Вблизи Софии

16

Шофер служебного автобуса кричал, высунувшись в окно кабины:

— Говорю вам, больше некуда. Машина битком набита. Беру тех, у кого есть разрешение от администрации. Ну что за бестолковый народ! Вроде бы интеллигенция, а простых слов не понимают.

Он вышел из машины и заговорил с шофером грузовика:

— Не пойму я этих людей. Не хотят здесь жить — не брались бы за эту работу. А то с четверга начинают просить место на субботу. Ни разу без ругани не уехал.

— Не прав ты, Христо, — отозвался Весо, тоже собравшийся в Софию. — У людей семьи. Надо их навестить. Есть, конечно, и такие: приедут в понедельник вечером, а утром во вторник начинают думать, как обратно вернуться. Ну как, поехали, что ли?

— Куда тут ехать? Не видишь, сколько народу набилось? А не повезешь — ты же во всем и виноват. А я не могу перегружать машину. Решил стать стотысячником. Пусть управление обеспечит нормальное сообщение, больше машин даст, что ли.

Наконец дверца с шумом захлопнулась. Шофер дал сигнал, и машина тронулась. Те, кто не смог уехать, отправились на поиски попутной машины. А те, кому повезло, весело улыбались, будто одержали какую-то победу. Кое-кто вез с собой объемистую сумку с продуктами: их легче было купить в хорошо снабжавшемся магазине при строительстве. И все вслух делились планами о том, как они проведут время в Софии.

— Я, как приеду, — говорил Весо, — сейчас же под душ, а потом за билетами в оперу.

Позади двое уговаривались встретиться в пивной:

— Не знаю, смогу ли.

— Приходи, чего там! Жду тебя в девять.

— Не знаю. Я тебе позвоню. Посмотрю, как дома обстановка сложится.

— И ты спрашиваешь разрешения у жены?

— Как все мужья. А что это Сиджимкова не видно? Ты ему сказал о нашем уговоре?

— Сказал, не беспокойся. Он пристроился в машине главного инженера.

Траян Евтимов молчал. Ему было как-то неловко, что и он оказался среди тех, кто любой ценой старался ускользнуть в конце недели в город.

В сущности он не испытывал особого желания попасть в Софию. Ужасно неприятно, когда знакомые начинают расспрашивать о строительстве и о его работе. Что он может сказать о себе? Сменный инженер какого-то заброшенного туннеля. Но Дора часто звонит и сердится, что он уже больше месяца не был дома. А теперь, когда начнут строительство шахты, придется бывать в городе еще реже.

Убедившись, что полная реорганизация работы в туннеле не удастся, Евтимов стал обдумывать другие возможности ускорения проходки. Он поддержал предложение Ольги. Тем более, что и в его проекте предусматривалось строительство шахты для ведения проходки еще в двух направлениях.

После долгих обсуждений это предложение было принято руководством. Но в то же время недовольство против Траяна росло. Одни невзлюбили его за то, что он относился к ним свысока, другие воспользовались тем, что он не всегда посещал собрания, и всюду рассказывали, как он не слушает ничьих советов и один решает все сложные вопросы.

В Гидропроекте высказались за его увольнение и наказание. Но Божил Божинов решительно выступил против. Остановились на компромиссном решении: Траяна отстраняли от работы в туннеле и посылали в Буковицу для сооружения шахты. А предлог выдвинули такой: идея шахты принадлежит инженеру Евтимову, так кому же, как не ему, претворять ее в жизнь?

Траян знал, что в Гидропроекте не особенно верят в его успех, считают, что он со своим проектом шахты непременно провалится. А Тошков старался держать Евтимова подальше от управления, чтобы тот не мог рассказать о его промахах.

Разрабатывать проект шахты было поручено Ольге. Теперь она чаще бывала на строительстве, и ее уже не могли упрекнуть, что она не изучает на месте условий работ. Значило ли что-нибудь для Траяна ее участие в работе?

