В гостях у турок

V

Подъѣзжали съ станціи Землинъ — австрійскому городу съ кореннымъ славянскимъ населеніемъ, находящемуся на сербской границѣ. Вдали виднѣлись городскіе огни, въ трехъ-четырехъ мѣстахъ блестѣлъ голубовато-бѣлый свѣтъ электричества.

Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна стояли у окна и смотрѣли на огни.

— Смотри-ка огни-то какъ разбросаны, сказала она. — Должно быть, большой городъ.

— Да. Это ужъ послѣдній австрійскій городъ. Послѣ него сейчасъ и Бѣлградъ, славянское царство. Прощай нѣмчура! Прощай Гуніади Янусы? проговорилъ онъ.

— Какъ Гуніади Янусы? быстро спросила Глафира Семеновна.

— Да вѣдь это венгерская вода, изъ Венгріи она съ намъ въ Россію идетъ. Ну, я венгерцевъ Гуніади Янусами и называю.

— Да что ты! То-то она мнѣ такъ и противна бываетъ, Когда случается ее принимать. Скажи на милость, я и не знала, что эта вода изъ цыганской земли идетъ! По Сенькѣ шапка. Что люди, то и вода… На черномазаго человѣка взглянешь, такъ въ дрожь кидаетъ, и на воду ихнюю, такъ тоже самое. И неужели они эту воду Гуніади такъ просто пьютъ, какъ обыкновенную воду?

Николай Ивановичъ замялся, не зналъ, что отвѣчать, и брякнулъ:

— Жрутъ.

— Да вѣдь это нездорово, ежели безъ нужды.

— Привыкли, подлецы.

— Ужасъ, что такое! произнесла Глафира Семеновна, содрогаясь плечами, и прибавила: — Ну, отнынѣ я этихъ венгерскихъ черномазыхъ цыганъ такъ и буду называть Гуніадями.

Убавляя ходъ, поѣздъ остановился на станціи. Въ купэ вагона заглянулъ полицейскій въ австрійской кэпи и съ тараканьими усами и потребовалъ паспорты. Николай Ивановичъ подалъ ему паспортъ. Полицейскій вооружился пенснэ, долго расзматривалъ паспортъ, посмотрѣлъ почему-то бумагу его на свѣтъ, вынулъ записную книжку изъ кармана, записалъ что-то и, возвращая паспортъ, спросилъ улыбаясь:

— Студено на Петербургъ?

— Ахъ, вы славянинъ? Говорите по русски? оживился Николай Ивановичъ, но полицейскій махнулъ ему рукой, сказалъ: «съ Богомъ»! — и торопливо направился съ слѣдующему купэ въ вагонѣ.

— Все славяне! Вездѣ теперь братья-славяне будутъ! торжествующе сказалъ Николай Ивановичъ и спросилъ жену:- Рада ты, что мы вступаемъ въ славянское царство?

— Еще-бы! Все таки, родной православный народъ, отвѣчала Глафира Семеновна.

— Да, за этихъ братьевъ славянъ мой дяденька Петръ Захарычъ, царство ему небесное, въ сербскую кампанію душу свою положилъ.

— Какъ? А ты мнѣ разсказывалъ, что онъ соскочилъ на Дунаѣ съ парохода и утонулъ?

— Да. Но, все-таки, онъ въ добровольцахъ тогда былъ и ѣхалъ сражаться, но не доѣхалъ. Пилъ онъ всю дорогу. Вступило ему, по всѣмъ вѣроятіямъ, въ голову, показались бѣлые слоны, ну, онъ отъ страха и спрыгнулъ съ парохода въ Дунай.

— Такъ какое же тутъ положеніе души?

— Такъ-то оно такъ… Но, все-таки, былъ добровольцемъ и ѣхалъ. Признаться, покойникъ папенька нарочно его и услалъ тогда, что ужъ сладу съ нимъ никакого въ Петербургѣ не было. Такъ пилъ, такъ пилъ, что просто неудержимо! Пропадетъ, пропьется и въ рубищѣ домой является. Впрочемъ, помутившись, онъ тогда и изъ Петербурга съ партіей выѣхалъ. А и поили же тогда добровольцевъ этихъ — страсть! Купцы поятъ, славянскій комитетъ поитъ, дамы на желѣзную дорогу провожаютъ, платками машутъ, кричатъ «живіо». На желѣзной дорогѣ опять питье… Въ вагоны бутылки суютъ. Страсть! Я помню… покрутилъ головой Николай Ивановичъ, вспоминая о прошломъ.

А поѣздъ, между тѣмъ, шелъ уже по желѣзнодорожному мосту черезъ Саву — притокъ Дуная и входилъ на сербскую территорію.

Вотъ станція Бѣлградъ. Поѣздъ остановился. Большой красивый станціонный дворъ, но на платформѣ пустынно. Даже фонари не всѣ зажжены, а черезъ два въ третій.

— Что же это народу-то на станціи никого нѣтъ? удивилась Глафира Семеновна, выглянувъ въ окошко. — Надо носильщика намъ для багажа, а гдѣ его возьмешь? Гепектрегеръ! Гепектрегеръ! постучала она въ окно человѣку въ нагольной овчинной курткѣ и овчинной шапкѣ, идущему съ фонаремъ въ рукѣ, но тотъ взглянулъ на нее и отмахнулся. — Не понялъ, что-ли? спросила она мужа и прибавила:- Впрочемъ, и я-то глупая! Настоящаго славянина зову по нѣмецки. Какъ носильщикъ по сербски?

