В гостях у турок

L

Изъ подъѣзда выскочилъ рослый дѣтина, одѣтый въ черногорскій костюмъ, и сталъ помогать выходить изъ коляски пріѣзжимъ, бормоча что-то по-турецки Адольфу Нюренбергу. Тотъ тоже вытаскивалъ изъ экипажа подушки, сакъ-вояжи, корзиночки. Супруги вступили въ подъѣздъ.

— Бакшишъ, эфендимъ! — крикнулъ имъ вслѣдъ съ козелъ кучеръ.

Проводникъ махнулъ ему рукой и сказалъ Николаю Ивановичу:

— Ничего не давайте, Я дамъ, сколько нужно, и потомъ вы получите самаго настоящаго счетъ.

Въ роскошныхъ сѣняхъ гостинницы, съ колоннами и мозаичнымъ поломъ, подскочили къ супругамъ два безукоризненно одѣтыхъ фрачника, въ воротничкахъ, упирающихся въ подбородокъ, и причесанные а ли капуль, одинъ съ бородкой Генриха IV, другой въ бакенбардахъ въ видѣ рыбьихъ плавательныхъ перьевъ, и спросили: одинъ по-французски, другой по-нѣмецки, въ какомъ этажѣ супруги желаютъ имѣть комнату.

— Пожалуйста, только не высоко, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— У насъ, мадамъ, великолѣпный асансеръ… — пояснилъ по-французски бакенбардистъ и пригласилъ супруговъ къ подъемной машинѣ, у которой уже мальчикъ въ турецкой курткѣ и фескѣ распахнулъ двери.

Прежде чѣмъ войти въ комнату подъемной машины, супруги осмотрѣлись но сторонамъ. Въ сѣняхъ было нѣсколько лѣпныхъ дверей съ позолотой и на матовыхъ стеклахъ ихъ значились надписи, гласящія по-французски: «столовая, кафе, кабинетъ для чтенія, куаферъ, бюро».

— Сдерутъ въ такой гостинницѣ. Охъ, какъ сдерутъ! Чувствую, что обдерутъ, какъ липку, — проговорилъ Николай Ивановичъ, влѣзая въ подъемную машину.

— Ну, что-жъ… Зато ужъ хорошо будетъ и лошадинымъ бифштексомъ не накормятъ, — отвѣчала Глафира Семеновна, усаживаясь на скамейку.

Торжественно всталъ передъ ними въ машинѣ бакенбардистъ, досталъ для чего-то изъ кармана аспидныя таблетки, раскрылъ ихъ и вынулъ изъ-за уха карандашъ. Турченокъ въ фескѣ заперъ дверь, нажалъ кнопку, раздался легкій свистокъ и машина начала подниматься.

Во второмъ этажѣ машина остановилась. Опять свистокъ. Бакенбардистъ выскочилъ на площадку корридора и пригласилъ выдти супруговъ. На встрѣчу имъ вышелъ еще фрачникъ, уже гладко выбритый, еще болѣе чопорный и ужъ съ такими высокими воротничками, упирающимися въ подбородокъ, что голова его окончательно не вертѣлась. За нимъ виднѣлась горничная въ бѣломъ чепцѣ пирамидой, черномъ платьѣ на подъемѣ и передникѣ съ кармашками, унизанномъ прошивками и кружевцами. Горничная совсѣмъ напоминала опереточную прислугу, какая, обыкновенно, бываетъ на сценѣ около декораціи, изображающей таверну, подаетъ жестяныя кружки горланящему мужскому хору и наливаетъ въ нихъ изъ бутафорскихъ деревянныхъ бутылокъ вино. Для довершенія сходства, у нея были даже подведены глаза.

— Сдерутъ. Семь шкуръ сдерутъ. Чувствую, — опять проговорилъ женѣ Николай Ивановичъ, выходя изъ подъемной машины. — По лицу вижу, что вотъ эта глазастая привыкла къ большимъ срывкамъ.

— Ну, что тутъ… — отвѣчала жена. — Зато чисто, опрятно. А то ужъ я очень боялась, что мы попадемъ въ Константинополѣ въ какое-нибудь турецкое гнѣздо, гдѣ и къ кофею-то подадутъ кобылье молоко.

— Вотъ комната о двухъ кроватяхъ, — произнесъ по-французски, распахнувъ двери номера, первый фрачникъ. — Вчера изъ нея выѣхалъ русскій шамбеленъ, — прибавилъ онъ. — Oh, une grande personne!

Комната была большая, въ три окна, прекрасно меблированная.

