Суши с хлебом (СИ)

Глава 24

— Раздевайся.

— Может, вы хотя бы карты раздадите?

— А говоришь, что в «Дурака» не умеешь, — хмыкнул Матвей. Перетасовал карты и поочередно раздал. По шесть карт каждому. Достал козырь — червовую даму, и положил на неё поперёк колоду. — В общих чертах я тебе объяснил. Давай, теперь на практике. Первая игра тренировочная, потом я загоню тебя в долги.

— Я бы на вашем месте не была столь уверена. В покер я играю лучше папы. Не думаю, что ваш «Дурак» сложнее, — как и Матвей, я взяла карты в руку веером и обнаружила, что половина веера — козыри. Неплохое начало.

Мы расположились на полу в гостиной.

Я так плотно поела картошечки, что даже дышать тяжело. Думала, не смогу сесть в позу лотоса, но смогла. Правда, пришлось предварительно завернуться в плед и между ногами устроить парочку диванных подушек. Зато причинное место, так и не увидевшее сегодня трусов, осталось прикрытым.

Светильник, которым мы пользовались на кухне, разрядился. Был ещё один, но Матвей оставил его на экстренный случай. Ибо ночью может случиться всякое, особенно учитывая тот факт, что в его доме на ночь остаюсь я. Поэтому мы сидели в окружении свечей. Ни каких-то ароматических или просто красивых, а самых обыкновенных — белых и высоких. Касаться и даже смотреть в их сторону мне было категорически запрещено. Матвей сам их расставил по бокам от нас и сам поджёг. С одной стороны мы похожи на двух сатанистов во время какого-нибудь ритуала, но, с другой стороны, с ними уютнее. Особенно, когда слышишь, какой за окном свирепый ветер и как над домом грохочет гром.

— Погнали. Ходи, — коротко велел Матвей.

— Так, — задумавшись, я прикусила нижнюю губу и пробубнила для себя недавние слова Матвея. — Начать с тех карт, что попроще. Вот так.

Я положила между нами семерку крести. Кот с высоты дивана, на котором он единолично расположился, оценивающе посмотрел на карту сонными глазами, а затем выжидающе на своего хозяина.

Без какого-либо напряга, будто играя левой пяткой, Матвей положил на мою карту… десятку крести.

— Какие-нибудь десятки есть? У нас подкидной «Дурак».

— Подкидной? — переспросила я, нахмурившись. — Это типа…? — я жестами показала будто что-то подкидываю. Кот и Матвей молча переглянулись. — Не надо обсуждать с котом, что и без карт понятно, кто тут дура. Я первый раз, вообще-то!

— Смотри-ка, — усмехнулся мужчина. — Лучше меня оскорбление для себя сформировала. Хвалю. В подкидного — значит, что ты можешь подкинуть мне ещё картишек, но только тем номиналом, что есть сейчас на игровом поле. Андерстэнд?

— Натюрлих.

— Ну, так есть чё, нет?

— А козырную можно?

— Если не жалко.

— Жалко, конечно.

— Тогда бита?

— Абьюз в этой игре тоже предусмотрен?

— «Бита» говорят тогда, когда все карты отбиты и добавить нечего. А если ты продолжишь цепляться к словам, то будешь бита по-настоящему.

— Вы этого не сделаете, — произнесла я пренебрежительно и заглянула в темные мужские глаза. Яркими огоньками в них отражались свечи. На губах, обрамленных щетиной, появилась странная полуулыбка, от которой одновременно стало не по себе и по коже пустились мурашки.

— Уверена?

Мне показалось, или его голос прозвучал так, словно он был в моей голове.

— Я всегда уверена в том, что говорю.

Я не собиралась сводить с него взгляда. Тем самым бросала вызов и давала понять, что нисколько его не боюсь, хотя у самой уже встали волосы дыбом абсолютно везде.

И хоть я смотрела на Матвея очень внимательно, стараясь даже не моргать, я всё равно не заметила, в какой момент его рука поймала моё запястье, а сама я оказалась перетянута на мужские колени задом кверху.

— Нихрена себе! — только и успела я сдавленно выдохнуть.

— Согласен, — самодовольно хмыкнул Матвей, и с моей задницы плавно сполз плед, а затем через плотную ткань халата я почувствовала прикосновение мужской ладони…

— Кажется, вы перегибаете.

— Если только тебя через колено, — широкая теплая ладонь очертила полукруг по ягодице.

Внутренне я могла радоваться только тому, что он не лезет под халат. Но это нисколько не умаляло того факта, что он в принципе позволяет себе касаться меня без моего на то позволения и желания.

— Руку уберите и отпустите меня. Я кому сказала?! — я взбрыкнула, но рука на талии удерживала меня достаточно крепко. А затем, к моему облегчению, ладонь с ягодицы исчезла, но уже через секунду по ней же прилетел достаточно ощутимый шлепок. — Вы охренели?!