Не раз во время бесконечных совещаний ему хотелось бросить все и уехать, но появлялась Ольга и что-то удерживало его. Одна мысль, что она приедет, доверчиво попросит его совета, оживит все вокруг своим застенчивым лукавством, придавала Траяну бодрости, делала самый пасмурный день солнечным, праздничным.

Автобус вдруг остановился. Евтимов в недоумении посмотрел в окно и увидел, что это уже София. Он вышел из машины, пересек улицу. Рюкзак с бельем, который он нес, держа за ремни, ударял его по ногам.

Шум, уличная суета прервали ход его размышлений. Он стал думать о доме. Траян любил приезжать неожиданно, чтобы сделать Доре сюрприз, и оттого никогда не звонил заранее. Дора как будто еще сильнее радовалась, когда он появлялся вот так вдруг, без предупреждения. Дальше все пойдет по заведенному порядку: Траян отправится в ванну, потом будет бриться, а Дора накрывать на стол и поминутно заглядывать к нему, чтобы рассказать обо всем, что произошло в его отсутствие. Потом придут ее родители или они сами отправятся туда.

Сегодня Траяну никого не хотелось видеть. Они побудут с Дорой вдвоем. Ему так много надо ей рассказать.

Открывая входную дверь, он неожиданно почувствовал досаду, неприязнь ко всему городскому, к этим людям, которым живется спокойно и легко. Они только все отрицают, бесконечно брюзжат, не имея ни малейшего представления о том, что творится там, в двух шагах от города, — о борьбе, лихорадке строительства, о трудностях, возникающих каждый день. Он подумал, что на строительстве у него не остается времени прочесть газету, а теперь он проведет полтора дня в полном безделье. За это время можно было бы докончить чертеж помпы и прикрепить желоб к верхней галерее (это было его предложение), чтобы более быстро и легко удалять грунт и скальную породу.

…Дора ходила за ним по пятам, помогала доставать вещи из рюкзака, стояла рядом, пока он брился.

— Рассказывай, Траян!..

А сама без конца перебивала его, не давала ему произнести ни слова.

— Какой ты грязный! А рубашки, просто ужас! Не знаю, как я их отстираю, — почти никогда нет тока, воды не согреешь. Да и я забываю, в какие часы разрешено пользоваться электричеством четным номерам, в какие нечетным. Только понадобится — оказывается, именно сейчас нельзя. А штраф накладывают большой. Ни погреть ничего, ни погладить. А знаешь, что случилось с Юлькой? Пошла она как-то с приятельницами к Жужи. Без приглашения, но получилось что-то вроде вечеринки. Не успела Жужи поставить кофейник, выключили ток. Спиртовки у них не было, примус испорчен — так что нельзя было вскипятить ни чаю, ни кофе. А больше ничего Жужи не приготовила, не ждала их.

— И они ушли без кофе? Ах, бедная Жужи!

— А ты только послушай, что было со мной. Такая неприятность! Собралась я к Лили, на день рождения. Перед этим зашла к парикмахеру. Только он мне накрутил волосы и я села в сушилку — свет погас! Ужасно! Так и сидела я с накрученными волосами под холодной сушилкой и ждала, пока дадут ток. Хорошо, хоть недолго пришлось ждать, я еще успела к Лили.

— Действительно, ужасная неприятность!

— Ну что ты смеешься, Траян? А люди смеются над тобой. Говорят: «И твой муж продался коммунистам. Строят свое водохранилище, народные деньги тратят, а мы тут сидим без света».

— Да, Жужи, Рони и Кики остались без кофе, а ты пошла в гости с плохо подвитыми и просушенными волосами, какой ужас! Действительно, жаль миллионов, вложенных в строительство!

