Вблизи Софии

30

Неожиданно вернулась зима. Выпал мокрый снег, подул сильный ветер и превратил снежинки, облепившие тросы кабель-крана, в кусочки льда. Над бетонными блоками кружились крупные белые мухи. На рабочих площадках в беспорядке валялись доски и бревна. Но никто не убирал их. Лед за одну ночь сковал их, словно прибил к земле огромными гвоздями.

Строители шли быстро, не останавливались, даже чтобы словом перекинуться. Они опять подняли воротники, натянули ушанки и кепки до самых бровей.

Ветер свирепел, рвался через щели в кабину башенного крана. Таня туже подвязывала красный шерстяной платок. Пальцы ее окоченели, и она никак не могла сделать узел. Поверх поношенных брюк она надела брезентовые, но ветер надувал их, как баллон, и пронизывал ее до костей.

Девушка открыла окошко и посмотрела вниз. Двое рабочих стояли на площадке перед краном и кричали, чтоб она начинала. Из-за похолодания укладку бетона приостановили и занялись переноской бревен и камней.

Окошко хлопнуло от ветра, Таня отпрянула внутрь, потерла руки, чтоб согреть их, потом взялась за рычаг, но «челюсти» не раскрывались. Она схватилась за маневровую рукоятку и попыталась сдвинуть рычаг. «Челюсти» не двигались. Таня снова открыла окошко, но теперь уже взглянула вверх. Волосы от ветра выбились из-под косынки и перепутались. Придерживая их одной рукой, девушка озабоченно смотрела на стрелу. Трос в одном месте заело. Нужно добраться до самого верха стрелы и поправить его. Девушка вздохнула. «Ой, и почему я сейчас не дома, не с мамой?» — подумала она. Ей представилась маленькая теплая кухня, чайник на печке, а мать осторожно ступает, что-то ласково говорит ей.

В первый раз она не решилась одна подняться на стрелу, чтобы смазать ролики на конце. Позвала машиниста, который учил ее. А тот и говорит: «Ты уже умеешь. Полезай сама». Она полезла, но дыхание ее прерывалось на каждом шагу. Она стала насвистывать, чтобы придать себе смелости. Поднималась все медленнее, и чем выше была, тем ей казалось страшнее. Она подумала о тех, кому приходилось преодолевать большие трудности, о партизанах, о героях из прочитанных книг, — и устояла. Потом уже она забиралась туда чуть ли не каждую неделю. Поднимется она и сейчас, только вот очень холодно.

Сильная рука рванула дверь кабины.

— Ты почему не подаешь? Мы там внизу ждем, замерзли совсем. Кричим тебе, а ты притворяешься, что не слышишь.

Девушка смотрела испуганно. Этот человек имел полное право ее бранить. Как это она поддалась слабости? Что она раздумывает и медлит?

Таня подпоясала ватник, подвернула отвороты брюк, чтоб не мешали, и вылезла из кабины.

Железные перекладины стрелы покрылись льдом, и ноги девушки скользили. Ветер опять растрепал ее волосы, они застилали глаза, мешали видеть. Но она не могла подобрать их. С трудом отнимала то одну, то другую руку от заледеневшей балки и засовывала в карман ватника, чтобы хоть немного погреть. Наконец она достигла верха. Стрелу слегка покачивало под напором ветра. Смотреть вниз Таня не решалась. Она протянула руку, приподняла трос и перекинула его через блок.

Спускалась Таня уже спокойнее. Даже решилась посмотреть вниз, где ее ждали такелажники. Она попыталась помахать им рукой, но в этот миг услышала какой-то шум, похожий на удар о железо, сильный свист и жужжание, как будто огромный жук закружился вокруг ее головы.

Девушка онемела. Свист доносился со стороны кабель-крана. Порвался стальной трос и закрутился серебряным обручем, а кошка медленно ползла вниз вместе с грузом.

— Стойте, стойте, — крикнула девушка, но ее никто не слышал.

