Вблизи Софии

15

Три дня назад случился новый обвал. Обошлось без жертв, но несколько часов люди были отрезаны в забое, и теперь многие боялись входить в туннель.

Траян решил по крайней мере месяца два не вести проходку, пока не закончат подготовительные работы. За это время надо расширить площадку для погрузки породы, отремонтировать рельсовый путь, устроить в туннеле разъезды, увеличить число вагонеток и дрезин, капитально отремонтировать неисправные, наладить и электрическое хозяйство и, что важнее всего, расширить и забетонировать свод и стены туннеля по крайней мере метров на пятьдесят от забоя. Только тогда можно снова продолжать проходку широким фронтом.

Проходчики поддержали эту реорганизацию. Но Тошков был против. За несколько дней нельзя было добиться заметных сдвигов, тем более, что снабжение материалами все еще не наладилось. Тошков воспользовался этим и заявил, что они не могут идти на «сомнительные эксперименты», когда не выполнено и двух процентов плана. Работы в забое возобновились, опять началась «погоня за метрами». Тогда-то и произошел последний обвал. И снова все остановилось.

Главный инженер колебался. Он был согласен с доводами Евтимова, но в то же время опасался, что, если полностью прекратят проходку, выполнение плана задержится еще на два месяца. К тому же у него не было уверенности, сможет ли потом Евтимов наверстать упущенное.

В управлении строительства было назначено совещание. Вызвали Тошкова и Траяна. Прежде чем отправиться, Траян пошел еще раз в туннель.

У самого входа ему встретился бригадир.

— Как дела? — спросил Евтимов. — Пожалуй, трудновато будет нам справиться?

— Что поделаешь, товарищ инженер, нелегко, да не в этом дело. Было бы желание — работа пойдет. Вот теперь с вагонетками. Просто досада. На котловане вагонетки освободились, а нам сюда не дают. Ждут, видите ли, распоряжения начальника сектора, а он, говорят, еще не изучил вопрос. До каких же пор будет изучать? Да к тому же после обвала и людей нет. Боятся, не хотят идти. Только сегодня стали понемногу возвращаться.

Начало туннеля было хорошо освещено. На равном расстоянии друг от друга поблескивали электрические лампочки. Дно туннеля устилали широкие прочные доски, на которые опирались рельсы узкоколейки. Своды были широкие и забетонированные.

Евтимов вместе с бригадиром пошел вглубь. Дальше лампочки попадались все реже и реже, кое-где было совсем темно. Вагонетка сошла с разбитых рельсов, на ней лежал и сладко похрапывал какой-то рабочий.

— Кто это тут развалился? — Бригадир принялся расталкивать спящего. — Илия, ты? Ты почему же не поставишь вагонетку?

Парень потянулся, испуганно огляделся и расправил затекшие плечи.

— Эту поднимем — другая перевернется. Дальше вон дрезина стоит. Один рельс отошел, да еще и вода его затопила. Пока не сделают хороший настил, работа с места не сдвинется.

— Да разве это настил? — возмутился Евтимов. — Скажи лучше — трясина. Набросали досок кое-как, шею можно сломать. И почему тут такая темнота?

— Проводка опять не в порядке. Помигает, помигает и потухнет. Да и лампочки, по правде сказать, воруют.

— Вечно у нас то одного нет, то другого не хватает… Вот и с карбидными лампами беда. Людям приходится добираться до забоя почти в полной темноте, — послышались из глубины туннеля голоса. — Только и знаем, что стоим да на лопаты любуемся. День ото дня дела все хуже и хуже. Дрезина стала, вагонетки полные, а как их вывезешь? Куда породу девать? Жены скоро нас домой пускать не будут — даже на папиросы денег нет.

Высокий худой паренек полез под вагонетку, старался поднять ее. Инженер и бригадир помогли ему. Евтимов еще не всех рабочих знал, но уже запомнил этого юношу с падавшим на лоб чубом и веселым лицом. На одном производственном совещании тот резко и дельно говорил о беспорядках в туннеле.

— Ты где работаешь? — спросил Евтимов.