— Это ты, девочка, охренела, — ровно произнес Матвей. — Я, конечно, понимаю, что на правах младшей в семье тебе можно быть самой охуевшей, но это не значит, что другие люди готовы целовать тебя в жопу просто за то, что ты есть, как делает твоя семья. Научись фильтровать слова и интонации, с которыми разговариваешь с людьми, и запомни, что тебе никто и ничем не обязан. Высокомерие оставь своему отражению. Запомнила? — я стиснула зубы от злости и отвечать не спешила. И в эту же секунду по заднице прилетел новый шлепок. — Не слышу, — требовательно произнес Матвей.

— Да пошёл ты! — в этот раз я дёрнулась так, что смогла выпутаться из мужских тисков. Хотя, скорее всего, он сам мне это позволил.

Слёзы обиды душили. Меня никто и никогда не бил в качестве наказания. Даже в шутку.

Но лить слёзы перед этим чёртовым мужланом я не стану.

Гордо тряхнув волосами и потуже затянув пояс халата, я поднялась на второй этаж дома. Сгребла свои ещё влажные вещи в охапку и спустилась вниз. Всё так же гордо прошла мимо мужчины в прихожую и надела свои калоши, не встретив никакого сопротивления от Матвея.

Стыдно в этом признаваться, но где-то в глубине души мне хотелось, чтобы он остановил меня и не выпускал на холодную неприветливую улицу, где до сих пор дул ветер и лил дождь.

Но Матвей лишь скрестил руки на груди. Я не видела его лица из-за темноты. Мне был доступен только его силуэт, который очерчивал свет от свечей из гостиной.

Хотя, зачем на него смотреть? И так понятно, что он сейчас самодовольно ухмыляется, глядя на моё поражение.

Обхватив пальцами ручку двери, я, всё же, не выдержала и напоследок произнесла:

— Вы не имеете никакого права воспитывать взрослого человека. А если очень хочется кого-то повоспитывать, то лучше вернитесь в город и потратьте месяц отпуска на свою единственную дочь, а не на себя и свой эгоизм.

Его ответ мне был не нужен. Пусть стоит переваривает и обтекает.

Я просто вышла из дома. Рефлекторно втянула голову в плечи, словно желая спрятать её от дождя и ветра. Со двора вышла через главную калитку. Через забор я больше прыгать не стану. Да и нога болит, ступать на неё всем весом всё ещё неприятно.

Кое-как закрыв тяжелую металлическую калитку в дом Матвея, я дошла до дома Тихона, где без труда открыла старую деревянную калитку к его дому.

Являющуюся замком веточку отложила на край окна, как делал Тихон, и вошла в дом. Здесь пахло дымом, но не так сильно, как до этого описывал Матвей. К утру уже всё должно исчезнуть. Да и запах манго, который исправно выдавал диффузор уже явно выигрывал у запаха дыма.

Плохо было только то, что не было электричества и в доме было прохладно. Хотя печка оказалась тёплой.

Закрыв форточку, я пожалела о том, что так и не повесила на окна купленные шторы. Нужно завтра с утра обязательно этим заняться.

Халат Матвея я сняла с некой ненавистью. Бросила у порога и даже не поленилась потоптаться по нему. Саму Матвею я вряд ли смогу навалять, зато могу отыграться на его халате.

Из детского пластикового комода я достала свои вещи. Они хоть и были новыми, но дымом немного провоняли.

Пофиг!

До утра и в этом можно побыть, а завтра всё перестираю. Заодно нужно сходить в магазин за булочками и купить ещё пару комплектов постельного белья.

Трусы, костюм и теплые носки. Теперь точно до утра не замерзну. На всякий случай, я проверила рюкзак и деньги в нём. Всё на месте. Никто не покушался. Телефон я положила рядом с собой, на случай того, если мне придётся ночью воспользоваться им в качестве фонарика. Забралась под одеяло по самые уши и, шумно выдохнув, попыталась выбросить из головы абсолютно все мысли и даже злость на мужлана, живущего за забором.

Я просто хочу спать и больше ничего.

И плевать, что ещё только восемь вечера. Я сегодня натерпелась и вымоталась.

Но чем дольше я лежала в темноте, тем больше звуков вокруг себя улавливала. Каждую секунду новые. Все вокруг скрипело, как в фильме ужасов про старые заброшенные дома. В какой-то момент я начала для себя понимать, что скрип этот уже начал напоминать чей-то жалобный стон.

А, может, так оно и есть? В этом доме ведь есть подполье — под деревянной крышкой в кухне. А я ведь туда ещё не заглядывала. Вдруг там действительно кто-то есть? Сидит связанный с кляпом во рту и стонет…

— Успокойся, дура! Нет там никого! Если кто-то и был, то ты бы давно услышала. Ещё в первую ночь. Спи! — бросила я сама себе нервно и усиленно зажмурила глаза.

