В гостях у турок

LIII

Путь къ мѣсту, гдѣ должна совершиться церемонія Селамлика, былъ отъ гостинницы не 6лизосъ. Сначала довольно долго ѣхали по главной улицѣ Перы. Проводникъ Нюренбергъ обращалъ вниманіе супруговъ на замѣчательныя зданія, на дома греческихъ и армянскихъ богачей, на красивый домъ русскаго посольства съ виднѣвшимися около него кавасами въ черногорскихъ костюмахъ. Зданія частныхъ лицъ въ большинствѣ случаевъ были вѣнскаго типа, вѣнской архитектуры. По дорогѣ попадалось много кофеенъ съ зеркальными стеклами въ окнахъ и виднѣвшимися въ нихъ фесками и шляпами котелкомъ. Кофейни чередовались съ магазинами, лавками съ съѣстными припасами, щеголявшими необычайно бѣлыми тушами барановъ, вывѣшанными на дверяхъ. Изобиловали кондитерскія, содержимыя европейцами. Вывѣски на магазинахъ были сплошь съ французскими надписями, очень рѣдко гдѣ попадалась въ видѣ перевода турецкая вязь. Не взирая на праздникъ, турецкое воскресенье, какъ выразился проводникъ про пятницу, всѣ магазины и лавки, даже и турецкіе, были отворены. Турки носильщики тащили тяжести на палкахъ, какъ у насъ таскаютъ ушаты съ водой, погоньщики гнали вьючныхъ лошадей и ословъ. Движеніе на улицѣ было большое, но женщинъ, даже и европейскихъ, было видно мало. Фески и фески, шляпы — котелки и шапки. Даже и провизію въ мясныхъ и зеленыхъ лавкахъ покупали фески.

Ближе къ мечети — и движеніе на улицахъ усилилось. Экипажи такъ и обгоняли другъ друга. Стали попадаться красивые черкесы всадники на лихихъ коняхъ, то тамъ, то сямъ тянулись старики турки верхомъ на маленькихъ осливахъ. Экипажъ супруговъ Ивановыхъ обгонялъ солдатъ, идущихъ съ оркестрами впереди, но безъ музыки. Вагоны конки шли чуть не шагомъ, кондукторы трубили въ рога во всю, по никто и не думалъ останавливать ихъ движенія, хотя улицы были совсѣмъ узки. Заслыша рожокъ конки, взводы идущихъ въ строю солдатъ тѣснились и давали дорогу для проѣзда.

Ѣхали по набережной Золотого Рога. Виднѣлся цѣлый лѣсъ трубъ и мачтъ паровыхъ и парусныхъ судовъ. Шла разгрузка и нагрузка. Тѣснота была страшная. Пришлось ѣхать шагомъ. Собаки съ визгомъ выскакивали изъ подъ ногъ лошадей. Отряды солдатъ въ разныхъ формахъ показывались изо всѣхъ переулковъ, ведущихъ къ набережной. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ они уже разставлялись шпалерами по набережной. А движеніе конки не превращалось. Вагоны, нагруженные самой пестрой публикой, хоть и шагомъ, но не переставали двигаться при неустанныхъ звукахъ рожковъ. И что удивительно, не было безпорядка. Прохожіе и проѣзжіе сторонились, жались, останавливались, но все-таки пропускали вагоны конки. Этотъ порядокъ движенія не уклонился отъ наблюденія Николая Ивановича, и онъ тотчасъ-же указалъ на него женѣ.

— Вино запрещено — оттого, отвѣчала та. — Трезвые люди, никто не нализавшись. Вѣдь у насъ отчего лѣзутъ, напираютъ, давятъ другъ друга, толкаются? Отъ того, что какъ какой-нибудь праздникъ, какъ какая-нибудь церемонія — сейчасъ съ ранняго утра нальютъ себѣ глаза.

— И полиціи-то вѣдь не особенно много видно. Кой-гдѣ только… продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ.

— Ну, Какъ-же… Вотъ полицейскій стоитъ, а вотъ опять.

— Да что-же это, матушка, значитъ! Пустяки.

— Говорю тебѣ, что трезвые люди. По ихъ закону вино и водка имъ запрещены — вотъ и порядокъ, повторила Глафира Семеновна. — Опять-же можетъ быть и боятся уже очень полиціи. А вѣдь у насъ народъ нахальный…

— Да чего тутъ бояться-то? Я даже не вижу, чтобы кого-нибудь, что называется, честью просили. Полицейскіе стоятъ и даже руками не машутъ, а не то, чтобы что нибудь… продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ и спросилъ проводника:- Скоро пріѣдемъ?

— Вонъ мечеть виднѣется.

Дѣйствительно, вдали высилась бѣлая мечеть съ тонкой изящной лѣпной отдѣлкой, кажущаяся издали какъ-бы убранная вся кружевомъ. На тонкомъ высокомъ минаретѣ виднѣлась черная точка имама, бродившаго по балкону. Войска пошли уже вплоть шпалерой. Стояла конница. Военныя формы были самыя разнообразныя, напоминающія и нашу русскую, и прусскую, и французскую. Экипажи начали останавливаться. Нюренбергъ вынулъ пропускной билетъ и сталъ помахивать имъ на козлахъ, вслѣдствіе этого экипажъ супруговъ Ивановыхъ пропустили дальше. Здѣсь уже не было тѣсно. Экипажъ помчался мимо рядовъ войскъ. Ихъ обгоняли коляски съ сановниками въ фескахъ и въ залитыхъ золотомъ мундирахъ. Сами супруги обогнали карету съ сидѣвшей внутри турецкой дамой въ модной шляпкѣ съ цвѣтами, въ пенснэ и съ закутанною вуалью нижней частью лица. Экипажъ дамы былъ великолѣпный, съ иголочки, на козлахъ молодцоватый кучеръ въ англійской кучерской ливреѣ и желтыхъ перчаткахъ, но въ фескѣ. Рядомъ съ кучеромъ евнухъ. Нюренбергъ обернулся къ супругамъ Ивановымъ и тихо произнесъ:

— Это мадамъ супруга султанскаго шамбелена…

И онъ назвалъ имя сановника.

— Почему вы ее узнали? Вѣдь у ней лицо закрыто, сказала Глафира Семеновна.

— Я? Я по кучеру и по ея лакею знаю, отвѣчалъ Нюренбергъ.

Экипажъ подъѣхалъ къ мечети и прослѣдовалъ къ довольно скромному двухъ-этажному дому, находящемуся противъ мечети, окна котораго сплошь были открыты и въ нихъ виднѣлись мужчины и нарядно одѣтыя дамы. Коляска остановилась.

— Пожалуйте, пріѣхали…. Сходить надо. Вотъ изъ оконъ этого дома вы будете смотрѣть на церемонію, проговорилъ проводникъ, соскакивая съ козелъ, и сталъ помогать Глафирѣ Семеновнѣ выходить изъ экипажа.