— В верхней галерее. Трудно там, — юноша сказал это с улыбкой, будто речь шла о самой легкой и приятной работе. — Ползком приходится пробираться. Отверстие узкое, сантиметров пятьдесят, не больше.

— Спас — крепильщик, — пояснил бригадир, — но чуть где потруднее — он уже там. Для него нет смен.

Евтимов с бригадиром остановились около груды отбитых камней. Над их головами угрожающе нависали глыбы. Слышался равномерный гул. Время от времени он затихал; очевидно, механизмы работали с перебоями.

— Пока мы не укрепим стены, опасность обвала неизбежна. Мы рискуем жизнью людей, — говорил Евтимов.

— Так уж сразу и упадут эти камни! — засмеялся Спас. Улыбка на его запорошенном пылью лице казалась какой-то застывшей. — Сначала шум слышится, рокот. Вот к этому всегда надо прислушиваться. А то случается и неожиданно. В последний раз мы только спустились — и обвал произошел. Подпорки в сорок сантиметров, а подломились, как спички.

Траян молчал.

— Товарищ инженер, где вы тут? — подошел рабочий. — Там звонили из управления: ждут вас. Говорят, должен специально обсуждаться вопрос о нашем туннеле.

Траян не любил бывать на совещаниях. Ему казалось, что обычно там выступают люди, которые ничего не понимают, только критикуют руководство, а другие, тоже ничего не понимающие, считают эту критику правильной и тем самым подрывают авторитет ведущих инженеров. Он считал, что раз уж ему доверили работу, то должны полностью на него полагаться. Сам он привык советоваться с техниками и рабочими, но только с теми, кто имел уже опыт и мог кое-чем поделиться.

В тусклом электрическом свете был виден рабочий, возившийся с буром. Со свода туннеля на его голую спину падали капли. Евтимов присмотрелся, как тот действует, потом сам взял инструмент и показал, как надо держать его.

Взгляд инженера скользнул по полу. Он нагнулся совсем низко и вдруг поднял голову.

— А это что? Контрсвод сделали?

— Вот теперь за него и примемся. Инженерша тут была, она тоже про это говорила.

— Только теперь? А если скала обрушится?

— Да ведь инженер Тошков велел торопиться, продвигаться вперед. Не было времени. К тому же и людей мало. Самые лучшие уходят. Трудно их удержать. Ничего почти не зарабатываем. Надо подтянуть людей, поговорить с ними. Потолкуйте об этом с парторгом.

— При чем тут парторг? — недовольно сказал Евтимов. Он не верил в успех, когда в работу вмешивались «политики»: только забивают людям головы своими идеями и еще больше отвлекают их от работы. — Он техник?

— Кто? — удивился бригадир.

— Да парторг.

— Нет. Техников и без него хватает. Но он человек толковый. И с людьми умеет говорить. Было время, и я отчаялся, решил — уйду. Парторг узнал, что я увольняюсь. А он слышал о моей работе. По радио несколько раз упоминали мою фамилию. Вызывает он меня в контору. Не помню уж точно, что он мне говорил, но будто в душу заглянул. Слушаю его и поначалу, конечно, возражаю. А потом замолк, только слушаю. Как поговорил он со мной, словно другим человеком я стал: не могу уйти со стройки, сердцем прирос.

— Да ты, наверно, зарабатываешь неплохо?

— Не в том суть. Дело — вот что главное. Когда я пришел, то, верно, сперва все о заработке расспрашивал. А теперь я и за работу отвечаю и за людей, смотрю, чтоб людям было хорошо, да и работа шла… Берегитесь, дрезина собьет!

…Евтимов вышел с совещания первым и сразу же отправился к себе. Длилось оно недолго, но после него остался неприятный осадок.

