Все проходило не так, как Соланж представляла: с дневными представлениями в «Глобусе» вечерние игрища в «Розе» и прочих театрах не имели ничего общего. В первый вечер, когда на нее надели ошейник и водили по сцене, как собачонку, ей казалось, что хуже и быть не может, но потом прямо на сцене за ней гонялись терьеры и клацали челюстями, способными перегрызть крысу пополам, и хуже было в разы. Она металась, пытаясь хоть куда-то сбежать, но актеры, окружив сцену, отгоняли ее длинными палками, а зрители улюлюкали, крича, как охотники в том лесу: «Ату ее, ату рыжую!» И если бы не Уилл, вооружившийся палкой, как у актеров, и отогнавший собак, они бы загрызли ее на потеху толпы…
Именно в этот вечер, торопливо покидая театр, Соланж ясно, как никогда, поняла, что они, перевертыши, все равно что игрушки для развлечения: им либо надевают ошейник (как было с Кайлом) и заставляют проливать свою кровь в диких игрищах, либо гоняют по сцене с собаками и сношают в борделях.
Других вариантов не предусматривалось.
И ее поглотила тоска. Такая гнетущая, что хотелось… объятий… Теплых, уютных, как в вечер после визита к ним графа Эссекского. Чтобы большие, крепкие руки обхватили ее и держали не отпуская, защитив от всех бед.
Никогда раньше подобные мысли не посещали ее… Соланж привыкла справляться с трудностями сама, рассчитывать лишь на себя, а тут эта слабость, побудившая выйти из комнаты и стоять в коридоре под дверью Сайласа Гримма.
Мыслимо ли?
Осознав, что творит, она убежала к себе и промаялась до утра, убеждая себя, что привязанность — это вовсе не слабость, да и нет этой привязанности, только тоска. А тоска мало что значит…
И чтобы себе доказать: она сильная, как и прежде, Соланж для себя положила выступить в «Розе». Денег все еще было мало, а Шекспиру она обещала от идеи с подобными представлениями отказаться… Значит, не скажет ему, и на этот раз сама справится.
И ведь справилась, в самом деле. В «Розе» публика оказалась солидней и не вела себя так необузданно, как в прочих театрах до этого — ей всего-то пришлось прогуляться по сцене, изображая лису, забравшуюся в курятник.
А потом в закутке, где она могла обратиться, на нее кинулись двое: один держал, а второй как-то лихо, явно со знанием дела нацепил ей на лапу браслет. Соланж опомниться не успела, а ее, окольцованной, сунули в клетку и повезли в неизвестном ей направлении…
Она думала, что везут ее в Ньюгейт, в тюрьму, где и запрут до вынесения приговора, хотя тот и так был понятен: обезглавливание — и точка.
Но привезли ее не туда…
Соланж учуяла запах реки и поняла, что они где-то в доках. Большое, обветшалое здание, в котором она оказалась, походило на склад, вот и ящики кое-как расставлены у стены, а на них ярко горящие свечи. По всему неспроста расстарались охотники тратиться на освещение…
Что здесь происходило?
Вскоре, неся еще несколько клеток, появились другие мужчины.
— Как улов? — переговаривались они между собой. — Есть чем побаловать наших клиентов? — Один из мужчин наклонился и заглянул между прутьев к ней в клетку. — Кто у нас тут? Рыженькая красотка. — Глаза его вспыхнули интересом. — Мужчина-женщина? — осведомился он у приятеля.
— Женщина, хоть и рядилась в мальчишку, — откликнулся тот с самодовольством. — Но мы ее со «Спринг-филдса» ведем — поняли сразу, кто она есть! Уж у нас глаз наметанный.
— Хороша, — подтвердил собеседник. — За такую немалые денежки выручим! Знаю, кто точно не поскупится прикупить ее для себя.
— Торг будет жарким, — загоготали они.
У Соланж шерсть на загривке поднялась дыбом: торги?! Ее собираются продавать как товар?
Она бросила взгляд на прочие клетки, в которых, перепуганные, как и она, сидели такие же перевертыши.
Торг.
И пусть она успокоила себя тем, что ее покупателя, кем бы он ни был, в ее лице ждет огромный сюрприз, легче на сердце не стало. Подумалось о других соплеменниках, не способных спастись, как она… Сколько их уже было и будет еще?
Вот ведь твари.
От возмущения девушку затрясло, и будь она без браслета, ее перекинуло бы назад в человека, а так… будто жгло что-то под кожей и ломило в висках. В таком лихорадочном состоянии Соланж наблюдала, как склад заполняют новоприбывшие мужчины и женщины: кто-то приходил парами, но в основном — по одиночке. Богатые, важные, они занимали расставленные в три ряда стулья и, пряча лица за черными масками, тихонько переговаривались между собой.
Уже перед самым началом торгов, когда один из распорядителей кивнул человеку у двери, велев ее запирать, в помещение быстрым шагом вошел высокий, широкоплечий мужчина в плаще. Он был, как и прочие, в маске, лица не разглядеть, но при виде него у Соланж ёкнуло сердце…
Не может быть, нет, мозг играет с ней шутку!
— Многоуважаемые дамы и господа, рад приветствовать вас на наших закрытых торгах для избранной публики! — провозгласил, между тем, распорядитель и указал на первую клетку. — Позвольте представить вам первый лот нашего аукциона: молодого матерого волка с темпераментом столь горячим, что даже зимняя ночь рядом с ним покажется знойным летом. Поглядите на эту серую шерсть, мягкую, как гусиное перышко, в эти глаза, горящие страстью… Станьте тем, кто смирит дикого зверя и насладится его выпестованной покорностью! — Говоривший выдержал паузу, позволяя каждому его слову впитаться в сознание присутствующих клиентов. — Итак, начальная ставка — пятнадцать фунтов, — провозгласил он.