Таня не заметила, как соскользнула со стрелы, которая всегда вселяла в нее такой страх, как добралась до лестницы, спустилась по ней и, не заходя в кабину, очутилась на рабочей площадке. Такелажники удивленно глядели на нее. Таня показала рукой и крикнула дрожащим голосом:

— Кабель-кран… тросы…

Больше она ничего не успела сказать. Она побежала дальше, перескакивая через балки, и наконец влетела в диспетчерскую.

В кабине дежурила девушка-диспетчер. Не понимая, что случилось, она с тревогой повторяла в телефонную трубку:

— Что вы делаете? Почему не поднимаете? Почему бросили кошку?

Таня перехватила у нее трубку:

— Остановите, остановите! Тросы у кабель-крана! Несчастье! Оборвались! Спутались! Тросы! Остановите!

Щеки ее пылали, уши пощипывало, но она не замечала холода и повторяла:

— Машинист! Машинист! Эй, кто там?

Вместо ответа в трубке раздался встревоженный голос:

— Посмотрите, не видно внизу инженера Зарева? Сообщите и инженеру сектора. Позовите кого-нибудь из механиков. Хоть Ивана Ушева. Повреждение очень серьезное. Спускаюсь.

Таня отошла от телефона и только теперь взглянула на изумленного диспетчера.

— Могут опять позвонить. Не уходи.

Таня убежала. У бетонного блока увидела Мирко, бросилась к нему. Они кинулись на поиски Младена. На площадке, над которой был спущен ковш, стояли строители, глядели вверх, где перепутались тросы, ворчали:

— Глаза б не смотрели! Нашли время оборваться!..

— Эх! Плакали наши денежки. Раз кабель-кран остановился, значит, и работе конец.

— На руках мы, что ли, бетон таскать будем? Ведь тут тонны…

— Да, дело нешуточное. Кто знает, когда исправят.

— А ну, пойдем погреемся. И откуда такая стужа нагрянула?

— Придет главный механик — все наладят. Он, верно, на другой объект ушел.

— Как же, ушел! Будет он тебе в такой холод тут торчать!

Со всех сторон стекались люди. Поглядывали наверх, качали головами, пожимали плечами. Ведь надо же! Только молодым инженерам наконец-то удалось пустить кабель-кран на полную мощность, как случилась эта беда. Провода соскочили, перепутались с крепильными тросами и зацепились за верхние ролики кошки. Случалось и раньше, что они соскакивали, но ни разу так не перепутывались.

Машинисты собрались на строительной площадке. Обсуждали, прикидывали, что делать. Весо Русев, ответственный за механизмы, внимательно слушал. Выход был только один, но выполнить это было нелегко.

— Товарищи, иначе нельзя. Один из вас, кто посмелей да помоложе, должен забраться наверх, к самым проводам, и там отцепить провода от крепильных тросов. Ну, кто согласен?

Рабочие молчали, жались, вглядываясь в вышину, где в опаловой мгле терялись очертания троса. Высота — сто метров, а от одного ската котлована до другого больше двухсот. И ветер набрасывается с такой силой, вонзает тысячи ледяных игл. Внизу и то невозможно долго находиться, а каково-то там наверху висеть на тросе?

Светлые глаза парторга потемнели. Неужели нельзя найти другой способ? Как же подвергать людей такой опасности? Нужно еще подумать.

— Можно, — предложил Весо, — перерезать провода — минутное дело. Но тогда нужно будет привозить новые из-за границы, а это означает остановку кабель-крана более чем на месяц.

— Только этого еще нам недоставало! — сердился главный инженер. — Оборвем одно звено, распадется вся цепь. Нечем будет подавать бетон и другие материалы. Поглядите, как все приуныли без работы. Представляете себе, что такое остановить строительство плотины на целый месяц?

Машинист спустился из кабины кабель-крана. Он попытался привести в движение блок, чтобы хоть спустить трос. Но блок не действовал.

— Если у нас нет нужного человека, то надо вызвать с другого объекта, — предложил главный инженер. — Или попросим прислать нам специалиста с прокатной базы.