Час назад, когда он входил в узкую длинную комнату, полную народа, главный инженер дочитывал последнюю страницу доклада. Нахмуренный молодой человек в бежевом свитере неохотно подвинулся, давая место. Траян услышал только заключительные слова:

— План по туннелю за истекший месяц, стыдно сказать, выполнен едва на пятнадцать процентов, если не меньше. У инженера Евтимова, может быть, и были благие намерения, когда он попытался применить новый метод работы, но, поскольку этот метод означает срыв плана, не думаю, чтобы он оказался возможным. Проходка туннеля не двигается с места. Мы должны прямо сказать: так больше продолжаться не может!

Траян не собирался выступать. Но его вывели из себя слова главного инженера и особенно выступление Тошкова:

— Мы возлагали на товарища Евтимова большие надежды. Да. Полностью ему доверяли. А что получилось? За месяц в туннеле не подвинулись ни на метр. Это промедление можно прямо назвать заранее обдуманным. Не хочу употребить более сильное слово. Да!

Евтимову часто приходилось спорить. Обычно он спокойно выслушивал мнения противника, хладнокровно опровергал возражения, с фактами в руках доказывал правильность своей точки зрения и умел защитить ее. Но, когда раздался хриплый голос этого самодовольного хлыща, Траян, всегда такой невозмутимый, уравновешенный, почувствовал, как кровь бросилась ему в голову.

Не перехватил ли он в таком состоянии через край? Траян медленно шел по дороге и старался вспомнить каждое свое слово. Нет, пожалуй, и сейчас, когда он немного успокоился, он повторил бы то же самое:

— Что я застал, когда приехал? Люди в туннеле сидели без работы из-за нехватки инструментов. Без конца портились насосы, электромоторы, трансформаторы. Вот и до сих пор, несмотря на все мои предупреждения и требования, нет предохранителей для воздухопроводов и они при взрывах падают и разбиваются. Каждый знает, что бетонирование стен туннеля должно отставать от проходки самое большее на пятнадцать-двадцать метров. А что было до моего прихода и особенно когда начальником сектора стал инженер Тошков? Вместо того чтобы организовать целостную проходку на короткие расстояния и одновременно бетонирование, что было совершенно необходимо при такой породе, допустили — тут и я могу сказать, как мой коллега Тошков, — допустили, и вполне обдуманно, чтобы работы велись только в нижней галерее, причем бетонирование не производилось. Всякий может убедиться, что сейчас забетонировано только двести пятьдесят метров. В этом причина частых обвалов, образования пустот. Грунт в этом месте требует немедленного бетонирования А при теперешнем положении вещей, когда туннель месяцами не бетонируется, происходит вымывание породы и увеличивается возможность обвалов. Почему приостановили реорганизацию, которой я добивался? Что это? Намеренные проволочки, безответственность или просто полное невежество? Мне необходимо по крайней мере два месяца, чтобы наладить организацию, и то при условии, если начальник отдела снабжения Сиджимков будет добросовестно выполнять свои обязанности и вовремя доставлять материал. А вместо этих двух месяцев мне дают на реорганизацию две недели и обвиняют здесь, перед всем коллективом, во вредительстве! Могу ли я теперь оставаться на объекте? Могу ли я нести ответственность за все ухудшающееся положение, а главное за человеческие и материальные жертвы?..

Евтимов присел на скамью, стараясь собраться с мыслями. Голова шла кругом. Чем больше он раздумывал, тем больше убеждался, что не сказал ни одного лишнего слова. Мог бы даже и еще добавить: об инертности главного инженера.

Но что будет, если он уедет отсюда? Тошкову ни за что не справиться. Пришлют другого, он не справится и его сместят, но в конце концов найдут подходящего человека. Да, но чего ради терять время и средства? На плотине инженеры хоть и неопытные, но полны энтузиазма, желания учиться, и дело у них пойдет. А туннель придется бросить на безответственного невежду. Разве так он представлял строительство своего водохранилища? Конечно, тогда он не мог предвидеть всех трудностей, неизбежных на таком огромном объекте.

Евтимов встал и пошел дальше, не замечая, что его догоняет какой-то невысокий молодой человек. В первый момент Евтимов не узнал парторга. Траяну почти не приходилось с ним разговаривать, и сейчас он ждал, что тот осудит его за выступление. Пускай! Все равно он решил уехать. Займется своими проектами, а то он их совсем забросил.

