Суши с хлебом (СИ)

Глава 37

Что-то настойчиво шуршало и нарушило мой сон. По солнечному свету, что был из окна и пригревал, я понимала, что давно уже пора проснуться, но так не хотелось двигаться.

Мышцы буквально всего тела болели и ныли при малейшем движении. Вчерашняя копка оказалась куда более серьёзным испытанием для моего организма, чем побелка и стирка. Либо всё отягощали месячные.

В общем, чувствовала я себя так, будто меня переехало что-то тяжелое и очень длинное.

Шуршание не прекратилось даже когда я перевернулась с бока на бок. Оно лишь затихло на пару секунд, а затем снова возобновилось.

Приоткрыв глаза, я сосредоточила внимание на пространстве между комодом и стеной. Мышь сидела там и ела маленький кусок хлеба. Я его узнала — это его я вчера не доела и оставила на столе.

— Как ты его достала, вообще? — спросила я возмущенно у мыши, и та, очевидно испугавшись моего голоса, бросила хлеб и побежала за комод. А я, как дура, подскочила на матрасе, приготовившись бежать из дома.

Не знаю, чего именно я испугалась: того, что мышь так быстро двигается и в любой момент может прыгнуть на меня или того, что она сейчас убежала за подмогой, и вся мышиная братия вынесет меня из дома вместе с матрасом, потому то все они здесь появились явно куда раньше, чем я. Не удивлюсь, если кто-то из них здесь прописан. Уж больно вальяжно ведёт себя одна конкретно взятая мышь.

Одёрнув широкую футболку, я убрала высохшие как попало волосы от лица.

Кстати, я заметила, что, не пользуясь кучей масок, кондиционеров для волос и дорогущими шампунями, мои волосы стали мягче и даже более шелковистыми. Хотя пользуюсь я лишь каким-то дешёвым шампунем и водой с водокачки. И абсолютно неизвестно, что находится внутри деревянной избушки, которая даёт мне воду. Но, очевидно, качество воды здесь в разы лучше, чем дома.

А какая она вкусная! Особенно когда только-только принесешь её домой, и она ещё ледяная. Либо вся магия в том, что она является вкусной для меня только потому, что я сама её добываю.

В любом случае, дома я столько воды не пила, сколько здесь.

Вот и сейчас я подошла к фляге, зачерпнула ковшом холодной воды и выпила половину.

Теперь организм точно можно считать проснувшимся.

Прихватив все необходимые штучки при критических днях, я надела тапочки, сдёрнула с двери крючок и вышла в прохладные темные сени, а из них на улицу, где меня на миг ослепило солнце, и окутало его тепло.

От яркого голубого весеннего неба я опустила взгляд на маленький огородик и опешила. Все грядки вскопаны и сформированы. Всё ровно, чётко и красиво. А я точно помню, что я не докопала половину, да и те грядки, что я сделала, были кривыми. Сейчас же передо мной находился образцовый огород.

— Долго дрыхнешь, — услышала я голос Матвея и тут же завела за спину кулак, в котором сжимала прокладку.

Взглядом нашла мужчину, и брови мои стремительно подлетели вверх.

Матвей стоял у бочки, которой ещё вчера здесь не было. Она была заполнена водой, и в ней, судя по всему, уже успел искупаться Матвей. Капли влаги струились по его обнаженному торсу, путались в растительности на груди и забирались под низко спущенную резинку черных спортивных штанов.

— Ты… Давно ты здесь? — я посмотрела по сторонам и увидела, что помимо всего прочего он ещё наколол дров и сложил их у входа в баню.

Я уже говорила, что он невероятный?

— С утра, — Матвей отёр мокрое лицо широкой ладонью и, щурясь от солнца, подошёл ко мне. По-хозяйски обхватил одной рукой за талию и вжал меня в свой влажный горячий торс. Истинно мужской запах окружил меня.

Пальцы свободной руки Матвея нырнули мне в волосы, обхватили затылок, а затем его губы накрыли мои.

Весь умопомрачительный поцелуй я старалась не дышать, а потом, когда Матвей отстранился, отвернула лицо в сторону и стыдливо пропищала:

— Я еще не чистила зубы.

— И что? — усмехнулся Матвей, разворачивая меня к себе. — Я их со дня, как сюда заехал, ещё ни разу не чистил.

— Фу!

— А нафига? У меня отпуск, — он крепко прижимал меня к себе и ласково гладил спину широкими ладонями.

— А гигиена в отпуске не предусмотрена?

— Кому она нужна, когда я кроме карасей и кота ни с кем общаться не планирую?

— А я? — деланно возмутилась я.

— А ты форс-мажор, которого закинуло в соседний дом.

— И на правах форс-мажора я требую, чтобы ты почистил зубы. И я сделаю то же самое.

— Ты просто хочешь меня спровадить, чтобы спокойно поменять затычки.

— Затычки? — повторила я, как иностранное слово.

— Нюни Манюни. Я помню.

Это читерство. К его маме и бабушке у меня есть серьёзный разговор. Какого чёрта они разбазарили ему все женские секретики?

— Раз ты всё знаешь, то, может, уже уйдёшь? — притворилась я милашкой.

Матвей обольстительно улыбнулся, снова потянулся ко мне, чмокнул в губы и отпустил. Отошёл к забору, взял с него футболку, которую накинул на широкое плечо, а потом с лёгкостью перепрыгнул через этот забор. Ржавый, всё это время сидящий на своём дежурном столбике, последовал за ним.

— Приходи на завтрак, — бросил Матвей через плечо. — Только руки помыть не забудь.

Перед тем, как пойти к Матвею на завтрак, я умылась, почистила зубы, причесала волосы и пожалела о том, что у меня нет ничего из косметики. Планируя побег, нужно было прихватить с собой хотя бы тушь.