Многие с облегчением вздохнули. Вот и решение проблемы. Но Младен Зарев стал возражать. Это значит опять ждать дни и недели. У них ведь уже есть опыт: прежде чем создали ремонтную мастерскую, из-за самой незначительной поломки их заставляли ждать месяцами. Божинов подошел к машинистам. В его голосе было тепло, но слова заставляли холодеть.

— Видите, товарищи, другого выхода нет. Нужно, чтоб кто-нибудь, кто полегче и половчее, поднялся и устранил аварию. Посмотрим, кто самый смелый.

— Я не берусь, мне не по силам, — отозвался рыжеватый парень с приплюснутым носом. — Сам признаюсь. Повиснуть на ветру на стометровой высоте! Мороз по коже подирает!

— Я бы поднялся, — послышался низкий неуверенный голос, — но я ничего не понимаю в этом деле. Если мне объяснят…

Глаза Дурхана горели, как в ту ночь, когда перекрывали реку.

— О тебе не может быть речи, Дурхан, — сразу сказал парторг.

— Парторг прав. Тут нужен знающий человек, — сказал пожилой машинист.

— У меня жена и трое детей, — отозвался другой и так надвинул кепку, что закрыл лицо, потом протиснулся сквозь толпу и исчез.

«И правда, ведь так страшно», — думала Таня, не сводя глаз со стальных тросов. С сильно бьющимся сердцем слушала она этот разговор. Ах, если бы она что-нибудь понимала! Вот случай показать, что и она беспокоится за стройку. Но не по силам ей это дело. Правда, если нужно, силы найдутся. Обычно она так боялась подниматься на стрелу, а сегодня и не почувствовала, как оказалась наверху. Но здесь нужен более умелый и опытный человек. Все-таки это сугубо мужское дело.

Невольно она подумала о Киро. Он бы решился? Что бы ни случилось, он всегда впереди. Когда ломалась машина и не было Ивана, звали Киро. Он не знает еще о случившемся, оттого его, наверное, и нет.

Это даже лучше. Хоть бы и не приходил. Пусть на этот раз обойдутся без него.

А он уже бежал. Запыхавшись, пробивался сквозь толпу, на ходу расспрашивая об аварии.

Киро оказался рядом с Таней, но не заметил ее. Она смотрела на его густые заиндевевшие и немного топорщившиеся брови, на слегка выдающиеся скулы, на морщинки в углах губ — морщинки, говорившие об упорстве. Прядь кудрявых волос падала ему на лоб. Разве впервые она видит, как красив Киро? Почему она не сводит с него глаз? Почему ему нужно было прийти именно сейчас? На днях машинисты кабель-крана получили переходящее знамя. Киро, помощник машиниста, прикрепил знамя к блоку. Когда ковш с бетоном поднимался наверх, знамя гордо развевалось над строительством и было видно издалека. А сейчас оно бьется на безжизненно повисшем блоке.

Младен Зарев говорил с Иваном и парторгом. Киро стоял рядом и внимательно прислушивался к разговору. Он не вмешивался, но его мысли можно было прочесть по выражению лица. Только бы они согласились! Таня скажет ему, чтоб он не подымался. Этого нельзя допустить. Девушка взглянула в его синие ясные глаза и опустила голову. Как могла она переносить нахальный, грязный взгляд Сиджимкова? И как могла воображать, что она выше Киро?

Люди, чтобы согреться, шли на бетонный завод, в контору, потом опять возвращались. На большинстве участков не работали, но и не уходили.

Инженер Тошков узнал об аварии во время обеда. Он кончил обедать и легкой пружинящей походкой отправился к месту происшествия.

— Неприятное дело. Да. Это значит, что инженер Весо Русев не следил за работой и допустил поломку такого важного и нужного механизма. А машинисты? Они что, спали в это время? Вот в чем дело. Да?