— Несмотря на равнодушие и бездеятельность Сиджимкова, мы обеспечили стройку цементом до конца месяца, — дошел до сознания Траяна сквозь его собственные мысли приятный голос Божинова. — Если прекратятся простои камнедробилки, строительство плотины пойдет. Мне кажется, там уже все наладилось. Весо Русев и Иван как будто наладили сита. Младен Зарев занят сейчас организацией еще одного бетонного завода. Так что скоро потребность в бетоне будет полностью удовлетворена, хватит и на туннель.

Траян молчал. Он шагал, подняв голову, подставив лицо ветру. Божинов, не показывая виду, что его задевает это молчание, продолжал спокойно и мягко:

— Еще месяц назад, когда вы впервые выступили с предложением на время реорганизации остановить работы в забое, я подумал, что это, пожалуй, очень рискованно; ведь мы и так отстали. Знаю я и то, что в Советском Союзе никогда не начинают проходку, пока не будет завершена необходимая подготовка. Но нам надо хорошенько все прикинуть. Разумеется, в это время бетонирование будет продолжаться, и даже усиленными темпами.

— Для меня вопрос ясен, — холодно заговорил Евтимов. — Все, что я сделал за эти несколько недель, было совершенно излишне, раз Тошков опять начинает работать по-своему. В таком случае я не вижу необходимости оставаться здесь. Для того чтобы выполнялись абсурдные распоряжения Тошкова, мое присутствие вовсе не обязательно. Любой молодой инженер без всякого опыта справится не хуже меня. Даже лучше: он легче примирится с подобными темпами работы и не станет возражать против всяких нелепостей. Данные геологических изысканий, по-видимому, неизвестны инженеру Тошкову. А рабочие планы нельзя применять без проверки. Они разработаны в кабинете, не вполне соответствуют местным условиям и потому должны постоянно исправляться. Я вызвал проектировщика для уточнения планов. Жду его со вчерашнего дня. Поймите, Тошков спешит с проходкой только ради одной цели: ему лишь бы написать в отчете — «за месяц пройдено столько-то метров». А главный инженер как будто не понимает этого. Но это же водонапорный туннель! Его нельзя строить кое-как, он тогда не выдержит давления, а оно будет немаленьким. С тех пор как я здесь, уже дважды были обвалы — к счастью, небольшие, без человеческих жертв, но работа-то стоит! Проходка прекращается до тех пор, пока не вывезут обвалившуюся породу. Без конца допускают ошибки, даже нечто большее, чем ошибки: закрывают глаза на недостатки, чтобы не обидеть того или другого. А мы все топчемся на месте. Да что тут говорить!..

Траян махнул рукой. К чему оставаться здесь? Сегодня же он возьмет чемодан и уедет.

Может, он бы так и сделал, если бы на месте Божинова был кто-то другой. Траян невольно вслушивался в то, что говорил парторг. Его ясный взгляд, задушевный голос и простые слова доходили до сердца.

— Мне нравится ваша принципиальность и непримиримость. Нравится, что вы видите перспективу работы. Вы здесь недавно, и я еще плохо вас знаю. Но думается, мало только констатировать ошибки и возмущаться. Надо бороться до конца. Вот, например, отсутствие заинтересованности, равнодушие к работе. По-моему, это один из самых больших наших недостатков. Вы говорите: «Мое присутствие здесь излишне». Почему? Разве все, что вы сделали, не было оценено по достоинству многими людьми, и мной в том числе? А вот все ли возможное вы сделали? У вас есть огонек, интерес к работе. А попытались вы разжечь этот огонек у других? Наши строители — чудесные люди, но надо поговорить с ними по душам. А вы и на собраниях не бываете.

— Чего ради я буду ходить на эти собрания? Чтобы тупоголовые невежды читали мне нотации? Одно из двух: или мне доверяют, или нет. Я не слепой — вижу, что парторганизация и руководство не питают ко мне ни малейшего доверия. Что бы я ни предложил — все тотчас же отвергается. В каждом моем распоряжении видят вредительство. Нет, мне здесь не место.