— Почемъ-же я-то, душенька, знаю! отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Вотъ еще серба какого нашла! Да давай звать по русски. Носильщикъ! Носильщикъ! барабанилъ онъ въ стекло какимъ-то двумъ овчиннымъ шапкамъ и манилъ къ себѣ.

Глафира Семеновна тоже дѣлала зазывающіе жесты. Наконецъ, въ вагонъ влѣзла овчинная шапка съ такимъ черномазымъ косматымъ лицомъ и съ глазами на выкатѣ, что Глафира Семеновна невольно попятиласъ.

— Боже мой, и здѣсь эти венгерскіе цыгане! воскликнула она.

— Да нѣтъ-же, нѣтъ, это братъ славянинъ. Не бойся, сказалъ ей мужъ. — Почтенный! Вотъ тутъ наши вещи и саквояжи. Вынеси пожалуйста, обратился онъ къ овчинной шапкѣ. — Разъ, два, три, четыре, пять… Пять мѣстъ.

— Добре, добре, господине. Пять? спросила овчинная шапка, забирая вещи.

— Пять, пять. Видишь, онъ говоритъ по русски, такъ какой-же это цыганъ, обратился Николай Ивановичъ къ женѣ. — Братъ славянинъ это, а только вотъ физіономія-то у него каторжная. Ну, да Богъ съ нимъ. Намъ съ лица не воду пить. Неси, неси, милый… Показывай, куда идти.

Баранья шапка захватила вещи и стала ихъ выносить изъ вагона. Выходилъ изъ вагона и брюнетъ въ очкахъ, таща самъ два шагреневыхъ чемодана. Онъ шелъ сзади супруговъ и говорилъ имъ:

— Митница. О, србска митижца, — строга митница!

Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна были тоже нагружены. Николай Ивановичъ несъ двѣ кордонки со шляпками жены, зонтикъ, трость. Сама она несла баульчикъ, металлическій чайникъ, коробокъ съ ѣдой. Ихъ нагналъ кондукторъ, братъ славянинъ и протягивалъ руку пригоршней.

— Господине, за спокой… Тринжгельдъ… говорилъ онъ, кланяясь.

— Да вѣдь ужъ я далъ гульденъ! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — И неизвѣстно за что далъ. Я думалъ, что мы ночь ночевать въ вагонѣ будемъ, такъ чтобъ въ растяжку на скамейкахъ спать, я и просилъ никого не пускать въ наше купэ, а не ѣхать ночь, такъ и этого бы не далъ.

— На пиво, на чашу пива, высокій бояръ… приставалъ кондукторъ.

— Гроша мѣднаго больше не получишь! обернулся къ нему Николай Ивановичъ.

— Pass… Pass, mein Herr… раздалось надъ самымъ его ухомъ.

Николай Ивановичъ взглянулъ. Передъ нимъ дорога была загорожена цѣпью и стоялъ военный человѣкъ въ кэпи съ краснымъ околышкомъ и жгутами на пальто. Около него двое солдатъ въ сербскихъ шапочкахъ-скуфейкахъ.

— Паспортъ надо? Есть, отвѣчалъ Николай Ивановичъ. Поставилъ на полъ коробки со шляпками и полѣзъ въ карманъ за паспортомъ. — Пожалуйте… Паспортъ русскій… Изъ города Петербурга ѣдемъ. Такія-же славяне, какъ и вы… подалъ онъ военному человѣку заграничный паспортъ-книжечку…

Тотъ началъ его перелистывать и спросилъ довольно сносно по русски:

— А отчего визы сербскаго консула нѣтъ?

— Да развѣ нужно? — удивился Николай Ивановичъ. — Австрійская есть, турецкая есть.

— Надо отъ сербскаго консула тоже. Давайте четыре динара…Четыре франка… — пояснилъ онъ. — Давайте за гербовыя марки на визу.

— Съ удовольствіемъ-бы, но у меня, голубчикъ, братъ-славянинъ, только русскіе рубли да австрійскіе гульдены. Если можно размѣнять, то вотъ трехрублевая бумажка.

— Нѣтъ, ужъ лучше давайте гульдены.

Николай Ивановичъ подалъ гульденъ.

— Мало, мало. Еще одинъ. Вотъ такъ… Какую гостильницу берете? — задавалъ вопросъ военный человѣкъ.

— То есть, гдѣ мы остановимся? Говорятъ, есть здѣсь какая то гостинница Престолонаслѣдника… Такъ вотъ.

— Готель Кронпринцъ… Туда и пришлю паспортъ. Тамъ получите, сухо отрѣзалъ военный и кивнулъ, чтобы проходили въ отверстіе въ загородкѣ.

— Нельзя-ли хоть квитанцію? Какъ-же безъ паспорта? Въ гостинницѣ спросятъ, началъ было Николай Ивановичъ.

— Зачѣмъ квитанцію? Я оффиціальный человѣкъ, въ формѣ, ткнулъ себя въ грудь военный и прибавилъ:- Ну, добре, добре. Идите въ мытницу и подождите. Тамъ свой пасъ получите.

Передъ глазами Николая Ивановича была отворенная дверь съ надписью: «Митница».