Но звуки никуда не ушли. К ним присоединилось ощущение чужого липкого взгляда. Будто кто украдкой наблюдает за мной из-под старой металлической кровати или из-под стула. Или прямо сейчас чьи-то уродливые пальцы с длинными когтями тянуться ко мне из перекошенного массивного комода…

Я резко села в постели, прижала одеяло к груди и осмотрелась вокруг. Взяла в руки телефон, чтобы посветить на всё фонариком, но вздрогнула, даже не успев разблокировать экран мобильника, когда яркая вспышка озарила небо над домом. И в этой вспышке по ту сторону окна я увидела мужской силуэт. Он наблюдал за мной…

От страха я забыла, как дышать, но навалить от него же не забыла.

Так мы и застыли, глядя друг на друга через тонкое стекло — я и темный силуэт.

Ни включить фонарик, ни даже шелохнуться или пикнуть я не смогла. Только смотрела и смотрела на мужской силуэт, освещаемый вспышками молний, надеясь на то, что он не понял, что в доме кто-то есть.

Внезапно этот силуэт постучал в окно. Я видела как его длинные кривые пальцы тянулись к мокрому от дождя стеклу. Пот холодным градом прокатился по спине, стоило оглушающему звуку заполнить пространство ветхого дома.

Я не знаю, кто это, но он точно пришёл за мной. А это, либо человек из папиной охраны, либо призрак этого дома, который я наверняка сегодня потревожила своим неумением топить печь.

И сейчас я не знаю, что из этого хуже — папин человек или чей-то призрак.

Папа когда-то давно мне рассказывал, что в каждом старом деревенском доме обязательно кто-то умирал. Именно поэтому, скупая земли, он всегда сносил дома, даже не пытаясь их реставрировать или хоть как-нибудь восставить.

Похоже, боязнь приведений досталась мне от него.

Сжав в кулаках до боли в пальцах край одеяла, я всё ещё старалась не двигать и не подавать какие-либо признаки жизни.

Сейчас этот силуэт поймёт, что в доме никого нет и уйдёт. А если не поймёт, то…

А что я сделаю ночью, в дождь, да ещё с больной ногой? Я даже убежать нормально не смогу.

— Тишка, бля! Открывай! — раздался за стеклом голос страшнее скрипучих половиц подо мной. — Не бойся. Я с бутылкой. Открывай, бля! Дождь же идёт! Меня моя выгнала, сказала, дома не пить больше одной бутылки. Вот я к тебе со второй и пришёл. Открывай! Хули ты спишь?!

Кто-то, может, и спит, а я сейчас навалю вокруг надувного матраса целую крепость.

Этот человек явно пьян и совершенно точно не в адеквате. Он всё настойчивее и настойчивее стучал по стеклу, которое было готово рассыпаться в любой момент.

И что мне делать? Сказать ему, что Тихона нет? Или надеяться на то, что, не дождавшись ответа, этот алкаш сам уйдёт?

Подожду ещё немного, а потом буду действовать.

— Ты сдох там, что ли, Тишка? Открывай, бля! — мужчина снова постучал по стеклу.

А я снова подпрыгнула на своей заднице. Могу себе представить, насколько у меня сейчас большие глаза и как сильно в темноте их видно.

Наконец, мужчина отошёл от окна, а я выдохнула с облегчением, поняв, что он сдался. Я отвалилась на подушки и прикрыла глаза, всё ещё чувствуя бешеное сердцебиение в грудной клетке. Теперь я, похоже, не усну. Вообще никогда не усну, по крайней мере, в этом доме.

И сильный стук уже в дверь самого дома, а не в сени, лишь подтвердил это.

— Тишка, сука! Открывай, бля! На улице холодрыга! Самогонка стынет!

От этого гортанного мужского вопля я подскочила с постели и схватилась за первое, что попалось под руку — веник.

Выметайся, чёрт рогатый!

И почему я не могу сказать ни слова?! А ведь уже пора бы хоть как-то дать тому мужчине понять, что Тихона здесь нет, зато есть я.

Вот именно! Здесь я!

А там, за дверью, пьяный человек, который захочет неизвестно что сделать с молодой девушкой. И вряд ли хоть одно его желание будет приличным.

Поэтому даже хорошо, что голос разума затыкает мой физический голос.

— Я щас вынесу дверь, сучара! А потом тебя вперёд ногами! — кричал мужчина, а дверь уже ходила ходуном. Если он ещё пару раз в неё ударит, то она точно слетит с петель.

Но стук резко прекратился. Как и мужской крик. Вместо этого я услышала короткое и вопросительное «Зэк?!», а затем наступила тишина, в которой не было слышно вообще ничего. Только вопли моей внутренней паники.