Суши с хлебом (СИ)

Глава 45

Трижды за ночь. Но, кажется, именно на третий раз я начала понимать смысл удовольствия, когда мужчина внутри.

Солнце ярко светило через окно. Половина кровати, где спал Матвей, была пуста. Я уже привыкла к тому, что он просыпается значительно раньше меня и уходит, чтобы что-то делать у себя во дворе. Обычно это зарядка или подтягивание на турнике. Он говорит, что если пропустит всё это хоть один день, то его спине хана.

Потянувшись с самой дурацкой улыбкой на губах, я, наконец, решила встать. Завязывая пояс халата на талии, я посмотрела в окно на Тихоновский домик. Всё-таки, красиво получилось. Яркий сочный домик с белыми элементами и новым крыльцом уже не выглядел убого. Правда, Матвей назвал его канарейкой, но, мне кажется, даже он было согласен с тем, что так лучше.

Прочесав волосы пальцами, я спустилась вниз на кухню, из ещё горячего чайника налила себе чай и, немного подумав, решила выйти на улицу, чтобы увидеть, как мой мужчина играет мышцами на солнце. Знаю, что от этого зрелища захватывает дух.

Я надела его тапочки, вышла на крыльцо, и рука с чаем дрогнула, а улыбка слетела с губ, стоило мне увидеть в беседке папу в окружении его охраны, а напротив него Матвея, который с опущенной окровавленной головой стоял на коленях, удерживаемый двумя мордоворотами.

— Выспалась, доченька? — без единой нотки тепла спросил папа, увидев меня.

— Нет, нет, нет… — шептала я себе под нос, глядя на Матвея. Его руки были за спиной в наручниках. Сам он, подняв голову, изобразил некое подобие улыбки, увидев меня.

— Всё хорошо, Солянка.

— Отпусти его! — крикнула я папе, как дура подбежав к Матвею со всё ещё зажатой в руке кружкой с горячим чаем. — Отпусти, сказала!

Меня перехватила охрана. Не долго думая, я плеснула чаем одному из них в лицо, а кружкой умудрилась ударить по голове того, кто удерживал руку на плече Матвея, чтобы тот не мог подняться.

— Отошли от него! — крикнула я, обняв голову Матвея. Подобно орлице я смотрела на каждого, кто был вокруг меня, сжимая в руке ручку от кружки, как единственное доступное мне оружие.

Папа даже не дрогнул. Он лишь взглядом указал охране отойти от нас подальше.

— Потолстела, — брезгливо бросил он, глядя на меня. — Столько времени и денег в тебя было вложено и всё зря.

— Ну, так и отвали от меня! — рявкнула я, всё ещё обнимая за голову Матвея. — Вали, откуда приехал! С меня уже ловить нечего, папочка. Я толстая и не девственница. Товарный вид испорчен.

— Сука, — хохотнул он едко и глянул в сторону кирпичного дома. — И давно вы это с ним придумали?

— Матвей ничего не знает, — тут же ощетинилась я.

— Похуй мне на твоего Матвея! — крикнул папа, наконец, позволив себе эмоции. Он резко встал и подошёл ко мне, а я попыталась ещё сильнее прикрыть Матвея собой. — Я про Юру, курица ты тупая. Где этот гондон? Тоже в доме? Со всеми трахалась?

— При чём тут Юра? — я не понимала, почему папа пытается приплести ко всему этому охранника, от которого я сбежала.

— Не зли меня, Ассоль, — процедил папа, замахнувшись пятерней. Но тут же сжал кулак и убрал его в карман брюк. — Вы оба пропали. Оба! А этот гондон еще и по ложному следу нас вёл.

Я вообще перестала что-либо понимать. Логическая цепочка отказывалась собираться.

— Но ты же всё равно меня нашёл.

— Нашёл, — самодовольно улыбнулся папа. — И Юру твоего найду. Только, если тебя я пожалею, то ему повезет меньше. Грузите их. Дома решу, что делать со вторым, если он сам дорогой не сдохнет, — повелительно бросил папа, и меня силой оторвали от Матвея.

Я кричала, сопротивлялась и царапалась, но всё было бесполезно. У Матвея откуда-то нашлись силы на то, чтобы уложить на лопатки одного из охранников, но его всё равно обезвредили и закинули в багажник одной из машин.

В тапочках Матвея и его халате, продолжая сопротивляться охране, я шла к машине, в которой меня ждал папа. Единственное, что я успела сделать, это взять на руки подбежавшего ко мне Ржавого, прижать его к груди и не позволить забрать у меня никому из охраны. Ржавый с этим и сам неплохо справлялась, шипя и царапая головорезов, которые пытались вытянуть его у меня из рук.

— А эта хуйня тебе зачем? — папа с отвращением посмотрел на кота в моих руках, когда меня усадили в машину рядом с ним.

— Хуйня — это то, каким ты являешься отцом. А это кот, — выплюнула я злобно и тут же получила пощечину от родителя.

Я не испугалась его удара, не вжалась в дверь и даже не пустила слезу. Я продолжала смотреть на отца, губы которого из-за злости превратились в тонкую белую нить. А затем он резко отвернулся от меня и дал команду водителю ехать.

Когда четыре машины, из которых состоял весь папин картеж, выехали из деревни, папа вытянул из кармана платок и протянул его мне.

— У тебя на губе кровь. Вытри, — припечатал он строго.

— Оставь себе и подотрись. Потому что ты крупно обосрался, папа, если думаешь, что после всего, что ты только что сделал, я останусь послушной.