— А вы не допускаете, что иногда тоже можете ошибаться? На собраниях-то и осуществляется общественный контроль!

Неожиданно голос парторга стал строже. Это озадачило Евтимова, но он продолжал все с той же откровенностью:

— Да, безусловно. И я принимаю замечания. Иногда простой рабочий заметит что-нибудь, и я соглашаюсь, если это толково и исходит от человека, который понимает в деле. И все же я знаю, что, уехав, поступлю правильно.

— Нет, неправильно. И для вас самого и для строительства. Вы обладаете двумя качествами, необходимыми инженеру-строителю: знаниями и опытом. Вы упорны и настойчивы, у вас есть организаторские способности…

Незаметно они миновали территорию строительства и вышли на шоссе. Луга были уже скошены, и копны сена желтели в лучах полуденного солнца. Кругом простор, тишина, удивительное спокойствие.

Только деревянная арка отделяла их от строительства. Но Траян чувствовал, что его неодолимо влечет назад, за эту арку, туда, где шум, беготня, тревоги. Он теперь внимательно вслушивался в слова Божинова.

— Начальный период строительства требует огромных усилий. И каждому нужна помощь. Партия — великая сила, вы недостаточно на нее опираетесь. А она во многом может помочь вам, хозяйственникам, инженерам. Главное — привить людям веру в строительство. Поверив в него, они не смогут оставаться равнодушными, будут гордиться, что участвуют в таком деле.

— И обо мне можно сказать то же, — медленно заговорил Траян, неожиданно решив поделиться всем, что накопилось в душе. — Едва ли кто-нибудь так, как я, мечтал увидеть осуществленным это строительство. Если бы вы знали, сколько ожиданий и разочарований пережил я, прежде чем приехал сюда! Но и здесь их было немало. На меня смотрят недоверчиво, враждебно. Мало кого интересуют мои исследования, мой опыт. Предпочитают Тошкова из-за его связей. Не доверяют мне руководство. А мне оно нужно не ради самолюбия — надеюсь, вы мне верите, — а ради того, чтобы строить, создавать это водохранилище, задуманное когда-то мною. Ну, ничего! Я найду способ быть полезным и вне строительства. Развитие нашей гидроэнергетики мне слишком дорого, чтобы я мог оставаться в стороне.

— Да, — после долгого молчания произнес парторг. — я не знал. Никогда не приходилось задумываться об этом. Надо будет этим заняться. Но я хочу спросить вас: разве вы правы, когда отрицаете коллективные методы работы? На собраниях много времени тратится зря — это верно, но и достигается согласованность в работе, вносятся ценные предложения, участвуют все строители.

— Уж не хотите ли вы, чтобы я советовался с инженером Тошковым? — раздраженно спросил Евтимов.

Автомобильный гудок и шум мотора заглушили его слова. Траян глянул на подходивший автобус, и ему показалось, что кто-то машет ему из окна. Он не успел разглядеть, кто это: автобус уже въехал на территорию строительства. Уж не Ольга ли? Сегодня ведь должен был приехать проектировщик.

Вместе с Божиновым они миновали арку и подошли к автобусу. Пассажиры уже вышли, но Траян никого из знакомых не заметил. Он собирался проститься с Божиновым, да все никак не мог решить, что же сказать ему. Если бы и другие думали так! Главный инженер относится ко всему совсем иначе.

Сзади послышались шаги и знакомый звонкий голос заставил его остановиться.

— Товарищ Евтимов, здравствуйте! Наконец-то я добралась. Очень опоздала? Или вы меня не ждали? Я не успела на первый автобус. Представляете — проспала!

В самом деле, Ольга! Приветливая, оживленная, как всегда. Евтимов впервые видел ее в спортивном костюме. Засмотревшись на девушку, он не сразу вспомнил, что надо познакомить ее с Божиновым.