— Что тут смешного? Послушай, что я тебе еще расскажу. Ты ведь знаешь рыжую Перку. Муж ее раньше был полковником, она и теперь еще этим гордится. Не может понять, что теперь все по-другому. Так вот, ее племянника исключили из союза молодежи: он порвал какие-то лозунги, в школе вел себя плохо, не знаю, что там еще. Тогда Перка пришла к нам просить, не сможешь ли ты что-нибудь сделать. Она ведь убеждена, что у тебя сейчас есть связи. И знаешь, в какое неудобное положение я попала? Когда она была у нас, выключили свет. Перка иронически улыбается, смотрит на меня сверху вниз и цедит сквозь зубы: «Какого мнения ваш супруг об этих перебоях с током? Ведь он работает на каком-то строительстве?» Она это произнесла по-французски — barrage. «Он, разумеется, понимает, что из этой безумной траты денег ничего не выйдет. Инженер — умный человек, полковник его весьма ценит. Тем более удивительно, что он связался с этими. И именно сейчас, когда дело идет к концу».

Траян, сначала улыбавшийся, стал раздраженно барабанить пальцами по круглому столику.

— А ты? Ты согласилась с ней?

— Я, конечно, ей возразила, сказала, что со временем будет больше электроэнергии, что сейчас это неизбежные трудности, переходный период. А она еще больше возмутилась: «Зачем вы притворяетесь? Разве вы не видите, что с каждым днем становится все хуже? И это называется социалистической культурой!»

— И ты ничего не сказала?

— А что я могла сказать? И тетя Зорница ее поддержала. Она тогда гостила у меня неделю.

— Я об этом сразу догадался. И все-таки удивляюсь.

— Чему тут удивляться? Так думают все.

— Не им удивляюсь, а тебе. Как ты можешь слушать этих слепых, недальновидных людей, у которых нет ни воображения, ни перспектив! Почему ты не выставишь их за дверь? Ты изменилась, Дора.

— Ну, что ты! Я вовсе не придерживаюсь их взглядов, просто подумала: тебе интересно узнать, что они говорят.

— Нет, — Траян отодвинул пепельницу и встал. — Меня нисколько не интересует, что они думают. В тот день, когда Жужи не могла вскипятить кофе, а ты не догладила свой воротничок…

— Я гладила твою рубашку, вот эту, что ты сейчас надел…

— Пусть так. Ничего страшного, если бы я один раз надел плохо выглаженную рубашку. Хочешь, я тебе расскажу, что случилось в это время у нас на строительстве? Я был в туннеле, когда вдруг выключили ток. Карбидные лампы были не заряжены. Темно, как в могиле, со стен капает, под ногами вода, кругом вагонетки, рельсы, камни. В туннеле тогда со мной была одна девушка. Она не испугалась, не стала жаловаться. Только и сказала: «Надо скорее строить, обеспечить Софию электричеством».

Эти слова напомнили ему о листке из Ольгиного блокнота, лежавшем в кармане куртки. Он хотел его вынуть — на пол упала смятая бумага.

— Какое-то письмо, — сказала Дора, поднимая листок.

— Нет! — поспешно ответил Траян и протянул руку к последнему «факелу», который они с Ольгой так и не успели зажечь тогда в темном туннеле. Этот листок, попавший на глаза жене, вдруг смутил Траяна.

— Он тебе нужен? — удивленно спросила Дора.

Траян уронил измятый листок.

— Нет, выброси его, Дора! — против воли сказал Траян. В его голосе слышалась тревога и страх. — Тебе надо переехать на строительство.

Неужели он так боится этого мимолетного воспоминания? Что для него эта случайно встретившаяся девушка, озарившая его сиянием своей молодости? Ведь Дора — это его жизнь, его молодость, его любовь. Он делил с ней все: свои юношеские мечты, удачи и невзгоды — и важное и незначительное. Ей он первой рассказал о своем водохранилище. И она все еще молода и хороша. Но даже не это главное. Он связан с ней каждой своей мыслью, каждым переживанием, каждым вздохом. Ведь это его Дора! Двадцать лет изо дня в день невидимые нити соединяли их. Разве можно разорвать тысячи этих невидимых нитей?

Почему он вдруг сказал об этом переезде? Испугался, что может отдалиться от Доры, и оттого так поспешно зовет ее к себе?

