Вблизи Софии

27

Компания доктора Загорова по игре в бридж распалась. Инженер Тошков пошел в гору, ждал, что его, как начальника сектора строительства, наградят, и опасался, как бы связи с людьми вроде Загорова не помешали его карьере. Толстяк уехал в провинцию, а Перка старалась заходить пореже, чтобы не встречаться с Дорой, к которой она с некоторых пор питала нескрываемую ненависть. «Подумать только, как мог человек нашего круга изменить нам и продаться коммунистам?!»

Стоян Загорев сидел в углу за карточным столиком и раскладывал пасьянс. Когда заканчивал, то нетерпеливо перевертывал карты, словно от результата пасьянса зависело будущее. В то же время он внимательно прислушивался к разговору, который происходил в другом конце комнаты.

— Ты должна убедить Траяна уехать скорей. Зачем им прислуживать?

— Кому прислуживать, мама?

— Тем, кто у власти. Не бери много вещей. И смотри, чтоб соседи не увидели, как ты выносишь чемоданы. Хоть суд и решил в вашу пользу, все равно вас из квартиры выселят. Вот тогда ты сама убедишься: все, что пишут в газетах, только пропаганда. Инженер Тошков понял, к чему все идет, и уже там и сям закидывал удочку, стремясь устроиться на работу в Софии. Он отличился, и его приглашают сюда. Он очень настроен против Траяна.

Дора на следующий день собиралась ехать на водохранилище. Она не стала звонить Траяну, боясь, как бы он не отговорил. В последнее время он не настаивал на ее приезде, видимо, ему было это безразлично. Она сама виновата, за столько времени он отвык от нее. Траян изменился. Но и она уже не прежняя. Дора тяготилась своей жизнью в городе, чувствовала, что настоящая жизнь проходит мимо, а она остается в стороне. За последние месяцы Дора мало встречалась с знакомыми, да они были все такими же. Они исходили ядом отрицания, не видели вокруг ничего хорошего. Без Траяна Дора не имела возможности встречаться с другими, новыми, деятельными людьми. Когда она видела Ольгу — а это бывало очень редко, — то словно попадала в другой мир, незнакомый и недоступный. К Ольге она относилась немного неприязненно. Ей казалось, что из-за нее уехал Траян, из-за нее между ними возникла отчужденность. Траян и в самом деле очень переменился. То он был восторженнее, чем раньше, то рассеян и раздражен. Его ничего не интересовало, кроме строительства. Ночью он вскакивал с постели, зажигал лампу, чертил что-то в блокноте и ворчал: «Мне не нужно было уезжать. Кто знает, что случится этой ночью в туннеле? Сейчас мы подошли к самой трудной породе». Иногда приезжал в субботу вечером, а в воскресенье рано утром уже опять был в дороге.

Дора не решалась поделиться с кем-нибудь своими тревогами. Ей только хотелось убедить родителей, что она по-настоящему рада, что едет, что увидит вблизи всех тех замечательных людей, о которых ей столько рассказывал Траян.

Юлька молчала и не упрекала ее, как это всегда случалось раньше в подобных случаях. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги, и рассеянно листала какую-то книгу. В душе Юлька то соглашалась с сестрой, то находила, что в известном отношении права мать. Тетя Зорница прервала ход ее мыслей:

— Поезжай! Восхищайся! «Ударники», «отличники» — да они только и думают, как бы урвать побольше денег! Для того и придумали этот порядок. Представь себе, Фани, наша дворничиха носит нейлоновые чулки!..

— А что в этом плохого? — удивилась Дора.

— Как — что плохого? Пошла это я вчера купить чулки. Я не могу позволить себе такую роскошь — каждый день носить шелковые. Да и фильдеперсовые у меня одни. Я их, кстати, предпочитаю даже шелковым. Вот и сейчас в них, — она показала свои худые ноги. — Но я отвлеклась. В магазине были и простые чулки. Я спросила продавщицу, какие из них прочнее. А она мне, знаешь, что ответила? «Не знаю, я не ношу бумажных». Значит, я должна ходить в бумажных чулках, а она, продавщица и наша дворничиха, — в нейлоне!

— Ах, Зорница, — вздохнула Фани Загорова и посмотрела в зеркало над камином, — в этом ты не права: женщина работает, так пусть и покупает, что хочет.

— Пусть покупает! А мы с тобой будем ходить в заплатанных блузках и целыми днями распускать пуловеры?

— Кто хочет торговать своим старым барахлом, тот будет ходить в перевязанных пуловерах и бумажных чулках, — не сдержавшись, перебила ее Юлька, — а кто работает, будет одеваться в шелка. Знаешь, из-за таких разговорчиков, как твои и Перкины, я возненавижу буржуазию.

Зорница ахнула:

— Ты посмотри! И маленькая туда же… Это она от Траяна и от Доры набирается. А может, и от вашей Ольги — вы ей все в рот глядите. Что эта инженерка ни скажет, все необыкновенно!

— Ты, Юлька, не обращай внимания, что Дора говорит, — вмешалась Фани Загорова.