— Божил Божинов? Так это вы? Младен Зарев всегда говорит о вас с восторгом. Он сейчас здесь? Тогда вы должны мне помочь, — она как будто обращалась к Божинову, но старалась, чтобы и Евтимов ее слышал. — Вы не представляете, что меня ждет! Сколько же ошибок нашел инженер Евтимов в чертеже, если он вызвал меня сюда, да еще «срочно»! Он такой строгий, требовательный. «Не соответствует геологическим условиям, не изучена местность». Но я так рада, что здесь никакой выговор не испортит мне настроения.

Ярко-желтый шарфик оттенял ее черные локоны и черный свитер. Траян не сводил глаз с девичьей фигурки, стройность которой особенно подчеркивал этот спортивный костюм. Присутствие девушки сразу изменило его настроение. Все так же с грохотом проносились грузовики, все так же мелькали брезентовые куртки и ватники, но это все стало совсем другим.

Вдвоем с Ольгой они спустились в туннель. У входа разложили на бочке чертеж. Едва Евтимов взглянул на него, как нахмурился и сердито заговорил:

— Куда годится это дно? Когда вы чертили, вы подумали, почему оно должно быть именно таким?.. Так было в общем плане? Это не оправдание. Надо критически относиться ко всякому плану. Вот из-за подобных ошибок и несообразностей у нас и создалось тяжелое положение. Проектировщик должен чаще бывать на объекте. Что это за чертежи, которые делаются только в канцелярии!

Когда они вошли в туннель, Евтимов рассказал, как он думает организовать работу. Девушка двигалась осторожно, внимательно рассматривала забетонированные стены. Вот она остановилась, взяла долото у стоявшего поблизости рабочего и принялась ковырять бетонную облицовку.

— Но тут плохо сделано! Совсем тонкий слой. Вот — чуть тронешь, и уже осыпается. Не выдержит давления.

Она шла вдоль стены, где было совсем сыро, опиралась по временам на воздухопровод, чтобы не поскользнуться, и все так же внимательно вглядывалась в своды.

— Смотрите, тут даже трещины! — воскликнула она. — Нет, идите сюда. Как же можно так работать? Кто отвечает за это: вы или инженер Тошков?

Траян засмеялся. Ничего не скажешь, деловая! Еще немного — и они поменяются ролями: она станет пробирать его. Он ничего не ответил. Сейчас, кажется, даже стало не так темно, как обычно. Будто солнечный луч пробился сквозь какую-то щель.

— Вы знаете, что Тошков прислал на вас целый донос? Будто бы вы умышленно стараетесь замедлить строительство туннеля. Вы должны опровергнуть это.

Траян спокойно возразил:

— Что тут опровергать? Я не занимаюсь глупостями.

— Дело серьезное. Поговаривают о комиссии, наказании.

— Вот и хорошо — пусть приезжает комиссия. Увидят по крайней мере, как безответственно ведется работа: пробивают туннель сквозь гнейсовые скалы, даже не укрепляя их.

Евтимов снова почувствовал раздражение и не замечал, что больно задевает Ольгу.

— Чертежи не соответствуют техническому проекту. Не знаю, куда только смотрят в этом проектном бюро. Не уточнены, например, профили.

Он замолчал, потеряв нить мысли. В мерцающем свете лампочки виднелся нежный профиль Ольги. Его слегка освещенные контуры, казалось, были нарисованы тончайшей кистью китайского художника. Все утонуло во мраке, светилось только это милое, прелестное лицо. Как мог он так резко говорить с ней, разве она виновата? На душе у него потеплело. Траян больше не мог спорить о туннеле. Не хотелось ни говорить, ни думать.

Тяжелые сапоги зашлепали по грязи. Мимо прошли забойщики, их голоса разносились далеко под сводом:

— Как фамилия того, другого инженера, я не знаю. Никогда его не видел в туннеле. Но при нем все-таки левов пятьдесят-шестьдесят в день зарабатывали. Двигалась понемногу проходка. А как пришел этот Евтимов, что стало? Поставили нас, забойщиков, крепильщиками, теперь и двадцати левов нет!

— Чем виноват человек? Не видишь, что ли, целыми днями из туннеля не выходит? Говорят, ошибки были, оттого и скала обрушилась.

