Поцелуй черной вдовы (СИ)

Глава 32

Появление лошади у пансиона испугало Соланж не на шутку: таинственный доброжелатель показался ей хуже Эссекса, пусть и влиятельного, но знакомого нынче врага.

А кто этот, другой?

Что ему нужно?

Она действительно увлеклась этими мыслями и не сразу заметила, что идет вслед за Гриммом, как лошадь на поводу. Животное он хотя бы тянул за удила, ее же… прямо за руку, как никто никогда до него не решился бы сделать. И, осознав этот факт, Соланж сбилась с шага… Подумывала уже вырвать ладонь и положить этим конец Кайловой дерзости, но вдруг захотелось хотя бы на миг ощутить, каково это, идти с кем-то под руку, ощущая тепло крепкой ладони.

Только на миг — и не больше…

Как-то разом нахлынули мысли о путешествии в лес, когда эти же руки почти обнимали ее, управляя кобылой, а после, усыпленную порошком, увезли от охотников… Как они же, рискуя собственной жизнью, спасали ее в заплыве через широкую Темзу. И прошлой ночью убаюкивали ее, не способную успокоиться…

А еще были губы, ее целовавшие…

Повторить этот опыт хотелось особенно сильно. Впитать ощущения, сохранить их в себе как реликвию… И вынимать ее в те моменты, когда от тоски захочется выть и будет казаться, что жизнь ее — бесконечное черное поле без проблеска света.

А свет все-таки был…

Все еще есть… Разливался, несмотря на промозглую, неприветливую погоду, ярким жаром по коже от ладони к предплечью и выше. Даже ветер, продувающий куцую куртку, нипочем этому жару… Как и Эссекс, который больше не кажется страшным. Если рядом другое плечо… И горячие пальцы сжимают ладонь.

— Ты приглянулся нашей хозяйке, — зачем-то сорвалось с ее языка.

— Я всегда нравлюсь женщинам, — отозвался без ложной скромности спутник, да еще посмотрел таким взглядом, будто знал, что и ей тоже нравится. Просто иначе не может и быть. И Соланж, устыдившись собственной слабости (она ему не какая-то там Жюли Гринуэй), высвободила ладонь.

Ветер сразу забрался под куртку и выстудил тело до самого сердца. С куском льда, ворочащимся в груди, она и явилась в дом графа Деверё и, лишь немного оттаяв, порадовалась тому, что с Уиллом за ночь ничего не случилось. Он сидел живой и здоровый за накрытым столом, Соланж, против воли хозяина заняла место с ним рядом.

И монолог Эссекса о театре мгновенно насторожил ее. Да не напрасно, как оказалось…

— Все случится в день Иоанна Крестителя, на представлении вашего друга, Соланж, — просветил ее Эссекс, и пояснять, что именно «всё», конечно, не требовалось.

«Всё» — это смерть королевы.

Со смертью Елизаветы всё в Англии переменится. И для людей, и для перевертышей в первую очередь. Но это лишь по словам Эссекса, а ему веры нет. Он все-таки человек, а что такие, как он, понимают в таких, как она? Ничего ровным счетом, а значит, и биться за них в должной мере не станут. Если вовсе планировали подобное…

— Вы собираетесь умертвить королеву во время театрального представления? — уточнила Соланж.

— Не я, это вы ее умертвите, моя дорогая ядовитая девочка, — улыбнулся мужчина. — Подкрадетесь к ней в темноте и… очень нежно коснетесь ее. Нежное прикосновение смерти, — с мечтательным пафосом молвил он. — Что может быть поэтичнее этого, не правда ли, друг мой? — Он поглядел на Шекспира. — Вы, как поэт, просто обязаны прочувствовать прелесть подобной кончины. Не каждому выпадает удача, упокоиться в нежных объятиях Мельпомены под звуки цимбала и цитры. Вы ведь нам поспособствуете, я прав? Взамен получите все, что хотите: театр, труппу, богатых, влиятельных покровителей. Я устрою для вас невозможное, мальчик мой! Имя Шекспира увековечат в веках. Не об этом ли сами вы и мечтаете? — И продолжил, не дожидаясь ответа: — Уверен, как человек практичный и хваткий, вы сможете оценить выгоды нашего с вами сотрудничества, а значит, поспособствовать общему делу. И себе в частности!