— Дело совсем не в этом, товарищ Тошков, — прервал его парторг. Голос его был почти груб. — Сейчас важнее найти человека, который поднялся бы наверх и устранил аварию. Да!

Тошков пожал плечами. Он поправил меховой воротник зимнего пальто и хотел отвечать. Неожиданно послышался тихий голос Киро:

— Я поднимусь.

Наступило молчание.

— А не отложить ли до завтра? — предложил кто-то. — Может, потеплеет.

— А может, еще больше похолодает, — Киро говорил все так же тихо. — Стоит вся стройка. Бетон замерзнет в ковше и в бетономешалке. Нам его потом не вынуть. Зачем откладывать? И завтра опять же кому-нибудь придется подниматься.

Строительная площадка мгновенно наполнилась людьми. Слышались вопросы: «Кто это Киро? Какой Киро?» Один рабочий подал парню рукавицы. Другой снял ушанку и надел на него вместо темно-синей кепки. Киро смущенно и растерянно улыбался. Оправдает ли он их доверие? Потом еще раз взглянул на помрачневшее небо, вспомнил мать, которая все еще оплакивала двух братьев, погибших на войне. Они отдали родине жизнь, так неужели он отступит сейчас?

Киро обвязался монтажным поясом, сел на блок и улыбнулся:

— Поднимайте!

— Рейку, дайте ему рейку, чтобы было чем поправить тросы! — крикнул кто-то.

— Ну и стужа! Должно быть, градусов двенадцать холода!

— Не так уж холодно, да ветер очень сильный.

— Так и щиплет, проклятый. Пошли погреемся.

Киро не слышал этих разговоров и уже не думал об опасности. Его тревожило другое: сможет ли он устранить аварию? Тросы зашевелились, закачались, и блок начал медленно подниматься вместе со своим живым грузом.

Оказавшись в воздухе, раскачиваемый во все стороны, Киро почувствовал страх. Он смотрел на медленно удалявшуюся землю, и ему хотелось спрыгнуть, вернуться на нее. На секунду перед ним мелькнула Таня: маленькая беспомощная девушка махала рукой, и ему показалось даже, что она что-то кричит. Но он не расслышал. Только заметил красный платочек и огромные испуганные глаза.

А блок поднимался все выше и выше.

Никто из собравшихся не шелохнулся. Подходили еще люди, останавливались, тоже смотрели вверх.

— На рожон лезет этот мальчишка, — словно про себя сказал рослый рабочий. — А молодец! Эх, только бы справился, ведь нешуточное дело. Только бы выдержал!

— Не надо было ему позволять. Я еще раньше говорил, — отозвался пожилой рабочий.

— А по-твоему как? Остановить стройку?

— Вот если бы мороза не было…

— Да, если бы… Вчера была весна, сегодня зима.

На листе железа развели огонь и грелись возле него. Машинисты собрались у кабины — оттуда лучше видно и можно будет по первому же знаку привести в действие мотор. Они стояли понурившись, чувствовали себя виноватыми: Киро не побоялся подняться, а они, более опытные, испугались.

— Таня, — крикнул технорук, — сбегай на второй кран, пусть остановят работу.

Девушка не двинулась с места. Она, не отрываясь, всматривалась туда, где двигалась черная точка.

А Киро уже не думал о тех, кто остался на площадке. Все под ним затягивал белый туман. Деревья представлялись низкими заснеженными кустами. Людей он не различал, а огромные бетонные блоки походили на серые ящики…

Подъем закончился. Киро приподнялся и схватился одной рукой за толстый стальной трос, зацепился за него скобой пояса. Другой рукой попытался снять провода. Левой он не мог так же хорошо действовать рейкой и поэтому чаще перегибался вправо. Уши у него замерзли. Не выпуская рейки, он похлопывал по шапке, пока не закрыл ею уши.

Юноша шаг за шагом двигался вперед, распутывая провода. Но холод и усталость все больше сковывали его. Под порывами ветра тросы тихо, монотонно жужжали. То ли от холода, то ли от этого жужжания ему захотелось спать. Снова мелькнуло худое, увядшее лицо матери. Старики родители надеются только на него. Но ведь и вся стройка надеется тоже. Киро встрепенулся, начал повторять про себя: «На меня надеются. Я должен это сделать. И сделаю».