— Оттого, что он из туннеля не выходит, мне ни тепло, ни холодно!

— Работал я с Тодором Стоичковым в Кознице и по восемьдесят левов получал. А здесь это временные непорядки. Своими глазами вижу. Эх, вот Тодор Стоичков не меньше инженеров понимал. Как он скажет, так мы и делали. Уж он не работал кое-как. Дадут ему эти негодные сверла, что ломаются, как спички, — он работу не начнет. А дадут хорошие — любо-дорого послушать, как они у него в руках поют. Будто и не скала перед ним, а вата…

Голоса затихли. Траян и Ольга медленно пробирались вперед. Девушка, стоя на качающейся доске, искала глазами, куда бы ступить.

— Надо было вам надеть сапоги, — сказал Траян.

— Ничего, у меня обувь крепкая, — девушка посмотрела на свои спортивные ботинки, тонувшие в грязи.

На миг она представила Лиляну в красных туфельках и тонких чулках. Наверно, Младен предпочел бы видеть крохотные следы ее высоких каблучков, а не эти отпечатки огромных ботинок. Эх, Младен!

У Ольги потемнело в глазах, ей вдруг показалось, что она куда-то проваливается. Ну и пусть, так лучше. Она пойдет дальше, еще дальше, только бы не видеть ни людей, ни света.

— Там дальше мокро, — прервал Траян ее мысли. — Нет, так не годится, надо обязательно найти резиновые сапоги. Спас, — крикнул он высокому парню, — поищи где-нибудь сапоги.

— Коста! — Спас обернулся к парню, свесившему ноги с перевернутой вагонетки. — Ты долго будешь так загорать?

— Жду, когда привезут крепежный материал.

— Тогда снимай сапоги, да побыстрее. Потом на вагонетке доедешь.

Ольга села на воздухопровод, сняла ботинки и стала надевать сапоги. В первый момент ей было неприятно в этих чужих сапогах, но потом она развеселилась. Она умела приноравливаться к условиям, во всяком положении находить что-то забавное. Нельзя сказать, что теперь ей стало удобнее: сапоги были ей велики и тяжелы, ноги скользили. Но она не досадовала, не жаловалась, не старалась привлечь к себе внимание. Повернув к свету блокнот, она быстро записывала замечания Траяна. Только раз, когда надо было подняться на цыпочки, чтобы достать до верхней галереи, она сильно поскользнулась, но не вскрикнула, а засмеялась. Бригадир, который шел с ними и производил измерения, тоже рассмеялся.

— Не из пугливых наш инженер. А тут раньше работала одна девушка-техник, так она, уж не знаю, притворялась или нет, только, как погаснет лампочка или света вдруг не дадут — тут частенько это случается, — кричала не своим голосом. Темноты уж очень боялась. А вечером, как пойдет гулять, куда только страх девается! Может, конечно, потому, что там она не одна была…

Дрезина протянула за собой состав, нагруженный породой. Бригадир оглянулся, проверяя, в порядке ли вагонетки. На последней сидел рабочий без сапог. Бригадир немного поворчал на него: забираться на вагонетки было запрещено.

Ольга и Евтимов приближались к забою. Слышался глухой гул. Шипение компрессоров раздражало непривычное ухо. Идти становилось все труднее, очень мешала невывезенная порода.

Внезапно погас свет. Послышались голоса и топот. Потом все смолкло.

Ольга не в силах была пошевелиться. Такого страха она еще никогда не испытывала. Темнота сковывала ее. Девушке показалось, что вокруг никого нет, что она совсем одна.

Что могло случиться? Неужели обвал?

Представив самое страшное, она стала успокаиваться.

— Товарищ Евтимов, вы где? Что будем делать? Останемся здесь или попробуем выбраться?

Неизвестно было, сколько это могло продолжаться, и Евтимов предложил пробираться к выходу. В темноте засветился огонек, это шахтер с зажженной папиросой прошел мимо. Он был спокоен — очевидно, уже привык к подобным происшествиям.

