Сорок восемь часов возможностей промелькнули бездарно и совершенно впустую.
Этот проклятый Сайлас Гримм глаз с нее не спускал ни ночью, ни днем. Стал ее тенью, ни много ни мало…
Отец хорошо его натаскал.
Все равно что сторожевого пса. Соланж в принципе не понимала, чем отец привязал к себе этого человека, чем заслужил его безграничную преданность… Он уже второй год таскался за ними из города в город, выполняя разные поручения. Сам безгласный, что валун у дороги: слова не вытянешь. Только глянет, бывает, так злобно, что мурашки по коже, и спешит прочь по своим непонятным делам…
Пес.
Жалкий, безмозглый пес.
Будь Соланж просто женщиной, привлекательной, но не убийственно-неприкосновенной, она бы, конечно, соблазнила его: прикинулась страстно влюбленной, позволила этому олуху парочку поцелуев, а потом, задурив ему голову, убежала из дома, но все дело в том, что она не обычная женщина, а деньгами, как оказалось, Пса не задобрить. Стоило ей намекнуть на парочку золотых, которых у нее, впрочем, не было, но она бы достала их по необходимости, как этот болван, одарил ее таким мрачным взглядом, что сделалось не по себе…
И больше она эту тему не поднимала.
Всерьез задумывалась отравить его бересклетом, даже капнула в сидр несколько капель на пробу (благо, бутылочка с ядом всегда под рукой), но дуболом будто и вовсе этого не заметил. А растрачивать драгоценный настой полностью стало жаль… Дорого. Еще неизвестно, когда она купит новый, а щеголять в Лондоне желтой радужкой перевертышей ей хотелось меньше всего.
Жаль, до крысиного яда она не додумалась вовремя…
Или додумалась, но пожалела отцовского Пса. Все-таки есть в ней крупица добра, не совсем она черствый сухарь!
И это обидно…
Ну да ладно, авось в дороге случится какое-то чудо, и ей удастся сбежать. На такой случай она запаслась мушкетоном, хотя, видит Бог, людей она не боялась (это им стоило бы бояться), но привычка оказалась сильнее. К тому же на поясе она неизменно носила кинжал…
Им захотелось воспользоваться уже в первый же час, что они покинули Стратфорд-на-Эйвоне: дочь Гринуэя, в чьей повозке они тряслись по дороге, оказалась не в меру болтливой и недалекой девицей. И если болтливость Соланж готова была ей простить, пусть руки чесались, пригрозив ей кинжалом, велеть замолчать, то недалекость ее, увы, оказалась патологической. А иначе чем еще объяснить пылкие взгляды, которыми эта болтушка одаривала мерно покачивающегося в седле безучастного ко всему «мистера Гримма»?
— Мистер Гримм очень красивый, вы не находите, миссис Аллен? — Трепетали ее густые ресницы. — И такой мужественный.
— Мужественный? Хм… — Соланж проследила взгляд девушки, устремленный на всадника. — Никогда об этом не думала.
Если честно, красивый гнедой жеребец казался ей много лучше мрачного цербера, ехавшего на нем: какой изгиб шеи, какая стать, а ноги тонкие, быстрые. Нет, Сайласу Гримму, какой бы крепкой ни была его грудь и широкими плечи, ни за что не сравниться с этим животным.
Интересно, а сам он полностью человек или все-таки… перевертыш?
Этот вопрос Соланж давно занимал, но, как бы сильно она ни старалась, браслета на руке Гримма рассмотреть не смогла. Значило ли тогда, что он человек, прислуживающий изгоям?
И вот это казалось по-настоящему странным.
А Жюли между тем продолжала:
— Все правильно: вы только-только потеряли любимого мужа и на других мужчин вряд ли заглядываетесь. И все-таки, — расцвела смущенной улыбкой она, — даже вы не можете не признать, что мистер Гримм приятный мужчина!
Интересно, с какой стороны?
Соланж снова окинула всадника скептическим взглядом.
Глаза у него голубые, наверное, даже красивые, просто холодные и неприветливые, будто хозяин их постоянно не в духе. А еще наблюдают за ней по указке своего господина, ее папочки…
И стоит об этом подумать, как Сайлас Гримм превращается из привлекательного мужчины просто в Пса…
— Кхм, не замечала. Наверное, он не в моем вкусе, Жюли!
Как, впрочем, и все остальные мужчины: еще не хватало влюбиться. Мать говорила, любить без возможности прикоснуться к любимому человеку — ужасная пытка. И глаза ее делались странными в эти моменты… Кого она вспоминала тогда? Отца Соланж, наделившего дочь этим даром-проклятием? Или кого-то еще… Жаль, она не открылась ей, не рассказала о нем.
Ведь если Соланж все-таки родилась, значит, надежда была…
«Ах, мама, мама, почему даже на смертном одре ты смолчала о главном? Знала ведь, как для меня это важно».
Несмотря на апрель, погода по-прежнему не баловала теплом: после обеда зарядил мелкий, колючий дождь, но Соланж, кутаясь в плащ, все-таки не спешила забиться под тент вместе с притихшей на время Жюли. Боялась, что та опять зарядит, как тот дождь, восторгаться их спутником и ее тюремщиком по совместительству, а этого ей хотелось меньше всего.
— Заболеете, — вдруг послышался рядом с ней мужской голос. — Идите под тент.
Она глянула вверх сквозь пелену сеющего дождя и рассмотрела голубые глаза.
