— М-м-м! — это единственный звук, который я могла издавать, поедая всю ту вкуснятину, которую Матвей приготовил, казалось, вообще не напрягаясь.
— Вкусно?
— М-м-м! — я блещу красноречием.
Наивкуснейшая ароматная сочная рыбка. Нежнейшие мягкие овощи. И всё это буквально тает у меня во рту.
Восторг да и только!
— Убедила, — хохотнул Матвей. Взял стеклянную бутылку, поднёс её к краю стола и одним коротким, но увесистым ударом, открыл пиво. Небрежно откинул чуть помятую металлическую крышку на край стола и в несколько глотков выпил половину содержимого бутылки.
— А если бы меня не было, вы бы спивались здесь в одиночестве?
— С котом, — кивнул он в сторону Ржавого, который сидел на краю его лавки и самыми голодными в мире глазами смотрел на стол, при этом изображая, что вот-вот упадёт в обморок, если его немедленно не покормят.
— Получается, что один. Наверное, так и начинается алкоголизм… — обронила я словно невзначай.
— Вот поэтому я приехал сюда один.
— Чтобы спиться?
— Чтобы ни одна баба не зудела мне над ухом. У вас в крови эта хрень или вас где-то обучают колупать мужикам мозги?
— Конечно, — фыркнула я деловито и отпила немного чая. — В нашем институте благородных девиц есть факультет мозгоколупательства.
— Дай угадаю. И все отличницы?
— Разумеется, — самоуверенно медленно моргнула я. — А можно салфетку? Мне кажется, у меня по подбородку что-то течёт.
— Яд, наверное, — хмыкнул Матвей. Отошёл к грилю и вернулся ко мне с рулоном туалетной бумаги. Поставил его рядом с моей тарелкой и снова сел напротив.
— Я просила салфетки.
— А это чем тебе не салфетки? Та же бумага. Отрывай и подтирай.
— Она выглядит так, будто её кто-то уже отрывал до меня.
— А что ты хотела от рулона за девять рублей? Салфеток у меня нет, пользуйся этим.
— Кошмар, — выдохнула я тихо и, всё же, взяла рулон туалетной бумаги. — Какая она грубая! Кто ею пользуется, вообще?
— Тот, кто срёт металлическими канатами. Тебе не всё равно?
Умолчав все дальнейшие возмущения, я оторвала небольшой кусок от рулона и, стараясь заткнуть истерику внутреннего эстета, утёрла этим обрывком подбородок и уголок губ.
— Ещё никогда туалетная бумага не была так близко к моему рту, — произнесла я почти оскорбленно.
— Как по мне, эта бумага лучше любых салфеток. Особенно, когда ешь рыбу. Салфетка разлагаться начинает под куском рыбы, а эта…
— Сама ест рыбу, — закончила я за Матвея.
— Ну, почти, — хохотнул он. — Пиво будешь?
— Я не пью такое.
— Какое такое?
— Не знаю… Низкопробное.
— А ты хоть раз-то его пробовала?
— Нет, конечно, — фыркнула я оскорбленно.
— Чё? И в подъездах с пацанами не глушила? — взметнулись густые брови.
— Не доводилось.
— Твою теплицу хоть раз на проветривание открывали?
— Это вы к чему?
— К тому, что таких душнил, как ты, ещё поискать надо. Ладно, — Матвей снова вышел из-за стола, оставив на нём свою бутылку с недопитым пивом и ушёл к бочке, из которой вынул такую же бутылку. Снова вернулся к столу. — Сейчас я покажу тебе настоящий вкус жизни, — сказал он, открыв эту бутылку так же о край стола. — Держи, — поставил он её передо мной.
— Я не буду это пить, — я брезгливо смотрела на бутылку, по холодному боку которой стекала капля воды. Но в то же время внутри росло любопытство. Интересно же, каково это пойло на вкус.
— Ну, и не пей, — равнодушно произнес Матвей и с аппетитом отпил из своей бутылки. Губами причмокнул, будто ничего вкуснее нет.
— Только один глоток, — предупредила я. Обхватила холодную бутылку пальцами и для начала поднесла к носу, чтобы понюхать.
— Ну, как?
— Отвратительно! Это точно для употребления внутрь, а не для удобрения огорода?
— Глоток, Сонька. Попробуй и подари мне пару секунд тишины.
Я нерешительно поднесла горлышко бутылки к губам. Ещё раз посмотрела на Матвея, который с легкой усмешкой в тёмных глазах, ждал, когда я… сопьюсь.
Выдохнув, как делали в фильмах перед тем, как принять алкоголь, я прислонила горлышко бутылки к губам, зажмурила глаза и сделала большой глоток.
Горечь заполнила рот и неожиданно приятной прохладой прокатилась вниз по пищеводу, а затем осела в желудке.
— Ну? И как тебе?
— Гадость какая! — поморщилась я, передернувшись. Но бутылку из руки не выпустила.
Застыла, ощутив, как от желудка по телу словно начало растекаться тепло. Что парадоксально, учитывая, что это горькое пойло практически ледяное.
— Но? — с некой хитринкой в глазах вопросил Матвей.
— Но, знаете… — посмаковала я послевкусие, оставшееся на языке. — …в этом что-то есть. Но это нужно понять… распробовать…
— Ясно, — усмехнулся Матвей и протянул мне свою бутылку, ударившись её горлышком о горлышко моей. — За нового алкаша в этой деревне.
— Вы про себя?
— Про тебя, дегустатор. Пробуй, понимай, смакуй… Блевать можно в том углу за поленницей.
— Я не собираюсь напиваться. От одной бутылки ничего не будет.
— Посмотрим…