

В гримерке актера удушающе пахло парфюмом и пудрой. У Соланж защипало в носу, но она постаралась не зацикливаться на этом и взялась за иглу. В перчатках работать было не очень удобно, но снять их она не решилась: мало ли что.

— Кто ты такой? — спросил молодой человек, пока она шила, держа подол его платья. — Тебя нанял Бёрбедж?

— Я был бы рад, будь это так, но пока только мечтаю попасть в вашу труппу.

— Хм, с иголкой ты явно на «ты», — похвалил травести, оценивая проделанную работу. — Не хочешь пойми ко мне в услужение? Вместо Уокер, дурехи. Она вечно куда-нибудь пропадает, да и шьет много хуже тебя. А пальчики у тебя ловкие… — Актер поймал руку Соланж. — Но перчатки зачем?

Соланж растерялась, но только на миг.

— Чтобы скрыть ожоги на коже, — солгала она.

Травести хмыкнул.

— Как необычно. Люблю необычных людей! — И, взмахнув своей юбкой, взметнул в воздух облачко пудры.