Тут же взметнулась рука мужчины в первом ряду, потом рука женщины рядом.
— Тридцать фунтов, — сказала она.
— Тридцать пять, — перебил ее ставку мужчина.
— Сорок. — Его оппонентка не собиралась сдаваться.
— Сорок пять.
Дама поджала пухлые губы, решая, как быть, и распорядитель подзадорил участников:
— Сорок пять фунтов за матерого перевертыша в самом расцвете сил и способностей. — Он улыбнулся многозначительно. — Кто даст больше? — И обвел участников взглядом. — Сорок пять фунтов раз…
— Пятьдесят, — оборвала его женщина.
Распорядитесь ей улыбнулся.
— Кто-то не хочет упустить свое счастье, и я прекрасно вас понимаю. Пятьдесят фунтов раз… пятьдесят фунтов два… пятьдесят фунтов… три. Продано даме в первом ряду! Поздравляю с прекрасным приобретением, мэм.
Дама победоносно стиснула веер и с выработанной годами сноровкой заработала им, освежая горящее от довольства лицо.
После первого лота последовало пять остальных: три волчицы, совсем юная рысь и малыш-медвежонок. Соланж по всему оставили напоследок, так как она, с замиранием сердца ожидавшая свою очередь, каждый раз выдыхала от облегчения. И ругала себе за эти эгоистичные чувства…
А еще наблюдала за человеком в плаще.
Он не участвовал ни в одном торге по лоту, только сверлил темным взглядом распорядителя на подмостках и, казалось, случайно забрел в это место простым наблюдателем. Впрочем, все изменилось, когда к ее клетке приставили яркий фонарь, и аукционист в своей привычной манере провозгласил:
— А теперь главный лот нашего аукциона: молодая лисица с такой мягкой шерстью, что дух занимается. Ее пышный хвост сведет любого с ума… — Говоривший облизнул губы. — Ммм, вы даже не представляете, что за красотка скрывается под личиной маленького зверька… Одинаково хороша что в одной, что в другой ипостаси, она, клянусь королевой, подарит вам несказанное удовольствие! — восторженно заключил говоривший, и один из мужчин поднял руку. — О, кто-то торопится начать торг! Похвальное нетерпение, — похвалил его распорядитель. — Но учтите, начальная ставка… сорок пять фунтов. Кто готов заплатить пятьдесят?
— Семьдесят, — подал голос мужчина в плаще.
И от звучания этого голоса у Соланж встали волосы на загривке. Она узнала его и поразилась той радости, что наполнила ее вдруг… Захотелось, как той же рыси, грызущей прутья соседней решетки, словно могла она, в самом деле, их перегрызть, вырваться из своей тесной тюрьмы и устремиться к нему. Признать, какой глупой была… и как ей его… не хватало…
Действительно, не хватало.
— Семьдесят фунтов раз… семьдесят фунтов…
— Семьдесят пять, — прервал распорядителя мужской голос с первого ряда.
Соланж ахнула и прижала к голове уши, рассматривая перебившего ставку мужчину. Он был толст и неповоротлив как боров; ни дать ни взять мистер Аллен, ее последний супруг.
— Восемьдесят, — произнес Кайл.
— Восемьдесят пять.
Сумма была колоссальной, и Соланж замутило от мысли, как дорого обойдется ее выходка Кайлу. И есть ли у него вообще эти деньги?
— Сто фунтов, — перебил Кайл ставку мужчины.
Глаза соперников встретились.
— Девка ваша, — признал нехотя тот, взмахивая рукой. — Она не стоит ста фунтов. Приятно с ней поразвлечься!
Распорядитель произнес привычные фразы, и Кайл, поднявшись со своего места, проследовал подписать закладную на нужную сумму.
— Нам доставить товар на указанный вами адрес? — осведомился один из мужчин. — Или желаете забрать его сами?
— Заберу сам.
— Пользуйтесь с удовольствием, сэр, — лебезя, пожелал ему распорядитель. — А коли пресытитесь, возвращайтесь — всегда будем рады предоставить вам новое… развлечение!
Соланж заметила, с каким едва сдерживаемым бешенством Кайл глянул на собеседника.
— Будьте покойны, именно так я и сделаю, — пообещал он, подхватив ее клетку, и зашагал к выходу.
В доках было темно, не видно ни мзги, только звезды и освещали едва приметную дверь. Они первыми из присутствующих покинули место торгов, и Соланж уже мысленно предвкушала, так дорого стоившую свободу, когда Кайла окликнули со спины:
— Эй ты, не торопись уходить! Разговор есть.
— Я не приучен беседовать с незнакомцами, — кинул Кайл, продолжая идти. — К тому же я занят.
— Торопишься девку опробовать? Так не спеши: она не твоя.
Кайл обернулся, насмешливо улыбаясь.
— Я за нее заплатил, а значит, моя, — ответствовал он.
— А это еще спорный вопрос. — Толстяк мотнул головой в сторону тени у себя позади. — Даг, эта лисица моя. Разберись с парнем!
Из темноты выступил здоровяк с огромными кулаками. Секунда — и он зарычал, исторгая из своей грудной клетки поистине устрашающий рык!