Молодой человек выглядел маловоодушевленным рисовавшимся перед ним Эссексом перспективам, но глядел смело, с достоинством. И Соланж ужаснулась тому, во что втянула парнишку… Лучше бы там, в гостинице в Бичестоне, отговорилась хоть чем, но, не поддавшись порыву, согласилась ехать с ним в Лондон.

— Вы не можете принуждать его помогать вам, — вступилась за друга Соланж. — Это нечестно. Уж если вам нужна я, то, пожалуйста, я согласна помочь, но Уилла не трогайте!

— Разве я трогаю? — весьма правдоподобно удивился мужчина, демонстрируя пустые ладони. — Даже не думал об этом. И принуждать никого тем паче не собираюсь! Уилл, разве же я принуждаю тебя?

— Нет, сэр, — откликнулся тот, но как-то неубедительно.

— Вот видите, мисс Дюбуа, никто никого не принуждает. Даже вы вольны выбирать… понимая, однако, что у любого нашего выбора есть цена.

— И свою я готова платить, — ответствовала Соланж, вскинув голову. — Но хочу быть уверена, что и вы свою часть договора исполните.

— Волнуетесь за родных?

— Хочу быть уверена, как уже и сказала.

— Что ж, вполне разумное требование. Смотрите, вот здесь на бумаге я запишу название места, в котором ваши родные проведут свои дни до праздника Иоанна Крестителя. — Эссекс продемонстрировал лист, лежащий перед ним на столе. — Как только праздник минует, и королева… умрет, вы получите этот лист и, возможно… узнаете даже больше, чем полагаете…

Его искушающий взгляд вперился в девушку.

— Мой отец… вы о нем что-то знаете, так? — спросила она.

— Вы о том человеке, что наградил вас убийственным даром? Да, может быть, знаю, но об этом, моя дорогая мисс Дюбуа, вы тоже узнаете после. А пока… — он обмакнул кончик пера в серебряную чернильницу и накорябал несколько слов на бумаге. — Вот ваша гарантия.

И тут Кайл сказал:

— Вы сказали, граф, что родные мисс Дюбуа сейчас в Тауэре. Так к чему этот фарс? — Он кивком головы указал на бумагу.

Граф поднялся из-за стола, Кайл тоже встал.

— Ты ведь не думаешь, что я забыл о таинственном покупателе, мальчик мой? — спросил Эссекс. — О королевском приспешнике Сесиле, к коему вы, в обход меня, можете обратиться, предупредив королеву о заговоре? — Сама Соланж о таком еще даже не думала, но по лицу Кайла как-то враз поняла, что Эссекс верно предугадал мысли бывшего друга. — О да, такой вариант я, как видишь, тоже предусмотрел. Столько лет положив на алтарь нашего дела, полагаешь, я бы попался на такой крохотной мелочи? Нет. Сесил вам не поможет освободить родных мисс Дюбуа из темницы, и все потому, что не будет знать, где они обитаются. И, если я не пришлю в срок верного человека, их повесят… Кстати, вы можете с ними проститься. — Он посмотрел на Соланж. Их как раз везут мимо.

С такими словами он направился к двери, приглашая негласно следовать за собой, Соланж так и сделала, ощущая себя чуть ли не мушкой, бьющейся в паутине. Шаги давались с трудом… Сердце билось рывками.

Они вышли из главного входа во двор, где стояла простого вида карета, и Эссекс, переглянувшись с возницей, позволил Соланж приблизиться к ней.

— Идите, дитя, проститесь с родней, — напутствовал ее граф. — Вы нескоро увидитесь… если вовсе получится, — заключил совсем тихо, так что нельзя было верно сказать, не показалось ли ей.

