В гостях у турок

LX

Опять выѣхали на улицу Диванъ-Іоли и какъ-бы изъ деревенскаго затишья вновь попали въ водоворотъ кипучей городской жизни.

Улица упиралась въ площадь съ прекрасными зданіями и мечетью съ минаретами. Не доѣзжая этой площади, экипажъ остановился около одного изъ домовъ, нижній этажъ котораго былъ скрытъ подъ парусиннымъ навѣсомъ.

— Пожалуйте… самаго лучшаго турецкаго ресторанъ, проговорилъ Нюренбергъ, соскакивая съ козелъ.

Супруги вышли изъ экипажа и подлѣзли подъ навѣсъ, гдѣ находился ресторанъ. Двери ресторана были распахнуты и на нихъ висѣли заколотые селезень и пѣтухъ въ перьяхъ. На порогѣ стояло и сидѣло пять-шесть буро-рыжихъ собакъ съ взорами, обращенными въ ресторанъ. Пройдя между собакъ, супруги вошли въ довольно мрачное помѣщеніе, состоящее изъ большой комнаты съ диванами по стѣнамъ и столиками съ мраморными досками около этихъ дивановъ. На диванахъ сидѣли, поджавъ подъ себя одну или обѣ ноги, фески въ бородахъ и усахъ. Одни съ аппетитомъ уписывали что-то съ тарелокъ ложками, другіе, покончивъ съ ѣдой, пили изъ большихъ стакановъ лимонадъ или воду съ вареньемъ и покуривали шипящій наргиле, съ большимъ усиліемъ втягивая въ себя черезъ воду табачный дымъ. Въ углу какой-то старикъ турокъ съ сѣдой бородой, но съ черными сросшимися въ одну дугу бровями держалъ въ рукахъ остовъ курицы и самымъ аппетитнымъ образомъ обгладывалъ на немъ послѣдніе остатки мяса. На столѣ лежали три-четыре турецкія газеты, но ихъ никто не читалъ. Пахло чадомъ отъ пригорѣлаго жира, ибо у задней стѣны, какъ разъ противъ входа, помѣщался большой закоптѣлый очагъ и около него жарили на древесныхъ угольяхъ вздѣтые на желѣзные прутья куски мяса. Около очага молодой парень въ фескѣ и бѣломъ передникѣ мѣшалъ что-то уполовникомъ въ мѣдномъ горшкѣ, поставленномъ на табуреткѣ. Посреди комнаты, ближе къ входу было возвышеніе, а на немъ прилавокъ, уставленный графинами съ яркими фруктовыми эссенціями для прохладительнаго питья и цѣлыми стопками цвѣтныхъ фаянсовыхъ блюдцевъ и колонками изъ стакановъ, вставленныхъ одинъ въ другой. Тутъ-же стояли вазы съ апельсинами, яблоками, грушами, а съ потолка висѣли на веревкѣ, связанные вмѣстѣ, нѣсколько ананасовъ. Изъ-за прилавка торчала голова турка въ фескѣ и сѣдыхъ усахъ.

При входѣ супруговъ Ивановыхъ въ сопровожденіи Нюренберга, голова турка изъ-за прилавка начала кланяться, при чемъ ко лбу прикладывалась ладонь руки.

Видя такую непривычную обстановку, Глафира Семеновна говорила:

— Николай, я, ей-ей, боюсь… Смотри, какъ на меня подозрительно всѣ смотрятъ.

— Да что, ты душенька! Гдѣ-же подозрительность-то! Напротивъ, я вижу самыя добродушныя лица, — отвѣчалъ мужъ.

Нюренбергъ суетился и предлагалъ супругамъ усѣсться на диванъ за одинъ изъ столиковъ.

— А то такъ можно на галлереѣ помѣститься. Здѣсь есть сзади этаго комната маленькаго галлерея, выходящаго на дворъ, а на дворѣ маленькаго садикъ и фонтанъ, — говорилъ онъ.

— Нѣтъ, ужъ лучше здѣсь сядемъ и будемъ въ самомъ центрѣ турецкаго ресторана, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Садись, Глаша, обратился онъ къ женѣ и сѣлъ.

Та все еще не рѣшалась занять мѣсто и спросила Нюренберга:

— Послушайте, Афанасій Иванввичъ, можетъ быть сюда дамы вовсе и не ходятъ?

— Турецкаго дамы — нѣтъ, не ходятъ. А каждаго американскаго леди, каждая англійскаго миссъ, котораго пріѣзжаютъ въ Стамбулъ, всегда бываютъ, — отвѣчалъ проводникъ и захлопалъ въ ладоши.

Изъ-за прилавка вылѣзъ усатый турокъ и, прикладывая ладонь къ фескѣ и къ груди и кланяясь, подошелъ къ супругамъ. Нюренбергъ заговорилъ съ нимъ по-турецки.

