Поцелуй черной вдовы (СИ)

Глава 35

Кайл распорядился о платье еще до того, как поехал в театр. Вспомнил, что за обноски носила Соланж и до страстного захотел нарядить ее в нечто особенное — в парчовое платье графини как вариант. Его мать была женщиной необычайно красивой, любившей подчеркнуть свою красоту великолепной «оправой» богатого платья, а Соланж, как на скромный вкус Кайла, была хороша хоть в платье, хоть без (особенно без него!), но сделать приятное ей хотелось.

И он порадовался, что подумал об этом, когда увидел, какой уставшей, измученной она выглядела по окончании представления. А еще немного сердитой… Неужели обиделась на его невнимание в стенах «Глобуса»? Так он старался ради нее: очаровывал Бёрбеджа во имя их общего дела. И, кажется, преуспел — ему рассказали о постановке для королевы, «о новом, пока еще неизвестном Шекспире, который кажется недурственным парнем и драматургом» и заверили, что будут искренне рады, увидеть его на следующем представлении.

Кайл обещал непременно присутствовать.

И теперь, измеряя шагами библиотеку, ждал в нетерпении, когда девушка спустится, но она не спускалась. Неужели уступка с жильем касалась только жилья, и она не желает спускаться намеренно, чтобы не видеть его? И это выканье по дороге… этот взгляд, словно Кайл снова сделался незнакомцем…

Не выдержав, он торопливо поднялся по лестнице и постучал в ее дверь.

— Я еще не готова, — услышал чуть раздраженное. И улыбнулся, различив тихое: — И вряд ли когда-нибудь буду… ужасное платье.

То есть все дело в платье, болван. Как он сразу не подумал об этом?

— Давай помогу. Не подумал, как сложно надевать его самому, — сказал он, толкнув дверь и войдя в комнату. — Можно?

Соланж замерла на секунду, и Кайл решил, что она прогонит его (глаза ее вспыхнули, выдавая внутреннюю борьбу), ан-нет, позволила подойти и коснуться завязок шнуровки. Жидкое золото ее глаз и быстрый стук неспокойного сердца пробудили в нем отклик, который, как бы он ни пытался, не вышло сдержать: Кайл просто поддался ему и прижался к любимым губам. И не просто принялся целовать — казалось, пил ее всю, обволакивая руками, как обволакивает вода упавшее в нее тело. Он и сам упал в эту «воду», пьянящую нежность, тонул в ней, захлебывался, но даже ради собственного спасения выныривать не собирался.

— Соль… милая Соль… — шептал то ли вслух, то ли мысленно, и второе скорее, так как губы кружили по нежной, трепещущей коже, и он вряд ли мог что-то произносить.

А руки его то распускали шнуровку корсета, то ласкали кожу ноги. Надетое платье так просто не поддавалось, и он проклял тот миг, когда преподнес его ей… Парча была крепкой, такую захочешь — не разорвешь, а уж он на силы не жаловался. И все же…

— Кайл… — вдруг услышал он. — Кайл…

В ушах шумело и будто чайки кричали, даже голос Соланж доносился как будто сквозь толщу воды… Он с трудом вынырнул и, не в силах ответить, уткнулся носом ей в шею под ухом… Там билась безумная венка. Будто нашептывала о чем-то… Поверяла хозяйкину тайна, которую ни за что не сказали б уста.

— Извини, — наконец отозвался он глухо. — Я просто… — Кайл сглотнул. — Просто забылся…

Соланж на него не смотрела. Раскрасневшаяся, с горящими, как у кошки, глазами, она изучала ковер под ногами…

Стыдилась того, что случилось?

Скорее всего.

Для нее подобное внове, он же совсем как мальчишка нетерпеливый, думает о своем… Эгоист.

— Я помогу. — Все еще тяжело, сипло дыша, он принялся приводить в должный вид ее платье. Соланж, как ни странно, не сопротивлялась, позволяла вертеть себя, словно куклу, оправляя чулки и нижнее платье, зашнуровывая корсаж.

