В гостях у турок

XL

Миновали Филипополь или Пловдивъ, какъ его любятъ называть болгары. Поѣздъ опять мчится далѣе, стуча колесами и вздрагивая.

Николай Ивановичъ опять спитъ и храпитъ самымъ отчаяннымъ образомъ. При прощаньи съ прокуроромъ передъ Филипополемъ не удовольствовались однимъ крушономъ, выпитымъ въ вагонѣ, но пили на станціи въ буфетѣ, когда супруги обѣдали. Кухня буфета оказалась преплохая въ самомъ снисходительномъ даже смыслѣ. Бульона вовсе не нашлось. Баранина, которую такъ хвалилъ прокуроръ, была еле подогрѣтая и пахла свѣчнымъ саломъ. За то мѣстнаго вина было въ изобиліи и на него-то Николай Ивановичъ и прокуроръ навалились, то и дѣло возглашая здравицы. Упрашиванія Глафиры Семеновны, чтобъ мужъ не пилъ, не привели ни къ чему. На станціи, послѣ звонка, садясь въ вагонъ, онъ еле влѣзъ въ него и тотчасъ же повалился спать. Во время здравицъ въ буфетѣ и на платформѣ онъ разъ пять цѣловался съ прокуроромъ по-русски, троекратно. Прокуроръ до того умилился, что попросилъ позволенія поцѣловаться на прощанье и съ Глафирой Семеновной и три раза смазалъ ее мокрыми отъ вина губами. Глафира Семеновна успѣла заварить себѣ на станціи въ металлическомъ чайникѣ чаю и купить свѣжихъ булокъ и крутыхъ яицъ, и такъ какъ въ буфетѣ на станціи не могла ничего ѣсть, сидитъ теперь и закусываетъ, смотря на храпящаго мужа. «Слава Богу, что скоро въ мусульманскую землю въѣдемъ, думаетъ она. — Тамъ ужъ вина, я думаю, не скоро и сыщешь, стало быть Николай поневолѣ будетъ трезвый. Вѣдь въ турецкой землѣ вино и по закону запрещено».

Корзинку изъ-подъ вина и пустыя бутылки она засунула подъ скамейки купэ вагона и радовалась, что бражничанье кончилось. На спящаго мужа она смотрѣла сердито, но все-таки была рада, что онъ именно теперь спитъ, и думала:

«Пусть отоспится къ Адріанополю, а ужъ послѣ Адріанополя я ему не дамъ спать. Опасная то станція Черкеской будетъ между Адріанополемъ и Константинополемъ, гдѣ совершилось нападеніе на поѣздъ. Впрочемъ, вѣдь и здѣсь, по разсказамъ прокурора, нападали на поѣзда. Храни насъ Господи и помилуй! " произнесла она мысленно и даже перекрестилась».

Сердце ея болѣзненно сжалось.

«Можетъ быть ужъ и теперь въ нашемъ поѣздѣ разбойники ѣдутъ? мелькало у ней въ головѣ. Оберутъ, остановятъ поѣздъ, захватятъ насъ въ плѣнъ и кому тогда мы будемъ писать насчетъ выкупа? Въ Петербургъ? Но пока пріѣдутъ оттуда съ деньгами выручать насъ, насъ десять разъ убьютъ, не дождавшись денегъ».

Закусивъ парой яицъ и прихлебывая чай, уныло смотрѣла она въ окно. Передъ окномъ разстилались вспаханныя поля, по откосамъ горъ виднѣлся подрѣзанный голый еще, безъ листьевъ, виноградъ, около котораго копошились люди, взрыхляя, очевидно, землю. На поляхъ тоже кое-гдѣ работали: боронили волами. Наконецъ, начали сгущаться сумерки. Темнѣло.

Вошелъ въ вагонъ кондукторъ въ фескѣ (съ Бѣловы началась ужъ турецкая желѣзнодорожная служба) и по-французски попросилъ показать ему билеты.

— Въ которомъ часу будемъ въ Адріонополѣ? спросила его Глафира Семеновна также по-французски.

— Въ два часа ночи, мадамъ.

— А въ Черкеской когда пріѣдемъ?

— Oh, c'est loin encore, былъ отвѣтъ, (т. е. ну, это еще далеко!)

— Ночью? допытывалась она.

— Да, ночью, отвѣтилъ кондукторъ и исчезъ.