Дора привыкла угадывать все мысли мужа, но сейчас она не могла понять причины его внезапного решения. Правда, вначале, когда Траян только что уехал, он говорил ей, что они должны быть вместе. Но потом ни разу не напоминал ей об этом. И вот снова начал этот разговор, да так настойчиво.

— Я, конечно, приеду, посмотрю. Но, знаешь, с нашими жильцами такие неприятности: хотят захватить гостиную. Прямо хоть не выходи из дому! Однажды, когда я отлучилась, они поставили в гостиную свой шкаф. Я, видите ли, одна там расположилась, а они втроем задыхаются в маленькой комнатке! Так лучше бы тебе бывать здесь почаще.

— Нет, Дора. Я хочу переселиться с тобой туда на все время, пока идет строительство. Никто не тронет нашу гостиную.

— Но ты же сам говорил, что там ничего нет, пусто, никаких удобств. А особенно сейчас, когда тебя перевели на шахту.

— Ах, Дора, ну что значат эти самые удобства? Там работа поглощает все твое время, тебя самого, начинаешь интересоваться только тем, что относится к строительству. Да и сейчас уже там стало совсем неплохо: новые дома, много приятных семей. Развлечений, конечно, никаких, но кто об этом думает? Работают все, и каждый только и занят своим делом. А по вечерам на плотине светло, как днем: прожектора сияют, целая гирлянда маленьких солнц. В ясные ночи лунный свет лежит серебряной дорожкой, и кажется — видишь озеро. Ночная прогулка по озеру, о которой мы когда-то мечтали, помнишь? И какие там чудесные люди! Конечно, есть и мелкие душонки, но их почти не замечаешь. А здесь я задыхаюсь.

Дора удивленно смотрела на мужа. Да это прежний Траян! Свернувшись в кресле и положив голову на его спинку, Дора попросила:

— Говори, Траян. Когда же мы увидим озеро?

— Это совсем не главное. Что озеро? Спокойная водная гладь, которой будут любоваться туристы. Важна не эта неподвижная гладь, а то, что скрывается под ней: стихия, дающая энергию, тысячи киловатт в час. Эти как будто тихие воды приведут в движение сотни машин, электрический свет зальет город, во все стороны побегут оросительные каналы. Дора, через десять лет здесь все преобразится.

— Тебя словно подменили, Траян! Давным-давно я не слышала, чтобы ты так говорил.

Действительно, что происходит с ним? Давно ли он колебался, не мог решить, оставаться ли там, чувствовал себя униженным, ненужным, непонятым? А сейчас он говорит так, как будто он единовластный хозяин этого строительства. Что так волнует его? Само строительство или воспоминание о девушке? Часто это сливается для него в одно. Неужели она имеет над ним такую власть, что он проглотил все обиды, даже эту последнюю, и безропотно согласился перейти на второстепенный участок? Да, но там он действительно полный хозяин, там он сможет работать по-настоящему.

Он погрузился в свои мысли. Слова Доры были неприятным напоминанием о действительности:

— Траян, подумай хорошенько, прежде чем окончательно связать себя со строительством. Представь себе, Захариевы со мной не здороваются. Жена Захариева сказала Перке: «Зять доктора Загорова продался коммунистам». А Перка не преминула, конечно, передать это маме. Представляю, какая у нее была при этом язвительная улыбочка: «Вы теперь благодаря вашему зятю породнились с новыми властями. Я думала, что хоть ваша дочь достаточно разумна, а оказывается, она у вас тоже «прогрессивная». Подумай только, какая наглость! А вдруг ты ошибся, Траян?..

— В чем ошибся? Меня не интересует ни новая, ни старая власть. Меня интересует только строительство. Но раз эти твои гусыни — ты, кажется, очень дорожишь их мнением — не одобряют его, это еще больше меня убеждает, что я на верном пути.

— Но послушай, Траян! Говорят, все изменится. И скоро.