— Вы теперь моя нянька? — Вскинула бровь. — Вот уж не знала.
Мужчина привычно на ее тон не среагировал, только сказал:
— Сами знаете, расхвораетесь — не понравитесь новому мужу.
— Ты о том человеке, что купил меня за сто фунтов? — осведомилась она, и обрадовалась, заметив искру удивления в глазах собеседника. — Да-да, об этой сделке мне все известно, можешь не отпираться. И везешь ты меня, как товар, чтобы сбыть с рук на руки. Что, скажешь, я ошибаюсь?
Сайлас Гримм потер щеку, и Соланж впервые заметила, какие красивые у него пальцы.
А виной всему болтушка Жюли: «И все-таки, даже вы не можете не признать, что мистер Гримм приятный мужчина!»
Она бы точно без этого наблюдения прожила.
— Меня это все не касается, — отозвался между тем Пес, — я просто выполняю приказ своего господина. А мне приказали доставить вас в Лондон по верному адресу?
— Какому именно?
— Это не важно.
Соланж прищурилась, зло наблюдая из-под приспущенных век за мужчиной.
— Ты хуже, чем сутенер, — прошипела одними губами. — Продаешь меня, как товар, не задумываясь о прочем.
И удивилась, услышав:
— Если на то пошло, мисс Дюбуа, сутенер — ваш отец, а не я. Это он продал вас за презренный металл, а я — лишь сопутствующее обстоятельствам зло, с которым, хотите вы того или нет, приходится считаться.
Сказав это, Гримм тронул поводья лошади и отъехал вперед, где перекинулся парочкой слов с Гринуэем.
Между тем это была самая длинная речь, которую Соланж когда-либо слышала от этого человека, к тому же весьма неоднозначная. Он что же, осуждает отца, или ей показалось? И дерзит, что вовсе невероятно?
Она вздрогнула, ощутив, как ее тронули за плечо, дернулась инстинктивно, защищая не себя, а стороннего человека.
— Я напугала вас, извините, — повинилась Жюли. — Просто хотела позвать вас спрятаться от дождя. Вы продрогли, должно быть!
Ее забота была такой искренней, а улыбка располагающей, что Соланж сделалось не по себе. Неужели эта дуреха не знает, кого на самом деле жалеет? Разозленная на недавнего собеседника, отыграться Соланж решила на ней.
Демонстративно тряхнула рукой с серебряным обручем и весьма грубо спросила:
— Вы разве не знаете, кто я есть?
— Эээ… миссис Аллен, я знаю, — растерялась Жюли.
— Да нет же, кто я по сути, — она опять показала браслет, — я — перевертыш. Оборотень. Верфольф. Так почему вас волнует, продрогла ли я? Вам не должно быть до этого дела. Люди не любят нас и боятся… Не притворяйтесь, что вы не такая.
Девушка, не оскорбленная, а скорее, печальная, молча глядела ей прямо в глаза.
— Мне жаль, если вы полагаете, что я притворяюсь, — сказала она наконец. — У меня в мыслях не было относиться к вам как-то иначе, нежели к прочим знакомым.
— Вы наивны, Жюли, и не знаете, что говорите. — Соланж головой покачала.
— Возможно, но у нас в Стратфорде перевертышей почти нет, а мне всегда было так любопытно… — Она смущенно замялась и выпалила: — Вы разве не мерзнете под дождем?
Ее непосредственность развеяла мрачное настроение девушки, и она улыбнулась.
— Еще как мерзнем. Я уж точно! — С такими словами она полезла под тент, присев рядом со спутницей.
— А вы когда-нибудь обращались? — не отставала Жюли.
— Никогда. Сами знаете, это карается смертью!
— А знаете, кто вы? Я слышала, перевертыши могут быть кем угодно: хоть волком, хоть страшным медведем.
Соланж покачала головой.
— Этого я не знаю. Без обращения не узнать своей сути, а я заперта в этом теле специальным браслетом!
Жюли сделалась грустной
— Наверное, это ужасно, никогда не узнать до конца, кто ты есть, — сказала она. — Мне жаль, что закон запрещает вам обращаться. Будь я на месте королевы Елизаветы, изменила бы это!
Соланж улыбнулась.
— Но вы не королева Елизавета, а значит, и говорить не о чем. Хотя я хотела бы, чтобы вы были ей, дорогая Жюли! — неожиданно развеселилась она.
Как раз в этот момент прозвучал громкий свист, повозка дернулась остановившись. И девушки повалились одна на другую. Отталкивая перепуганную Жюли, Соланж нащупала в своей сумке мушкет и выглянула наружу…
Со стороны леса к ним направлялось несколько всадников, явно разбойников, они улюлюкали и кричали, приказывая не двигаться с места.
— Спрячьтесь немедленно! — велел ей, заметив Соланж Сайлас Гримм.
Как же, послушалась!
С мечом в руке он выглядел крайне внушительно, и все-таки это был тот момент, на который девушка так надеялась, и упускать этот шанс не собиралась.
— Я простой человек, направляющийся по делам в Лондон. Пожалуйста, не убивайте меня! — кричал с кОзел отец Жюли.
— Раскошелишься и останешься жив… если мы пожелаем, — отозвался в ответ насмешливый голос. И хохот нескольких человек подхватил эту шутку.
— Боже мой! — пискнула девушка, вцепившись в руку Соланж. — Что нам делать?
— Главное, не паниковать.
Соланж высвободила ладонь и снова выглянула наружу.