Суши с хлебом (СИ)

Глава 36

На словах я Лев Толстой, а на деле… м-да.

Одно дело — прийти в своей голове к какому-то решению, и совсем другое — поднять задницу, чтобы реализовать принятое решение.

Пошевелив пальцами в тапочках, я, таки, соизволила поднять пятую точку. Немного помялась на крыльце, глядя на дом напротив и решила прям в мягких тапочках к Матвею и пойти.

Калоши мои были грязные настолько, что я даже в дом их заносить не стала. Оставила в сенях. Им завтра предстоит вместе со мной ещё две грядки сделать. А потом их, наверное, можно будет и выбросить. Своё они отслужили.

Я перекинула влажные волосы за плечи, закрыла дом сухой веткой (по завету Тихона), вышла за калитку и, пользуясь дыркой в заборе рядом с воротами, сдвинула с места деревянную плаху, которая, оказывается, закрыла калитку изнутри. Только какой в этом толк, если любой пришедший может её открыть, точно так же просунув руку в дырку в заборе?

Со своей кружкой, как опытная попрошайка, я вошла во двор Матвея, а затем и в дом. У двери меня нагнал кот, который первым юркнул в открытую дверь.

Аппетитный запах мгновенно окружил меня, пока я снимал тапочки в прихожей.

Обнимая обеими ладонями кружку, наполовину наполненную чаем с ароматом лесных ягод, я прошла в кухню, где хозяин дума тихо гремел посудой.

Матвей стоял ко мне боком у плиты и накладывал в тарелку порцию еды.

Как же стыдно, боже! Не представляю, как смотреть ему в глаза после того, что произошло ночью.

— Проходи, садись, — он мельком глянул на меня и кивнул в сторону стола.

Едва я села, Матвей поставил передо мной тарелку с…

— Это плов? — искренно удивилась я.

— Он.

— Вы сами готовили?

— Я ночью мял твои сиськи и задницу. Можешь уже перейти на «ты». А плов, да, я сам готовил.

Я покраснела, наверное, до кончиков ушей.

И снова я напрасно понадеялась на то, что он как взрослый человек сможет замять ситуацию. Вместо этого он, как обычно, лупит в лоб фактами.

А, может, взрослость, как раз и заключается в том, чтобы говорить обо всем открыто и обсуждать случившееся?

Я запуталась.

— Ты… молодец, — я кое-как выдавила из себя этот комплимент.

— Могла бы, кстати, прийти на помощь и натереть мне морковку, — у меня уже не осталось красителя для того, чтобы краснеть от его слов. — Для плова.

— Я сегодня весь день была занята и очень устала. А вы… ты, если действительно не мог справится со своей морковкой сам, мог бы позвать меня.

— Ну, да, — насмешливо фыркнул Матвей и сел напротив со своей тарелкой. — Чтобы ты на середине процесса сбежала? Нет, спасибо. Знаем, плавали. Со своей морковкой я теперь сам как-нибудь.

Я всё ещё не могла смотреть ему в лицо и, тем более, в глаза. Поэтому смотрела в его тарелку.

— Ночью я убежала для того, чтобы мы не наделали глупостей. Думаю, и вы… и ты тоже должен это понимать.

— Из всего случившегося я понял только то, что спать в палатке со своей «палаткой» нихрена неудобно.

— А ты прям спал в палатке? — вот теперь я заглянула в его глаза.

— Я же только что сказал, что это неудобно. Ты чем слушала?

— Ну, да.

Я опустила взгляд в свою тарелку и начала есть. Лучше молчать, чем нести всё то, чем я пыталась оправдать своё вчерашнее бегство.

В тишине кухни отлично себя чувствовал только кот, развалившийся на подоконнике. Он смотрел на нас, как барин на своих холопов.

— А он не голодный? — кивнула я в сторону Ржавого.

— Он в два раза больше себя мяса сожрал. Можешь не переживать, голодным этот чёрт не бывает.

— Мм…

Я быстро съела плов, вышла из-за стола и помыла за собой тарелку и ложку. Даже про кружку свою не забыла. Повернулась к Матвею, который откинулся на спинку стула и неспеша потягивал свой чай.