Киро показалось, что по телу разливается тепло. Он почувствовал себя бодрее и начал энергичнее наносить удары рейкой по проводам. Но тут тоже нельзя было перехватить через край. Если какой-нибудь из кабелей сорвется, то с огромной силой отскочит назад и может задеть его по рукам, по голове. Ему, пожалуй, не устоять под таким ударом.

Внизу, на площадке, все молчали: пристально смотрели вверх, прислушивались. Младен ходил взад и вперед. Он предпочел бы сейчас быть на месте Киро, там, на воющей высоте, чем переживать эти тревожные минуты ожидания. Мирко зажигал сигарету от сигареты и, как все некурящие, бросал их, не затянувшись и двух раз. Он то поднимался к машинистам на кабель-кран, то спускался на площадку.

Самым неожиданным было то, что парторг стал на всех покрикивать:

— Сложите костер, чтобы согреть Киро, принесите коньяку или водки — и наконец сказал: — Так нельзя! Это не может столько продолжаться: он не выдержит и сорвется. Дайте ему знак, чтобы спускался.

Замахали руками, закричали:

— Спускайся, спускайся!

Киро, надвинув на уши меховую ушанку, ничего не слышал. Да если бы и услышал, не послушался бы. Он двигался дальше, обхватив рукой заледеневший металлический трос, упираясь в него локтем. Пальцы одеревенели и не слушались. Рукавицы мешали ему, он сбросил их. Проверил, хорошо ли закреплен монтажный пояс, и отпустил ненадолго руки. Тело его закачалось над бездной.

Внизу потеряли счет минутам. Не помнили, сколько времени прошло с тех пор, как Киро застенчиво сказал: «Я поднимусь».

— Спускайся, спускайся! — закричал снова Младен. Голос его от волнения стал хриплым, замерзшие губы едва двигались. Кто-то схватил Младена за рукав:

— Смотрите!

Что-то отделилось от кабеля и полетело вниз. Собравшиеся на площадке вскрикнули и отшатнулись. Одни закрыли глаза, другие протягивали руки, словно хотели подхватить падающее тело. Потом раздался голос Тани:

— Это не он… Он наверху.

На скованную холодом землю упала рейка, которой орудовал Киро. Теперь он поправлял нижние провода ногами. Метр за метром оставались позади. Еще немного — и все будет в порядке. Пальцы прилипали к ледяному металлу, и он с трудом отдирал их. Пронизывающий ветер раскачивал его между небом и землей. Киро просунул руку между роликами. Отделил один, другой. Зажглись электрические лампы, свет прожекторов залил все вокруг. Остался последний — только бы не сорвались провода! Они смахнут его одним ударом. Киро уперся коленом в кошку, одной рукой ухватился за фалангу между роликами, другой стал медленно отпихивать провод. Еще рывок — Киро сжался, и провод стал на место, не задев его. Юноша разогнул ногу и сел на блок.

— Спускайте, — прошептал он, хотя никто его отсюда не мог услышать. Огромным усилием воли ему удалось снять шапку и подать знак.

Тросы закачались, блок легко скользнул вниз.

Когда парторг снимал Киро с блока, то увидел, что руки юноши все в крови и распухли. С губ тоже стекала тонкая струйка крови, а лицо было неподвижно.

— И-исправил, — тихо сказал он.

— Скорее к костру его! К огню!..

— Дайте водки!..

— Лучше ведите домой!..

Киро медленно шел, поддерживаемый Дурханом. Он спал на ходу. На миг открыл глаза и увидел Таню. Она закутывала во что-то теплое и мягкое его руки. Платок, ярко-красный платочек. Юноша попытался улыбнуться.

— Таня, исправил, — повторил он. Хотел еще что-то сказать, но веки стали тяжелее свинца.