У зеркала я крутилась долго, придирчиво осматривая себя. И вещи не те, и прическа не та, и я вся я какая-то кривая…

Нужно просто брать пример с Матвея. Он, вообще не заморачивается о своём внешнем виде. Ему и в обычных спортивках норм. По крайней мере, именно в них он умудрился меня склеить.

Или проложил путь к моему сердцу через желудок? Короче, хитрый обаятельный тип.

Закрыв дом Тихона, я пошла к Матвею. Тихо вошла в его дом, разулась в прихожей и на цыпочках пошла в сторону кухни.

— А ещё Сёма не давал мне покачаться на качелях…

Жалобный детский голос заполнил кухню. Он явно шёл из динамика телефона.

— Дай этому Сёме в лоб в следующий раз, — посоветовал Матвей. — А потом приеду я и тоже дам ему в лоб, чтобы он запомнил.

— А ещё Сёма в меня песочком кидал. И листики мои забрал. А с чем я в магазин пойду? Мне же за листики нужно камушки покупать!

Какая сложная детская бухгалтерия.

— И песочком Сёму присыпь. Запомнила? В лоб ему и песочком. А ещё лучше — лбом в песочек.

— Матвей, чему ты учишь ребёнка? — прозвучал из динамика уверенный женский голос. Красивый.

Что-то внутри неприятно царапнуло. Откуда-то поднялась злость и кипящей лавой начала выжигать нервные окончания. Дальнейший разговор я слушала уже без улыбки.

— Тому, чему сам умею, — достаточно легко ответил Матвей. — И тебе советую иногда отметать дипломатию.

— Мама, ну, папа же мне позвонил. Я хочу разговаривать, — заканючила девочка.

— Разговаривайте-разговаривайте, — услышала я раздражение в удаляющемся женском голосе.

Из кухни вышел Ржавый и сел у порога ровно напротив на меня. Демонстративно поставил лапку к лапке, сложил на них пушистый хвост и, лениво моргая, начал смотреть на меня.

Я махнула ему рукой, чтобы он ушёл и прекратил выдавать моё присутствие своим пристальным вниманием, но тот будто специально продолжил сидеть, где сидел.

— Что ещё делала моя сладка булочка? К бабушкам ездила? — поинтересовался Матвей, параллельно тихо звеня посудой.

— Ездила. Я хотела остаться у них поспать, но мама мне не разрешила.

— Наверное, у тебя были другие дела? — предположил Матвей. — В игровую комнату-то ходила?

— Да! — чистейший детский восторг. — Там такие большие батуты! Всякие разные! А ещё бассейн, а в нём сто тысяч миллионов мячиков! А некоторые, вообще, светились! И горки!

— Ну, ничего себе! — Матвей чуть переиграл, но, кажется, был искренно рад этому рассказу. — И я всё это пропустил?

— Ага. Когда ты приедешь, я тебе покажу, что там ещё есть. И попрошу, чтобы тебе тоже разрешили со мной попрыгать.

— Рита, нам в магазин пора, — послышался тихий женский голос.

— Ага, — немного торопливо ответила девочка. — Пока, пап. Мы с мамой в магазин за новыми платьями идём. Я хочу голубое и белое.

— Хорошо. Беги, моя булочка. И вечером не забудь фотографии с платьями мне отправить. Хочу посмотреть на красоту.

— Хорошо, папочка. Пока. Муа! — очевидно, девочка от души поцеловала телефон.

— Пока, моя сладкая булочка, — разговор закончился, в доме повисла тишина. — Проходи уже, прослушка. Каша стынет.

Я закатила глаза, завела руки за спину и сцепила там пальцы в замок. Зашла в кухню и, натянув на губы подобие улыбки, заглянула в глаза Матвея.

— Не ревнуй, — усмехнулся он. В глазах его заплясали черти.

— Я и не ревную, — бросила я нарочито равнодушно и села за стол, чтобы изображать неприступную царицу. Чтобы занять хоть чем-то руки, требующие отвернуть чью-нибудь голову, я взяла кусок хлеба и начала отрывать от него крошки, закидывая себе в рот.

— Не ревнуешь? А что такая красная и злая?

Я приосанилась и уставилась в окно, на подоконник которого как раз запрыгнул Ржавый.

— Не красная и не злая. Просто… голодная.

— А если честно? — Матвей аккуратно подцепил локон моих волос и начал наматывать его на пальцы, постепенно приближаясь ко мне.

— А если честно, — психанула я, закинув потрепанный кусок хлеба обратно в хлебницу. — Чувствую себя любовницей женатого человека, у которого, к тому же, есть ребёнок. Аж помыться хочется! — меня всю передёрнуло. Ощущение липкой грязи на коже становилось всё более осязаемым. — И язык себе вырвать!

— А язык-то за что? — Матвей всё ещё продолжал оставаться расслабленным, будто у него всё идеально и его не заботит вообще ничего.

— А за то, что пихала его в рот человека с обременениями. В другие времена меня бы уже камнями, наверное, закидали на городской площади.

— Что ты там мне пихала? Напомни.

Я почувствовала, как Матвей намотала мои волосы на кулак, потянул их назад, вынудив подставить ему лицо.

Его губы накрыли мои. Я успела только издать легкий вздох возмущения. И сдаться без сопротивления. Матвей пятерней свободной руки обхватил моё горло и углубил поцелуй, пригласив мой язык на танец. Держал он крепко, целовал долго и резко отстранился, вернувшись к плите

— Паспорт показать, чтобы успокоилась? — спросил он, не глядя на меня.

— Не надо мне ничего показывать… Покажи.