Он смотрел в окно, из которого было отлично видно вечернее уже почти черное небо и… мой домик.

— И часто ты так глазеешь на мой дом?

Сейчас я поняла, что с кухни и своей комнаты он может следить за моими передвижениями по двору сутки напролёт.

— Когда строился мой дом, я думал, здесь будет отличный вид на лес и холмы. Но Тихон оказался против того, чтобы я снёс его хатку, которая портит мне весь вид. Сжигать её тоже пока не вариант. Поэтому иногда приходиться видеть твои телодвижения по двору. Не специально.

— И насколько хорошо меня видно? Если средний палец оттуда покажу, поймёшь?

— И пиздюлей дам, — спокойно кивнул Матвей.

— Спасибо за ужин. Было вкусно, — я натянула на губы подобие улыбки и, прихватив с собой свою кружку, пошла к выходу.

— Подожди.

— Что?

— Провожу, — Матвей шёл за мной. На ходу распаковал шоколадную конфету и закинул в рот. Фантик смял в кулаке и запрятал в карман домашних штанов.

— Да тут недалеко. Я и сама могу дойти.

— Раз можешь, то иди. А я перед сном хочу размяться. Да ворота заложить за тобой.

Пока я надевала тапочки, Матвей взял с вешалки клетчатую черно-белую рубашку и надел её на голый торс. Затем тоже надел тапочки, но самые обычные — резиновые.

Тенью следовал за мной до калитки Тихона. Запрятав руки в карманы, молча наблюдал за тем, как я, просунув руку в забор, сдвинула плашку.

Придерживая на плечах плед, подошла к калитке, у которой стоял Матвей. Его глаза отлично были видны в сумерках, вот только мне всё равно было непонятно, о чём он думает, глядя на меня.

— Ну… — застенчиво улыбнулась я, не зная, куда себя деть. — Спасибо, что проводил. И за ужин ещё раз спасибо.

— Не за что.

— Ну, ладно. Я пойду?

— Так иди. Или у тебя реверанс для меня ещё запланирован?

Я ему сейчас кружку об голову разобью.

— У меня запланирована только вежливость.

— Да? — повёл Матвей бровью, а я, какого-то фига, сделала к нему шаг. — И в чём она заключается?

Теперь и Матвей шагнул ко мне. В итоге, между нами почти не осталось расстояния.

— Она заключается в добрососедских отношениях. Вот я, например, — добрый сосед.

— А я, получается, плохой?

Его аромат и аура окутали меня и захватили в свой теплый плен. Голова, ау, включись! Нам нельзя терять бдительность.

Но как её не потерять, если всё, на что я могу сейчас смотреть, — его губы.

Боже, как же они близко…

— Хороший, — получился хриплый и невнятный выдох.

Я окончательно залипла на его губах и сама же к ним тянулась. А Матвей и не сопротивлялся.

С легкой улыбкой он наблюдал за моим внутренним конфликтом и, кажется, тихо хохотнул, когда я первая совершенно неумело приникла к его губам.

Обхватив моё лицо тёплыми ладонями, он дал мне то, к чему я тянулась. То, от чего пальцы моих ног сжались, а мысли улетели прочь.

Он жадно всосал мою нижнюю губу, а затем его язык авторитетно проник в рот, чтобы напомнить, от чего я вчера убежала.

Его пальцы запутались в волосах, сжали их в кулак, и я не сразу сообразила, что уже прижата спиной к воротам и сжимаю в кулаке уже не плед, а его рубашку.

— Достаточно, — резко оборвал всё Матвей, а я вместо него поцеловала воздух. — Иди домой, пока я не устроил кровавое месиво, — только через несколько секунд до меня дошло, что он говорит о моих критических днях. — И завтра в огороде не копайся. У вас там второй день, вроде, самый лютый. Валяйся дома и жди меня в гости.

Меня будто пыльным мешком по голове ударили. Я не придумала, что ему сказать на всё это и просто с улыбкой абсолютной дурочки вошла во двор, прижимая кружку к груди.