Занавеска в карете тем временем отодвинулась, и Соланж увидела брата. Бледного, со следами побоев на симпатичном лице… Ей казалось, поддаваясь шантажу графа, она действует только во имя дочернего и сестринского долга, но теперь, увидев брата избитым, поняла, что по-своему любит его. И любила б сильнее, прояви он к ней больше привязанности и чувства…

— Соланж? — донесся из недр кареты его взволнованный голос. — Соланж, это ты? — Брат подался к окну, но его удержала чья-то рука с большим перстнем на пальце.

— Да, Джеймс, это я.

— Соланж, помоги нам, прошу! — взмолился брат, скривившись лицом. — Нас схватили и долго допрашивали. Они знают о брачных аферах. Все, что ты сделала!

Соланж на секунду опешила, а после откликнулась с горькой усмешкой:

— Я сделала, Джеймс?

И брат зачастил совершенно бесстыдно:

— Ты убила этих мужчин, а не мы. Скажи им, что мы с отцом не при чем! Мы к этим мужчинам и пальцем не прикасались. Мы не в ответе за то, что ты делала в спальне со своими мужьями… Скажи им, сестра, умоляю, скажи. Нас повесят, если ты не заступишься!

— Я заступлюсь. — Кивнула она с долей сарказма.

В тот же миг возница стегнул лошадей, карета дернулась, покатив со двора. Она смотрела ей вслед, раздираемая противоречивыми чувствами: виной, отчаянием и глубоким, как бездна, разочарованием. Когда надеешься на принятие, быть отвергнутым больно… И боль не становится меньше с годами, лишь, как ни странно, усиливается.

Вот и теперь будто судорогой стянула все тело — ни шевельнуться, ни двинуться.

— Соль? — Большие, теплые руки накрыли ей плечи. Она задрожала под ними, проклиная и эту свою секундную слабость, и сам участливый голос, при звуках которого эта слабость усилилась, и в целом свое неумение абстрагироваться от боли, к которой давно стоило бы привыкнуть. Знала ведь, что одна в целом мире, но все равно так по-детски надеялась…

— Все хорошо. — Передернув плечами, она дала понять Кайлу, что не нуждается в неуместном сочувствии.

И вообще не нуждается в нем никогда и нигде…

Она не ребенок, чтобы ей дули на ранку, как это делала мать, стоило ей оцарапать колено.

— Итак, что я должна буду сделать? — обернулась она с решительным видом, глядя на Эссекса.

Тот улыбнулся.

— Сущий пустяк, моя дорогая. Уильям расскажет вам обо всем… Мы условились с ним, как все будет.

Соланж посмотрела на друга испепеляющим то ли презрением, то ли осуждением взглядом. В любом случае, настроение у нее было не то, чтобы глядеть и выслушивать Эссекса дольше, а потому, кинув глухое «прощайте», она зашагала к воротам. Шекспир — за ней.

Так, прошагав довольно долгое время по направлению к Темплю в полном молчании, Соланж, наконец, обратилась к Шекспиру.

— Так ты добровольно готов участвовать во всем этом? — спросила она. — Готов убить королеву ради денег и славы?

Уилл, глядевший до этого себе под ноги, вскинул взгляд. И Соланж как-то вмиг устыдилась, что заподозрила его в низости… В этих глазах не было подлости и обмана.

— Врать не стану, мне нужны деньги, Соланж, — честно признался молодой человек. — Ради них я сюда и приехал. Но это не значит, что я безнравственный человек… И королева, несмотря на все свои недостатки, не заслуживает такого. — Он скользнул взглядом по беспокойным рукам девушки в черных перчатках.

Его собеседница, как-то враз сдувшись, спросила в отчаянии:

— Как же нам тогда быть?

Шекспир пожал плечами.

— Придумаем что-то, а сейчас нужно в театр. Если Бёрбедж прогонит нас со двора, план провалится, еще даже не начав исполняться!