— Явился — не запылился, — встретил Соланж такими словами Джеймс Бёрбедж. — Не думал, что снова увижу тебя.
— Я приболел, сэр, — девушка повторила придуманную вчера отговорку. — Сегодня мне уже лучше.
Старик окинул ее оценивающим взглядом.
— А выглядишь так, что в гроб краше кладут. Ты случаем не заразный?
— Это просто живот, сэр: съел что-то не то.
— Ладно, — махнул собеседник рукой, — приступай к делу. Госпожа Люси вчера потеряла тебя. Эй, Ричард, хватит цветочки там малевать, начинаем распределять роли! — крикнул он сыну, занимавшемуся росписью декораций.
Но Соланж не спешила уйти.
— Сэр, — обратилась она к импресарио, — могу я просить?
— Денег не дам! Не надейся, — охолонул ее тот строгим тоном.
— Нет, сэр, я не о деньгах, — поспешила заверить Соланж. — Я играть хочу… в пьесе Шекспира, — закончила тише.
Сам Уилл, крутившийся неподалеку, тут же вступил в разговор.
— Сэр, позвольте ему. Пусть Роберт покажется хоть в самой маленькой роли. Вот увидите, он сумеет! Роб талантливый.
Бёрбедж, плотный, коренастый мужчина со вздыбленными бровями, не дольше секунды глядел на них не мигая, а потом будто выстрелил зычным «Нет».
— Я и так сильно рискую, берясь ставить для королевы пьесу какого-то деревенского выскочки, — взгляд на Шекспира, — и рисковать еще больше, выпуская на сцену актеришку-недоучку, — теперь гневный взгляд прошелся и по Соланж, — я тем более не намерен. Всё, по местам! — закричал Бёрбедж актерам, столпившимся у внутренней сцены. — Хранитель книг, рукопись! Да поживее!
Пока актеры щебечущей стайкой направились к Бёрбеджу, девушка все же взмолилась:
— Пожалуйста, сэр, испытайте меня. В одной из следующих постановок! Я докажу, что достоин доверия.
Но собеседник, не удостоив ее даже взглядом, снова крикнул:
— Госпожа Люси, займите уже чем-то полезным этого докучливого мальчишку! Иначе я за себя не ручаюсь.
Совершенно отчаявшись, Соланж стояла, не в силах пошевелиться — казалось, вся ее жизнь пошла прахом! Как же ей сделать большее, если даже добиться крохотной роли у нее не выходит?
— Не отчаивайся, приятель, я постараюсь переубедить Бёрбеджа, — шепнул ей Шекспир, спеша занять свое место среди актеров.
А ее буквально через минуту увела со сцены госпожа Люси, поручив латать панталоны, стоившие по ее же словам, баснословные четыре фунта четырнадцать шиллингов.
— Это что, — сказала она, заметив удивленный взгляд девушки, — я знавала актера, который на один только плащ истратил не меньше двадцати фунтов.
— Но это несправедливо, — возмутилась Соланж, — Уиллу за целую пьесу заплатили три фунта, пять шиллингов, а какой-то актер щеголяет в плаще, стоившем в несколько раз дороже.
Госпожа Люси нахмурила брови.
— Ты никак пуританин, малец, — сказала она с неудовольствием в голосе. — Эти вечно обвиняют актеров в мотовстве и расточительстве, но мы дарим радость, и этим все сказано. Чтобы больше таких речей я не слышала!
Получив таким образом очередной нагоняй, Соланж посчитала, что стать еще хуже этот день просто не может, но не учла появление Гримма в образе лорда из Стрэнда. Она даже не сразу поверила, что это действительно он: просто екнуло сердце, когда среди лордов на сцене она разглядела знакомые… плечи. Они были шире других и… роднее ка будто.