Когда Кайл закончил, девушка пискнула: «Благодарю», и он улыбнулся, заметив только теперь, какой взъерошенной она выглядела. Ни дать ни взять уличный воробей, искупавшийся в луже… Короткие пряди волос торчали во все стороны разом, и он, не сдержавшись, пригладил самые непокорные, а после окинул девушку взглядом: в таком платье, да с этой прической Соланж выглядела настолько контрастно, как только может выглядеть полевая ромашка в королевском саду.

Миледи Саутгемптон сошла бы с ума, узнай, что за девушка, перевертыш, да еще столь нелепо подстриженная, посмела надеть ее платье!

— Ты, наверное, хочешь есть, пойдем ужинать, — сказал Кайл, подавая ей руку.

После секундного замешательства Соланж ее приняла, и они рука об руку спустились в столовую.

Свечи мягко освещали сервированный стол. Катберт расстарался на славу.

Заняв свое место, Соланж робко спросила:

— А где же Уилл? Он разве не будет ужинать с нами?

— Шекспир сговорился о встрече с друзьями, насколько я знаю, — отвечал Кайл. — По крайней мере, мне он сказал именно так.

— А мне ничего не сказал, — чуть обиженно вскинула бровки Соланж.

— Просто не стал тревожить тебя. Ты вряд ли бы захотела отправиться с ним… или хотела бы?

— Нет, — послышалось после краткой заминки. Соланж потянулась к ножу. — Очень есть хочется, — призналась она, впервые глянув на Кайла после случившихся поцелуев.

Ее глаза предательски ярко сияли, составляя с пламенеющими краской щеками довольно красноречивый тандем, восхитивший крайне довольного виденным Кайла.

Катберт же, между тем, торопливо засуетился, предлагая гостье мясной пирог и поливая его щедрой порцией соуса.

— Вина, мисс?

— Немного. Благодарю, Катберт!

Первое время ели в молчании, Кайл давал девушке время утолить первый голод, а после осведомился:

— Тебя взяли в постановку Шекспира?

Соланж отхлебнула вина и отрицательно покачала головой.

— Бёрбедж уперся как черт: мол, Роб слишком зелен для сцены, особенно для участия в пьесе для королевы.

— А как же Шекспир, он будет играть?

— Полагаю, что да. Он, в отличие от меня, еще до Лондона выступал на подмостках время от времени, Бёрбедж вполне им доволен. Я же у всех на подхвате, мальчик на побегушках…

— Хочешь я заступлюсь за тебя перед Бёрбеджем? — спросил Кайл. Он бы и больше для нее сделал, позволь она только.

Соланж смерила его взглядом, торопливым, немного смущенным.

— Не стоит, правда, — дернула головой. — Уилл что-нибудь да придумает.

Кайл мысленно вскинулся: «Снова этот Уилл», но внешне не выказал раздражения.

— Хорошо, будем надеяться, у него выйдет переубедить Бёрбеджа. Времени не так много до праздника…

— Чуть меньше двух месяцев. Думаю, все получится…

«Все получится» означало, что королева вскоре умрет, и оба замолкли, должно быть, думая об одном. Кайл, когда-то обманутый устремлениями графа Эссекского, теперь с ужасом представлял, что ждет Англию, если Елизавета в самом деле умрет. С таким нечистоплотным в выборе средств для достижения своих целей человеком у власти, как Эссекс, страну ждут хаос и войны…

Соланж неожиданно первой прервала молчание.

— Расскажи, как так вышло, что ты… перевертыш, как я, живешь в таком доме? — спросила она. — Те богатые кавалеры в театре… принимали тебя за своего. Они не знают, кто ты?