— Что изменится?

— Режим. Земледельческая партия придет к власти. А ты, как говорят, приспособился, изменил своему кругу.

Траян вскочил и принялся расхаживать по комнате. Потом подошел к креслу, в котором, забравшись с ногами, сидела Дора.

— Теперь и я тебя спрошу: что с тобой происходит, Дора? Как ты можешь слушать и повторять глупую болтовню приятельниц твоей матери и сестры? Да ведь они нарочно закрывают глаза на все, что делается у нас. Раньше ты не любила подобных людей, а сейчас тебя так и тянет к ним.

Дора промолчала. Как объяснить ему, почему она чувствует себя такой одинокой? Нет, когда Траян здесь, она не одинока. Но, когда его нет, она чувствует себя несчастной, отрезанной от жизни и людей. Свободного времени много, и она не находит себе места, не знает, чем заняться. Невозможно же целыми днями сидеть одной и сознавать свою ненужность, неприкаянность, никчемность.

Те же чувства мучили Траяна. Что бы он ни говорил тут Доре, но порой он чувствовал себя на стройке одиноким. Никто из руководителей не сближается с ним. Боятся или не доверяют? Дора права: ему не верят. Одни считают, что он неискренен, другие думают, что он приспосабливается. И никто не может понять, как искренне его желание работать вместе со всеми, сделать прекраснее жизнь своей родины. Сколько сил, энергии и воображения нужно для этого! Мало возиться с сухими цифрами, надо видеть будущее. И ради этого будущего он хочет работать. Поэтому он согласился перейти в Буковицу.

Неожиданно Траяну пришло в голову, как разрешить проблему, над которой он бился уже несколько недель: чтобы уменьшить нагрузку подъемника, можно опускать бетон в туннель через специальное отверстие и выливать его по желобу прямо в вагонетки.

Траян бросился к письменному столу, принялся набрасывать схему. Услышав в прихожей голоса Юльки и тети Зорницы, он сделал Доре знак, чтобы она не пускала их к нему.

Но от болтовни тетки избавиться было не так-то просто. Эта высокая костлявая особа тотчас ворвалась в комнату и засыпала его восклицаниями:

— Траян, здравствуй! Как хорошо, что я тебя застала! Как это можно? Ты непременно должен мне помочь в одном деле. Ты еще не знаешь, что творится в нашей стране. А ты как будто поддерживаешь коммунистов? Вот и поможешь в моей беде. Только послушай, что со мной случилось.

— С тетей Зорницей всегда случается что-то необыкновенное, — пошутила Юлька. — Сейчас хотят расширить ее магазин, слить с соседним. Ей, правда, будут платить за это.

— Скажи, как это можно? С какой стати за счет моего магазина будут расширять соседний?

— А ты взгляни на дело с другой стороны, — улыбнулся Траян, — как будто за счет соседнего магазина расширяют твой.

— Подожди, подожди, это совсем другое дело…

— Все то же самое, только так тебя оно больше устроит.

— Конечно, устроит, почему бы и нет, лишь бы тот магазин присоединили к моему. Но я должна в этом разобраться. Вы, может быть, смеетесь надо мной?

Дора отвела гостей в спальню. Юлька сейчас же присела у трельяжа и принялась подпиливать свои и без того отточенные ноготки. Она хотела скрыть этим свое смущение. Опять не отважилась заговорить с Траяном, а ведь и пришла только затем, чтобы посоветоваться с ним.

Юлька решила продолжить занятия в университете и чувствовала в то же время какую-то неловкость: после того как прошло столько времени, начать все снова? А что скажут ее родители и знакомые? Впрочем, мнение матери было ей давно известно. Она не раз говаривала: «А зачем Юле учиться? Дора вон тоже начинала, но вышла замуж — и конец учению. А Юлька красивее. Ее в первый же год кто-нибудь подхватит». Но сама Юлька теперь думала по-другому.

