Поцелуй черной вдовы (СИ)

Глава 44

— Там на дороге ее и нашла местная ведьма, — продолжал старик свой рассказ. — Выходила долгие дни метавшуюся в горячке несчастную, а в ответ услыхала безрадостное: «Лучше бы ты умереть мне дала. Не хочу жить!» — и всё. Ведьма та, ясное дело, выведала причины и предложила помочь: мол, хочешь, сделает так, что ни один человек не прикоснется к ней супротив ее воли. Хейл обрадовалась и согласилась… — Рассказчик коротко помолчал, будто обдумывая что-то в уме, и заключил: — Да только ведьма та не сказала, что ворожба ее сделает девушку все равно что изгоем. Ее и потомков ее, ведь всякий прикоснувшийся к ним, умрет в мучениях, и только тот, кто судьбой тебе предназначен, останется невредим.

Соланж прошептала:

— Так это, в самом деле, проклятие.

— Так ли все было, как говорится в легенде, утверждать не берусь, — кивнул Фергюс. — Но Хейл, как уверяют, вернулась потом за своим сыном в замок, а лорд ее как увидел, так сразу к себе поманил — она и пошла… В общем, умер он в тот же миг, как коснулся ее. Все в замке решили, что сердце ему отказало, а Хейл забрала сына — и была такова. И да, коли ведьмина ворожба — причина нашего дара, тогда мы воистину прокляты.

Ноги уже не держала Соланж, и она опустилась на край широкой кровати. Не верилось, что вот так в одночасье она получила ответы на долгие годы мучавшие ее вопросы. И не сказать, чтобы после подобного ей стало легче, но ощутить сопричастность оказалось донельзя важно. Вдруг понять почему и побеседовать с кем-то таким же, как и она…

С отцом. Боже мой!

— Но вы все-таки бросили мою мать, — сказала она. — Обрели в ее лице счастье и все-таки бросили!

— Я не бросал, — признался старик. — Я любил ее больше жизни, и она отвечала мне тем же, но жажда мести, я говорил уже, ослепила меня. Я знал со слов твоей матери, что, возвращаясь в тот вечер домой, она подверглась нападению неизвестных. Тем двоим нужны были деньги, ее несколько пенсов их не устроили и в порыве беспочвенной злобы они просто пырнули ее и бросили умирать. Мысль о том, ЧТО я мог потерять по вине этих нелюдей, убивала меня… Я мечтал их найти и заставить поплатиться за совершенное. Каждый вечер я проводил в самых злачных местах Лондона, прислушивался к разговорам, улавливал шепотки… А порой сам, прижав к стенке очередного мерзавца, задавал один и тот же вопрос: «Это ты убил женщину за два пенса у «Головы сарацина»? Найти тех двоих оказалось непросто, — признался старик, — но я не жалею о сопутствующих моему поиску смертях… Те мерзавцы заслужили свое. Вот только Гвиннет считала иначе… Твердила, что я накличу беду, и в один день меня, в самом деле, схватили. Те двое выдали меня стражникам, — тяжело выдохнул он.

— Так вы были в тюрьме?

— Лучше бы, в самом деле, повесили, чем гадать каждый день, что сталось с твоей матерью без меня. Она ведь беременная была, и я собирался в качестве свадебного подарка преподнести ей отмщение, понимаешь? А в итоге меня заперли в камере без возможности с ней связаться.

Соланж заметила саркастически:

— Любопытный свадебный дар. Вряд ли бы мама оценила его…

Фергюс прошелся по комнате, запустив пальцы в волосы.

— Она хоть иногда вспоминала меня? — спросил вдруг. — Что-нибудь говорила?

— Лишь то, что я получила от вас этот дар. — Соланж стиснула кулаки.

— Она была… счастлива?

— Иногда.

Старик молча кивнул.

— Я ведь искал ее, когда выбрался, но прошло много лет, и вскоре отчаялся отыскать. Но стоило только увидеть тебя у реки, как я понял сразу: это ребенок Гвиннет. К тому же на тебе были перчатки! Хорошей выделки, дорогие перчатки у мальчишки в скромной одежде.

— Вы потому помогли нам?

— Из-за этого в первую очередь, но не только. Я сочувствую перевертышам и нахожу то, что делают с ними, бесчеловечным.

Они открыто посмотрели друг другу в глаза — отец и дочь, встретившиеся впервые, — и между ними сплелась тонкая нить, чуть приметная, полупрозрачная, но уже осязаемая.

— Это вы привели к пансиону нашу кобылу? — спросила Соланж.

Фергюс кивнул.

— Я наблюдал за тобой с того дня, как увидел. И когда вы отправились в лес, сразу понял, что ты ни разу не обращалась… Следовал на расстоянии, наблюдал. Жаль, охотников слишком поздно приметил — они пришли с другой стороны, — и пока я отвязывал и угонял их лошадей, тебя ранили. К счастью, о тебе было кому позаботиться! — Они оба, как по команде, поглядели на Кайла, который, все такой же бесчувственный, лежал на постели.

И, наверное, от душевной усталости — слишком многое в этот вечер успело случиться — у Соланж защипало в глазах. Она закусила губу, борясь с неожиданно неудержимым желанием ощутить объятия Кайла, его ласковое тепло, уютную тишину — что-то незыблемое в этом изменчивом мире.