Она спряталась за колонной и наблюдала, как беседует Кайл с остальными мужчинами. Как непринужденно, на равных держится с ними, и искренне недоумевала, как не замечала всего этого раньше: достоинства, стати даже в одежде простого наемника. Он ведь всегда был таким, будто выше на голову всех остальных, и потому казался ей выскочкой и позером. Гордецом. Но последние дни показали: Кайл совсем не такой. И то, что ей представлялось предосудительным высокомерием оказалось врожденным чувством собственного достоинства. Так несут себя только уверенные в себе, самодостаточные люди.
Интересно, где он сидел во время недавнего выступления? Видел ли, как она ходит внизу среди зрителей, утихомиривая по мере возможности дебоширов и пьяниц. Бёрбедж боялся, что, изрядно набравшись, они, чего доброго, вступят в неуместные пререкания с сидевшими на сцене изящными кавалерами, или, что еще хуже, в кулачную схватку, а тогда представление прекратится, и театр придется закрыть.
Он бледнел и краснел, предупреждая об этом перед началом театрального представления.
К счастью, обошлось без скандала, и Соланж было выдохнула: этот день подходит к концу. Но тут появился граф Саутгемптон…
Подумать только, настоящий, всамделишный граф, а она его чуть не убила…
И целовалась с ним…
И…
Как вообще такое возможно?
Все эти мысли проносились у нее в голове, пока Кайл беседовал сначала с богато разодетыми аристократами, после — с Уиллом и Бёрбеджем.
— Роб, граф зовет прогуляться с ним до реки. Пойдешь с нами? — спросил Уильям достаточно громко, чтобы другие услышали. И тише добавил, когда она подошла: — Кайл говорит, возвращаться в наш пансион небезопасно. Сказал что-то про лошадь и слежку… Ты знаешь, о чем идет речь? — Соланж кивнула, не в силах отвести глаз от беседующего с Бёрбеджем молодого мужчины.
— Да, потом расскажу, — отозвалась она. И прошептала: — Граф Саутгемптон…
— Сам удивлен, — отозвался Уилл. — Ты знала об этом?
— Видела его дом на реке, но не могла и представить, что он действительно… вот такой.
Молодой человек усмехнулся.
— Жизнь полна странных сюрпризов.
— Воистину.
Закончив беседовать с Бёрбеджем, Кайл, между тем, только вскользь взглянув на нее, направился к выходу вместе с Уиллом. Она, уязвленная этим его невниманием более, чем хотела бы показать, поплелась следом… Разумом понимала, что поведение Кайла оправдано его статусом, но сердце с подобными доводами не соглашалось.
И даже солнце, светившее прямо в глаза, не разгладило складку на ее лбу.
Они же тем временем маневрировали между мостков и канав Саутворка, заиленных и скверно смердящих после дождя, так что особого разговора не получалось, и только когда они вышли к Темзе, где зубоскалы-лодочники зазывали клиентов, Кайл обратился к Соланж.
— Как я уже и сказал, возвращаться в пансион в Доугейте небезопасно, а потому я предлагаю тебе… вам с Уиллом, — поправился он, — пожить в моем доме в Стрэнде. Там уже приготовили комнаты для гостей…
— То есть для вас, сэр, все обернулось как нельзя лучше? — деловым тоном осведомилась Соланж, прерывая его. — Снова стали собой, — она окинула взглядом его дорогую одежду, — вернулись в свой дом… Стоило ли вообще бунтовать против Эссекса? Ради чего? — Она вперила в Кайла вызывающий взгляд.
Тот, к слову сказать, не растерялся ни на секунду, все такой же серьезный ответил:
— Ради тебя… и королевы. Разве этого мало?
И то, как он это сказал, как посмотрел ей в глаза, будто желая донести много больше простых этих слов, как-то разом лишило Соланж желания воевать. Пыл унялся так же внезапно, как разгорелся…
— Хорошо, — сказала она, — мы поживем в вашем доме. — И, развернувшись, свистнула по-мальчишески, подзывая к берегу лодочника.