Тетя Зорница тем временем капитально устроилась в кресле, достала вязанье, правда, больше для виду. Она предпочитала поговорить:

— Не могу понять, отчего Траян согласился уехать на это водохранилище. Разве в Софии для таких людей, как он, нет больше места? Обидно смотреть! Молодые инженеры сидят в учреждениях, а он не так уж молод — и еще не стар, разумеется, — поспешно добавила она, — мы с ним примерно одного возраста. Да, так он пропадает в этой глуши. Но тут и Дора виновата: во всем ему потакает, вечно по головке гладит. А, чтоб вам пусто было!.. Это я не по вашему адресу, Дора, это я про спицы.

Юлька, поигрывая напильником, рассеянно смотрела в окно.

— Дора, признайся, что тетя Зорница права. В душе ты не всегда согласна с Траяном, но привыкла ему уступать и во всем с ним соглашаться. Впрочем, может, в этом ты тоже права: Траян такой умный.

— Умный! — воскликнула тетя Зорница. — Видели мы, какой он умный! Бросить Софию, прелестную квартирку. Конечно, она у вас не так уж велика, да и квартирантов вселили… Они дома? Как бы не услышали… Да, но все же это столица. А куда его понесло? Променял кукушку на ястреба! Люди вон изо всех сил стараются перебраться в Софию из провинции, из сел понаехали. Просто не пройдешь, кругом эта деревенщина. Знакомого лица на улице не увидишь. А наш умник мало того, что сам уехал, да еще и Дорочку за собой тащит! Хватит тебе жить его умом!..

Дора с беспокойством посмотрела на дверь — не услышал бы Траян.

— Тетя, не говори так о Траяне. Все равно вы не помешаете мне уехать. Да я бы давно уж уехала, если б не эти квартиранты. Из-за них и сижу здесь.

Зазвонил телефон. Дора пошла за Траяном. По совету тети Зорницы она переставила телефон к себе в спальню, чтобы квартирантам ничего не было слышно.

Траян рассердился было, что его отрывают от работы, но едва взял трубку, как лицо его прояснилось.

— Дора, — сказал он, повесив трубку. — Завтра я не останусь. Рано утром придется уехать.

Траян отнюдь не казался недовольным. Напротив, к нему как будто вернулось хорошее настроение, и он снисходительно обратился к родственницам:

— А вы все никак не наговоритесь? Ну что ж, Юлька, я только что разговаривал с твоей соученицей. Она осталась после работы, чтобы докончить план, который нам до зарезу нужен. Сейчас я зайду за ним в Гидропроект.

Он стремительно вышел из комнаты. Юлька догнала его.

— Траян, пойдем вместе. Я хотела с тобой поговорить об одной вещи. Это для меня очень важно, но я не решалась тебя беспокоить, ты ведь был занят.

Дора не сводила глаз с телефона, как будто перед ней была невидимая собеседница Траяна. Она и раньше чувствовала какую-то смутную тревогу, когда Траян заговаривал об Ольге. Невольно вспоминались его слова: «Женщина, которая работает, гораздо интереснее».

Вот они втроем полдня сидели и переливали из пустого в порожнее. А в это время Ольга, склонившись над чертежной доской, работала над проектом. И бумага, белая и холодная, как гипс, оживала под ее руками. Карандаш чертил вены и артерии, в которых скоро забьется жизнь. Здесь станут работать шахтеры, зашумят компрессоры, загрохочут взрывы. И Траян пойдет по штольням, начерченным рукой девушки. Разве вспомнит он тогда о жене, никчемной и праздной, оставшейся где-то в стороне от настоящей жизни? В руке его трепещет белый лист, и на каждом метре этой трассы, намеченной Ольгой, он будет чувствовать присутствие девушки. А она, Дора, так и останется сидеть в своем мягком кресле и болтать с тетей Зорницей…

Только старую деву ничуть не тронул этот телефонный разговор. Она занималась своим вязаньем и ворчала, что современные девушки не сидят дома, не занимаются хозяйством, а берутся за мужские дела.