Как же поздно она поняла эту важную истину!

— С ним все будет в порядке. — Будто прочитал ее мысли отец, а потом осторожно сжал ее плечи.

Соланж проснулась посреди ночи от гнетущего чувства тревоги в душе. Полежала, прислушиваясь к себе, — и вдруг лавиной обрушились воспоминания: выступление в «Розе», торги, пожар на складе, вновь обретенный отец…

… И, конечно, ранение Кайла.

Вот отчего эта тревога в душе, эти смятение, беспокойство и неуютность.

Удивительно, что она вообще сумела заснуть, повинуясь наказам Фергюса и Уилла.

Соланж встала с постели и, накинув халат, прошла в комнату Кайла.

Катберт, старый слуга, спал на кушетке в углу, она ясно видела в темноте, как вздымается и опадает от дыхания его грудь. Лишь на секунду засомневавшись, она откинула одеяло и легла на другой половине кровати, глядя… на своего человека.

«Того самого», как сказал о ее матери Фергюс.

Какая насмешка судьбы! И какое счастье одновременно…

Теперь, отложив в сторону прочие вещи и дав себе мыслить трезво, без шор на глазах, она вдруг подумала: ей всегда нравился этот мужчина. И потому раздражал своей, как ей тогда виделось, преданностью отцу и равнодушием к ней…

Ей, должно быть, мечталось о большем, просто она гнала прочь подобные мысли.

А теперь вот расслабилась…

Милый Кайл!

Она коснулась его лежащей поверх одеяла руки и замерла, словно очернила святыню, и ее вот-вот накажут за святотатство. Не наказали… Осмелев, она стиснула крепкие пальцы, да так и уснула с улыбкой на губах и ощущением тихого счастья в душе.

А снова проснувшись уже в свете яркого дня, мгновенно распахнула глаза.

— Выспалась?

— Ты очнулся!

Прозвучало одновременно, и Соланж утонула в нежности голубых глаз.

— Еще на рассвете, — первым ответил на вопрос Кайл. — Очнулся и не поверил глазам…

У Соланж вспыхнули щеки.

— Я подумала, за тобой нужно… — «присматривать» хотела добавить она, но в итоге сказала другое: — Я хотела быть рядом. — В конце концов, он заслужил эту правду, а ей хотелось эту правду сказать.

Ничто в лице Кайла не изменилось, только рука крепко стиснула ее пальцы, а ищущий взгляд будто ощупал лицо, убеждаясь: она сказала именно то, что хотела сказать.

— Я надеялся, что однажды услышу эти слова, но не мог и мечтать, что так скоро.

— Прости.

Соланж толком не знала, за что именно извинялась — за все недобрые взгляды, насмешливые слова, выстрел в грудь, медвежий зверинец и за холодность этих последних нескольких дней, когда так нелепо отталкивала его, желая доказать и себе, и всему миру, пожалуй, собственную самодостаточность — за все разом.

Но за сердечную слепоту в первую очередь…

— Мне прощать тебя не за что, — сказал Кайл и поднес к губам ее руку. Соланж стало жарче в разы, это сердце в груди зачастило с утроенной силой. — Расскажешь, как я здесь оказался? — с удивительной чуткостью перевел разговор на другое мужчина.

Соланж выдохнула залипшее в легких дыхание и сказала:

— Уильям и тот человек…

— … Нищий из-под моста? — уточнил Кайл. Соль кивнула.

— … Они уложили тебя на Обсидиана и привезли сюда, — досказала она. И продолжила: — Ты был ранен. Фергюс помог вынуть обломок доски, остановил кровь и перевязал твою рану. Я помогала ему.

Кайл улыбнулся.

— Кажется, нам суждено врачевать раны друг друга.

И в этих словах было больше глубинного смысла, чем во всех прочих словах, когда-либо сказанных ими друг другу.

— Выходит, что так, — неловко признала Соланж, и Кайл потянул ее на себя. — Что ты делаешь? — запротестовала она, не особенно, впрочем, противясь. — Твоя рана… она снова откроется…

— Ты залечишь ее… поцелуями. Я уверен. — С такими словами он с нежностью поцеловал ее в губы. Снова как в первый раз. Но и знакомо одновременно. Словно Соланж бесприютная и босая, блуждала где-нибудь на чужбине, а теперь возвращалась домой… К теплу, сытости и достатку. Ее мытарства закончились… — Я люблю тебя, Соль, — раздалось вдруг у самого уха, опалив дыханием щеку… и, как ни странно, громко стучащее сердце. — Я люблю тебя… Просто хочу, чтобы ты знала, на случай, если так и не догадалась.

Она догадалась…

Но верить боялась.

И задохнулась теперь от эмоций, застопоривших дыхание.

От сотни мурашек, пробежавших по коже, и фейерверка в своей голове, взрывавшегося прямо сейчас, не удалось отозваться ответным, пусть даже самым простым: «И я тебя тоже», так как дверь распахнулась, и в комнату кто-то вошел.

— Так-так-так, — прозвучал насмешливо-осуждающий голос, — весь мир катится в тартарары, а мой подопечный милуется с девушкой. Удивительная беспечность!

Соланж отпрянула в диком смущении и увидела разодетого в дорогую одежду мужчину, глядевшего на них с Кайлом насмешливым взглядом.