— А комбьянъ? — спросилъ о цѣнѣ Николай Ивановичъ.

Фрачникъ въ бакенбардахъ посчиталъ что-то карандашемъ на таблеткахъ и отвѣчалъ:

— При двухъ кроватяхъ, эта комната будетъ вамъ стоить шестьдесятъ два піастра въ день.

Николай Ивановичъ взглянулъ вопросительно на жену и сказалъ по-русски:

— Шестьдесятъ два піастра… Разбери, сколько это на наши деньги! Вишь, какой туманъ подпускаетъ. Надо, впрочемъ, поторговаться. Нашъ еврейчикъ давеча говорилъ, что здѣсь въ Константипополѣ надо за все давать только половину. Ce шеръ, мосье… Прене половину. Ли муатье… — обратился онъ къ фрачнику.

— Команъ ли муатье? — удивился тотъ. — О, мосье, ну законъ прификсъ.

— Ну, карантъ: франкъ.

— Вы меня удивляете, монсье… продолжалъ фрачникъ по-французски и пожалъ плечами. — Развѣ нашъ торговый домъ (notre maison) позволитъ себѣ просить больше, чѣмъ назначено администраціей гостинницы!

— Надо дать, что спрашиваетъ. Онъ говоритъ, что у нихъ безъ запроса, сказала Глафира Семеновна.

— Безъ запроса! А еврейчикъ-то нашъ давеча что говорилъ? Дамъ ему пятьдесятъ. Ну, сянкантъ, мусью.

Фрачникъ съ бакенбардами въ видѣ плавательныхъ перьевъ сдѣлалъ строгое лицо, отрицательно потрясъ головой, сложилъ таблетки и убралъ ихъ въ карманъ, а карандашъ спряталъ за ухо, какъ-бы показывая, что окончательно прекращаетъ разговоры. Гладко бритый фрачникъ улыбался и перешептывался съ опереточной горничной.

— Ни копѣйки не хочетъ уступить, а еврейчикъ говорилъ, что въ Константинополѣ надо торговаться, повторилъ Николай Ивановичъ женѣ.

— Да вѣдь нашъ еврейчикъ говорилъ про турокъ, отвѣчала Глафира Семеновна, — а тутъ французы. — Бонъ… Ну рестонъ зиси… (Мы остаемся), обратилась она къ фрачнику съ бакенбардами и стала снимать съ себя верхнее платье.

Фрачникъ въ бакенбардахъ поклонился и вышелъ изъ комнаты. Опереточная горничная бросилась съ Глафирѣ Семеновнѣ помогать ей снимать пальто. Гладко-бритый фрачникъ принялъ отъ Николая Ивановича пальто и остановился у дверей въ ожиданіи приказаній.

— Вообрази, отъ нея пахнетъ духами, какъ изъ парфюмерной лавки, сказала мужу Глафира Семеновна про горничную, которая помогала ей снять калоши.

— Слышу, слышу, отвѣчалъ тотъ:- и чувствую, что за все это сдерутъ. И за духи сдерутъ, и за трехъ-этажный чепчикъ сдерутъ, и за передникъ. Что-жъ, надо чаю напиться и закусить что нибудь.

— Да, да… И надо велѣть принести бутербродовъ, — проговорила Глафира Семеновна. — Апорте ну дю те… — обратилась она къ слугѣ, ожидавшему приказаній.

— Bien, madame… Desirez vous du thé complet?

— Вуй, вуй… Компле… Е авекъ бутербродъ… Впрочемъ, что я! Де тартинъ…

— Sandwitch? — переспросилъ слуга.

— И сандвичъ принесите.

— Постой… Надо спросить, нѣтъ-ли у нихъ русскаго самовара, такъ пусть подастъ, — перебилъ жену Николай Ивановичъ. — Экуте… Ву заве самоваръ рюсъ?

Слуга удивленно смотрѣлъ и не понималъ.

— Самоваръ рюсъ… Te машине… Бульиваръ рюсъ… — пояснила Глафира Семеновна.

— Nous avons caviar russe, мадамъ, — произнесъ слуга.

— Ахъ, шутъ гороховый! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Мы ему про русскій самоваръ, а онъ намъ про русскую икру. И здѣсь, въ Турціи, полированные французы не знаютъ, что такое русскій самоваръ. Грабить русскихъ умѣютъ, а про самоваръ не имѣютъ понятія. Апорте те компле, пянъ блянъ, бутербродъ. Алле! — махнулъ онъ рукой слугѣ.

Слуга сдѣлалъ поклонъ и удалился.