— У вас нет карбидной лампы? — спросил Траян.

— Кончился карбид. Было немного, да другая смена взяла.

Свет папиросы помог им немного продвинуться вперед. Они шли по воде, протягивая вперед руки, стараясь не наткнуться на что-нибудь. Траян чувствовал себя виноватым в том, что так случилось, но девушка делала вид, что происшествие совсем ее не смущает.

— Теперь я по крайней мере поняла, что означает выражение «хоть глаз выколи». Темнота окружает нас словно плотной стеной. Интересно, повреждение местное или и в Софии сейчас тоже темно? Когда построят наше водохранилище, света будет хватать всем. Надо только скорее строить!

Траян двигался, как во сне. Он не видел Ольги, но чувствовал, что она совсем рядом. Слышал ее звонкий бодрый голос, ощущал ее дыхание. Стоит только протянуть руку, и он сможет обнять ее, такую желанную, милую. Ни разу прежде, когда он бывал с девушкой, эта мысль не приходила ему в голову. Но темнота пробудила в нем странное чувство. Он протянул руки, чтобы обнять Ольгу.

А та, не слыша его голоса и шагов, встревоженно вскрикнула:

— Товарищ Евтимов, где вы? Тут вода, мы не утонем? Вы близко? Дайте мне руку.

Рука была протянута с такой доверчивостью и чистосердечием, что он не посмел обмануть это доверие.

— Тут какой-то ящик или вагонетка, — отозвался он наконец. — Посидим.

Послышались шаги и голоса. Снова сверкнул огонек папиросы. Шахтеры спокойно разговаривали.

— У нас в туннеле что зима, что лето — все одно. А смотри, как плотина за лето выросла.

— Сверла — дрянь. Так и ломаются. А запасных нет.

— Да все так! Взять хоть бетономешалку. Как испортится, кончаем работу. За всю смену гроша ломаного не заработали. Теперь вот свет погас. Я давно говорю: надо запасную машину на случай аварии.

— Есть одна, ее скоро пустят…

Голоса смолкли вдали. Раздался какой-то треск. Девушка вздрогнула, придвинулась к Траяну.

— Спичек нет ли у вас? — спросила она.

— И как это я сразу не догадался! Подождите, у меня тут и газета — можно сделать факел.

Он скрутил газету жгутом и поджег. По стенам заплясали тени.

— Удивительно романтично, правда? — сказала Ольга. — Долго мы еще здесь пробудем?

Траян не сводил глаз с лица девушки. Оно казалось ему то близким, то далеким, как видение, как мечта. Он мог наклониться, сжать девушку в объятиях, прильнуть к этим маленьким пухлым губам. Но синие глаза смотрели так доверчиво и, как ему показалось, укоризненно… Газета выпала у него из рук, не догорев.

Снова их обступила темнота. Они прошли еще несколько шагов и опять остановились, столкнувшись с проходившими шахтерами.

— Эй, кто это стоит на дороге? Что вы тут делаете?..

Траян не ответил. Он пробирался ощупью. Темнота сделала его смелее. Он шагнул вперед, ища руку девушки, и вдруг услышал, как зашелестела бумага.

— О! — воскликнула Ольга, — мой блокнот. Все время держу его в руках, а не догадалась, что из него тоже можно сделать факелы. Только бы не сжечь те листы, где я записывала ваши замечания. Я вырву страницы из середины. Посветите мне спичкой. Хорошо, что темно и меня не видно. Кто знает, на кого я сейчас похожа! Наверное, настоящий трубочист.

Он сделал несколько факелов и стал зажигать их один от другого, идя впереди и освещая дорогу. Чем ближе к выходу, тем прочнее становился дощатый настил.

Когда впереди уже засиял дневной свет, лампочки вспыхнули.

— Ну вот, теперь все в порядке, — улыбнулась девушка. — До чего же все-таки хорошо, когда светло!

Она побежала вперед, стараясь скорее выбраться из туннеля. Но ноги ее едва отрывались от земли. Она оглянулась:

— Ох, уж эти сапоги!..