В таком доме, как Блэкфрайерс-хаус, Соланж никогда не жила, да что там жила — и в гостях побывать не доводилось. А тут ей целую комнату отвели, да еще с огромной кроватью под балдахином и гобеленами на стенах. Тот самый Катберт, старый слуга, что встретил их в доме в прошлую ночь, теперь провел ее в комнату и указал на исходившую паром лохань.
— Хозяин велел передать, чтобы, как только вы примете ванну и переоденетесь, приходили в библиотеку. Он будет ждать вас!
— Благодарю, Катберт. — Старик замялся, не решаясь что-то сказать, и Соланж вскинула брови: — Что-то еще?
— Хозяин… эм… велел дать вам это, — выпалил тот, указав на разложенное на кровати красивое платье.
Сама Соланж в своей неказистой одежде простого мальчишки, наверное, вызывала у старика сотню вопросов, но он тактично придерживал их при себе. И за это она была благодарна.
— Красивое. — Она провела по материи пальцами.
— Травчатая парча, — услужливо подсказал Катберт. — Тканая золотом и серебром. Миледи любила подобные ткани!
— Миледи Саутгемптон? — с интересом спросила Соланж. — Мать графа?
— Да, сэр… то есть мадам… — смутился старик.
Девушка улыбнулась.
— Зовите меня просто Соланж. И спасибо за ванну и платье!
— Благодарите господина графа, это он распорядился обо всем необходимом для вас. — Щеки Соланж против воли зарделись, в груди сделалось жарко. — Мне прислать горничную, или вы справитесь сами?
— Сама, Катберт.
— Граф так и сказал.
Слуга вышел, а Соланж, скинув вещи, с блаженством залезла в горячую воду. После вынужденного купания в Темзе пахнущая розовой эссенцией вода в ванне показалась девушке верхом блаженства. Расслабившись, она, кажется, задремала, избавляясь от нервного напряжения последних нескольких дней. Проснулась уже в чуть теплой воде и, торопливо помывшись, начала одеваться. К слову, такие замысловатые вещи Соланж прежде тоже не приходилось носить и, когда дошла очередь до верхнего платья, она почти собиралась плюнуть на все и натянуть, как и прежде, мальчишескую одежду, но тут в дверь постучали.
— Я еще не готова, — чуть раздраженно отозвалась она. — И вряд ли когда-нибудь буду… ужасное платье, — добавила тише, но стоявший за дверью как будто услышал ее.
— Давай помогу. Не подумал, как сложно надевать его самому, — услышала она голос в дверях. И увидела Кайла. — Можно? — Он сделал к ней шаг.
Сердце в груди предательски екнуло, зачастило с удвоенной силой. Собственная реакция на мужчину испугала и разозлила Соланж… В конце концов, если он первый из всех сумел прикоснуться к ней и остаться живым, еще не значит, что она непременно обязана что-то к нему испытать. По крайней мере, что-то помимо простой благодарности…
— Буду вам благодарна. — Кивнула она, показывая тем самым, что не боится присутствия Кайла подле себя.
Не боится ведь?
Нет.
А мужчина осведомился:
— Мы снова на «вы»? — И прикоснулся к шнуровке корсета. — Мне казалось, мы пережили достаточно вместе, чтобы считаться друзьями, несмотря ни на что… — Он потянул за шнурки, глядя ей прямо в глаза.
Соланж охнула, задохнувшись то ли от стянувшего ребра корсета, то ли от близости губ, целовавших ее, и теперь то и дело смущавших одним своим видом, то ли просто опешила от рывка, с которым ее мягко впечатало в твердую грудь.
Как бы там ни было в следующий миг они опять целовались, и поцелуй этот не был прощальным, как в том переулке, о нет, скорее манящим и обещающим нечто намного более сладкое и запретное, дурманившее рассудок.
И Соланж даже не думала отстраняться.