— Афанасій Иванычъ, вы карту кушаній у него потребуйте и по картѣ я выберу себѣ что-нибудь самое распротурецкое, — сказалъ проводнику Николай Ивановичъ.

— Карты здѣсь нѣтъ, а вотъ господинъ кабакджи (т. е. рестораторъ) предлагаетъ самаго лучшаго пилавъ изъ курицы и долмасъ изъ баранины.

— Для меня ничего, кромѣ бифштекса, заявила Глафира Семеновна. — Но пожалуйста скажите хозяину, чтобы не изъ лошадинаго мяса. Мы вдвое заплатимъ, а только чтобы была бычья говядина.

— Я уже спрашивалъ, мадамъ. Бифштексовъ у него поваръ не дѣлаетъ, а если вы желаете, то вамъ приготовятъ самаго лучшаго кусокъ филе на вертелѣ.

— Изъ бычьей говядины? переспросила Глафира Семеновна.

— Да, да. Изъ бычьяго говядина. А про лошадинаго мяса бросьте вы, мадамъ, и думать. Нѣтъ здѣсь такого говядина.

— Какъ-же въ Петербургѣ у насъ всѣ разсказываютъ, что мусульмане просто обожаютъ лошадиное мясо.

— Только не въ Константинополѣ. Вамъ, эфендимъ, пилавъ изъ курицы? обратился Нюренбергъ къ Николаю Ивановичу.

— Вали пилавъ! Пилавъ, такъ пилавъ. А нѣтъ-ли еще чего нибудь потуречистѣе, чтобы было самое распротурецкое?

— Долмасъ.

— А что это за долмасъ такой?

— Жаренаго рисъ и бараньяго мясо въ винограднаго листьяхъ.

— Такъ это развѣ турецкое блюдо? Мы его у братьевъ славянъ ѣдали. А ты выбери что-нибудь изъ турецкаго-то турецкое.

Нюренбергъ опять началъ съ кабакджи переговоры на турецкомъ языкѣ и наконецъ объявилъ, что есть гусиная печенка съ лукомъ и чеснокомъ.

— Ну, жарь гусиную печенку съ лукомъ и чеснокомъ.

— Баклажаны и маленькаго тыквы можно сдѣлать съ рисомъ и бараньимъ фаршемъ.

— Опять съ рисомъ? Да что это вамъ этотъ рисъ дался!

— Самаго любимаго турецкаго кушанья — рисъ.

— Николай! Да куда ты столько всякихъ разныхъ разностей заказываешь! Заказалъ два блюда — и довольно, останавливала мужа Глафира Семеновна.

— Матушка моя, вѣдь это я не для ѣды, а для пробы. Ну, хорошо. Ну, довольно два блюда — пилавъ и печенка. А что-же сладкое? Надо и турецкое сладкое попробовать. Совѣтую и тебѣ что-нибудь заказать для себя. Къ сладкому ужъ никоимъ образомъ лошадятины тебѣ не подмѣшаютъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ.

— Пусть подастъ мороженаго, только не сливочнаго, а то я знаю, какія здѣсь могутъ быть сливки!

— Мороженаго, мадамъ, здѣсь нѣтъ, отвѣчалъ Нюренбергъ. — Мороженаго мы въ кафе у кафеджи получимъ. Самаго лучшаго мороженаго. А вотъ у него есть хорошаго нуртъ.

— Это еще что за нуртъ такой?

— А это кислаго молоко съ сахаромъ, съ вареньемъ, съ корица, гвоздика и…

— Довольно, довольно! перебила Нюренберга Глафира Семеновна. — За молоко спасибо. Знаю я, чье здѣсь молоко подаютъ. Вѣдь это то молоко, изъ котораго кумысъ дѣлаютъ.

— О, мадамъ! Зачѣмъ такого подозрительнаго?..

— Ну, такъ вотъ… Мужъ, что заказалъ себѣ, того ему и пусть подадутъ, а мнѣ филе на вертелѣ. Да пожалуйста, чтобы съ соленымъ огурцомъ.

— Кабакджи говоритъ, что есть цвѣтнаго капуста.

— Ну, съ цвѣтной капустой…

Нюренбергъ сталъ по-турецки передавать хозяину ресторана заказъ супруговъ, подошелъ къ его прилавку и что-то выпилъ изъ налитой ему рюмки.

Старикъ турокъ съ большой сѣдой бородой и черными бровями дугой, обглодавъ окончательно остовъ курицы, кинулъ его на улицу сидѣвшимъ на порогѣ ресторана собакамъ и, держа свои сальныя руки растопыреннными, направился мыть ихъ къ находящемуся у стѣны фонтанчику-умывальнику.