— Не знают, — подтвердил Кайл. — Мои родители, приемные родители, как ты понимаешь, строго-настрого наставляли меня делать все, чтобы не раскрыть своей тайны. И все эти годы я был весьма осторожен…

— Но почему они…

— … усыновили меня? — Кайл улыбнулся, по-своему наслаждаясь ее замешательством. — Я тоже частенько задавался этим вопросом. Но матушка говорила, что я был им послан в ответ на многочисленные молитвы, и они не посмели отвергнуть дар Божий. — Соланж ждала продолжения, не отводя от него своих сапфировых глаз, и Кайл продолжил: — Они с отцом, как мне рассказывали, долгое время ждали наследника, но понести матушка не могла. Объездила множество святых мест, обращалась к народным целительницам и принимала отвары из девясила и боровой матки, но ребенка им Бог не давал. Ничто не помогала. И вот однажды зимой, они тогда жили в деревне, в Йоркшире, кто-то постучал в двери их дома… Служанка пошла открывать и вернулась с корзиной… с младенцем. Кто-то подбросил его на порог…

— Младенцем был ты?

— Я, — кивнул Кайл. — Мне был от силы месяц-другой, и я спал, когда матушка взяла меня на руки. «Ах, какой милый малыш!» — воскликнула она прежде, чем я вдруг проснулся и поглядел на нее своими глазами. Желтыми, как ты понимаешь. Она утверждает, что даже не испугалась, но мне видится, что она была в ужасе и с трудом удержала меня на руках. Служанка, должно быть, успела меня подхватить и тем самым спасла от падения.

— Откуда бы тебе знать, как было в действительности? — спросила Соланж, улыбнувшись.

— Отец однажды под мухой проговорился: мол, на такой дар, как сын-перевертыш, они и рассчитывать не могли. — В голосе Кайла против воли звучала злая ирония.

— Но они все равно тебя приняли и растили, как своего сына.

Он кивнул.

— Они любили меня. Сначала хотели одеть мне браслет, но побоялись, что его могут увидеть, а потому позволяли мне обращаться время от времени… Чаще всего в нашем имении в Йоркшире, в окрестных лесах, где я мог резвиться без опасений. Отец тогда чаще всего ходил со мной рядом… Охранял, что ли. И смотрел странным взглядом, я потом хорошо его выучил, этот взгляд: испуганный и отчасти брезгливый. Мне казалось, он разделял меня-человека и медведя-меня на две разные личности… Не мог воспринять нас едино. — Кайл покачал головой. — Когда я стал старше, то уходил в лес один, не хотел смущать его своим видом. И снова видеть тот взгляд… Так для всех стало лучше. Бывало вернусь, а отец поджидает меня: «Как ты, сынок, хорошо… погулял?» Я кивну: «Хорошо, отец». «Вот и славно, мой мальчик». Он выдыхал с облегчением и возвращался в библиотеку к комедиям Плавта, кои очень любил. И, наверное, их даже больше меня. Но мне ли жаловаться, не так ли?

Кайл подумал, что никому никогда еще не рассказывал о подобном, просто некому было, а в душе накипело. Он теперь хорошо это видел. И грызло по-своему.

— Мне жаль, что отец не смог принять тебя полностью, — проговорила Соланж. И ей действительно было жаль, он видел это в ее подернутом дымкою взгляде. — Но ты хотя бы мог быть собой, развиваться, как цельная личность… Сотни других перевертышей лишены этого права.

— Я знаю. И мне очень жаль. По-настоящему. — Он понимал, что она говорит о себе в первую очередь и вложил в эту краткую фразу все свое сожаление.

— Ты не виноват, что тебе повезло больше, чем прочим, — кивнула Соланж и смутилась, опустив вдруг глаза.

Кайл догадался, что взгляд его, полыхнувший сапфировым цветом, показался и ей чрезмерно красноречивым, но скрывать его не хотел и не мог. Соланж, в конце концов, должна понимать, как много для него значит… А если не понимает, он скажет об этом в ближайшее время.