«Бѣда! опять подумала Глафира Семеновна. — Всѣ опасныя мѣста придется ночью проѣзжать. Господи! хоть-бы взводъ солдатъ въ такихъ опасныхъ мѣстахъ въ поѣздъ сажали».

Проѣхали станціи Катуница, Садова. Панасли, Енимахале, Каяжикъ. Глафира Семеновна при каждой остановкѣ выглядывала въ окно, прочитывала на станціонномъ зданіи, какъ называется станція, и для чего-то записывала себѣ въ записную книжку. Нѣсколько разъ поѣздъ шелъ по берегу рѣки Maрицы, въ которой картинно отражалась луна. Ночь была прелестная, лунная. Поэтично бѣлѣли при лунномъ свѣтѣ, вымазанныя, какъ въ Малороссіи, известью, маленькіе домики деревень и не большія церкви при нихъ, непремѣнно съ башней въ два яруса. На поляхъ то и дѣло махали крыльями безчисленныя вѣтреныя мельницы, тоже съ корпусами выбѣленными известкой.

Вотъ и большая станція Тырнова-Семенли съ массой вагоновъ на запасныхъ путяхъ и со сложенными грудами мѣшковъ съ хлѣбомъ на платформѣ. Въ вагонъ вбѣжалъ оборванный слуга въ бараньей шапкѣ, съ подносомъ въ рукахъ и предлагалъ кофе со сливками и съ булками. Глафира Семеновна выпила кофе съ булкой, а Николай Ивановичъ все еще спалъ, растянувшись на скамейкѣ. Глафира Семеновна взглянула на часы. Часы показывали девять съ половиной.

«Надо будить его, подумала она. Надѣюсь, что ужъ теперь онъ выспался и можетъ разговаривать разумно. А то я все одна, одна и не съ кѣмъ слова перемолвить. Словно какая молчальница сижу. Положимъ, что мы съ нимъ въ разговорѣ только споримъ и переругиваемся, но и это все таки веселѣе молчанія. Да и мнѣ не мѣшаетъ немножко прикурнуть до Адріанополя, чтобы къ двумъ часамъ, когда пріѣдемъ въ Адріанополь, гдѣ начнется это проклятое самое опасное мѣсто, передъ станціей Черкеской, быть бодрой и не спать. Я прикурну и сосну, а онъ пусть теперь не спитъ и караулитъ меня. Обоимъ спать сразу въ такихъ опасныхъ мѣстахъ невозможно, рѣшила она, и какъ только поѣздъ отошелъ отъ станціи, принялась будить мужа.

— Николай! Проснись! Будетъ спать! трясла она его за рукавъ и даже щипнула за руку.

— Ой! Что это такое! вскрикнулъ Николай Ивановичъ отъ боли и открылъ глаза.

— Вставай, безобразникъ! Приди въ себя. Вспомни, по какому разбойничьему мѣсту мы проѣзжаемъ.

— Развѣ ужъ пріѣхали? послышался заспаннымъ хриплымъ голосомъ вопросъ.

— Куда пріѣхали? Что такое: пріѣхали? Развѣ ты не помнишь разсказъ прокурора о здѣшней мѣстности? О, пьяный, легкомысленный человѣкъ!

Николай Ивановичъ поднялся, сѣлъ, почесывался, смотрѣлъ посоловѣвшими глазами на жену и спрашивалъ:

— А гдѣ прокуроръ?

— Боже мой! Онъ даже не помнитъ, что прокуроръ простился съ нимъ и остался въ Филипополѣ! всплеснула руками Глафира Семеновна.

— Ахъ, да… сталъ приходить въ себя Николай Ивановичъ. — Все помню я, но нельзя же такъ сразу вдругъ все сообразить съ просонья. Нѣтъ-ли чего-нибудь выпить? спросилъ онъ.

— На счетъ вина теперь аминь. Въѣзжаемъ скоро въ турецкую землю, гдѣ трезвость должна быть даже по закону. Въ Турціи съ пьяными-то знаешь-ли что дѣлаютъ? Турція вѣдь не Болгарія, стращала Глафира Семеновна мужа. — Вотъ тебѣ чай холодный. Его можешь пить сколько хочешь.

— Отлично. Чаю даже лучше… проговорилъ Николай Ивановичъ, налилъ себѣ стаканъ и вылилъ его залпомъ. — чай превосходно…

— Ну, наконецъ-то образумился!

— Дай мнѣ апельсинъ. Я съѣмъ апельсинъ. Это утоляетъ жажду.

Глафира Семеновна подала мужу апельсинъ, и онъ принялся его чистить.