Дора нервно перебила ее. Назревала ссора. Тогда подал голос из своего угла доктор Загоров:

— Не увлекайся, Дора. Я и Траяну говорил то же. Я не отрицаю прогресс. Нужно быть слепым, чтобы ничего не видеть. И я не верил, что за столь короткий срок можно будет сделать так много. Но по-моему ты идеализируешь людей. К сожалению, люди остались все те же — грубые эгоисты, завистливые, алчные. Человеческую природу сразу не переделаешь. Труд можно механизировать быстрее, чем за одно поколение, но изменить за тот же срок человеческую душу невозможно.

— Но я же изменилась, отец, — волновалась Дора, — я смотрю на жизнь уже другими глазами…

Мать с ужасом слушала ее.

— Что же, ты стала коммунисткой?

— Разве честные стремления могут быть только у коммунистов? Разве только они могут радоваться подъему нашей страны?

Фани Загорова покачала головой, скрестила руки на полной груди и вздохнула:

— Ты всегда была какая-то особенная. Да и Траян со своими безумными идеями сбил тебя с толку. В чем ты видишь прогресс? В том, что мы с твоим отцом остались в одной комнате?

Дора не любила спорить. Но за долгие месяцы одиночества в душе ее накопилось много неясного и невысказанного. Ей было тяжело оттого, что Траяну стало не о чем говорить с ней, что она не знает самых элементарных вещей из того, что составляет сейчас смысл его жизни. Она не решалась его спросить — он мог рассердиться, — какая разница между башенным и кабель-краном. И вообще, когда речь заходила о кранах, в ее воображении возникала водоразборная колонка. Но и разговоры о ситце и занавесках глубоко опротивели Доре.

— Когда я слушаю, что говорит Траян, и сравниваю с теми разговорами, что ведутся здесь…

Тетя Зорница не уловила иронии в словах Доры и подхватила:

— И правда, человек одичает от таких разговоров. Собрались четыре женщины, а о чем говорим? О стройках и кранах. Разве больше нет интересных тем? Предоставьте это мужчинам, взгляните лучше, как живут другие женщины, как следят за собой. Вчера я была в гостях и там встретила одну из новых — молодая женщина, очень следит за собой. Представьте, коммунистка, но интересуется модами и вопросами красоты. А посмотри, Фани, как живут американки. У нас вот лимонов нет, а то бы и мы такой же способ лечения применили. Мне дали рецепт. Когда привезут лимоны, сколько бы ни стоили, куплю. Значит, так: утром, как проснешься, режешь пополам лимон. Одну половинку трешь на мелкой терке и сейчас же, натощак, съедаешь и запиваешь стаканом холодной воды. А вечером — вторую половину. Да, и тоже с холодной водой. Вот почему они молоды и красивы. Чудесно!..

— А ты откуда знаешь? — насмешливо спросила Юлька.

— Все американки так делают.

— Ну да, если американки! — Юлька многозначительно покачала головой, едва удерживаясь от смеха. — Только знаешь, я на снимках видела и старых и некрасивых американок. Но те, наверно, не знают этого рецепта.

Зорница не заметила этого выпада. Взволнованная тем, что она еще слышала в гостях, она продолжала рассказывать:

— А в Белграде витрины просто чудо! И какие вещи — все что угодно! И все импортное!

— А у нас ты так ничего хорошего и не видела, тетя Зорница? — сердито сказала Дора.

— А где, где я могу видеть?

— Я люблю прежде всего отыскивать хорошее в жизни. Ты же не можешь отрицать, что и у нас есть прекрасные вещи.

— А что прекрасного? Скажи мне. Да ты погляди, мы же возвращаемся назад. На западе люди имеют электрические печки, электрические кипятильники, пылесосы, холодильники, а мы? Мы вытащили керосиновые лампы!

— Так для этого же и строят водохранилище, чтоб было больше электричества.

— Что строят? Это же нам не по силам. Что это за стройки? Вон построили новый театр — стены мраморные, а публика в свитерах.

— А я видела и в вечерних платьях, — вмешалась Юлька. — Да, кстати, если ходят в свитерах, так это делает им честь: предпочитают истратить деньги на театр, а не на тряпки.

Юлька умела одеваться. У нее было немного нарядов, но она с таким вкусом умела подобрать их, что всегда выглядела элегантно, и казалось, будто у нее масса платьев. Девушка находила время подумать о туалетах, но даже когда она дружила со своими разодетыми приятельницами, красивая одежда для нее не превращалась в вопрос жизни.

— Вы словно с завязанными глазами живете — не видите, что у нас отняли деньги и я должна искать работу.

— Нет, тетя Зорница, мне кажется, это ты сознательно закрываешь глаза, чтоб не видеть и не слышать многого.

Фани Загоровой надоедали долгие споры. Особенно если они не касались повседневных тем. Она вмешалась, чтобы высказать свое возмущение по поводу того, что в магазинах выбор товаров беден. Вот уже две недели она не может найти гладкий коричневый бархат к светлому пальто. И нужно-то ей совсем мало: только двадцать сантиметров на воротник, а нигде нет.

Доктора Загорова все это начинало всерьез злить. Он смешал разложенные карты, несколько раз провел ладонью по колоде, кинул ее на стол и встал.

— Прекрати, Фани, свои россказни. И оставьте Дору в покое. Почему вы ей не даете уехать к мужу? В конце концов, может быть, Траян и окажется прав. Он находится на стройке, он умен, не парит в облаках, смотрит на вещи реально, ему виднее, чем всем нам. Не нужно воспринимать вещи односторонне. Кто верил когда-то, что большевики продержатся в России тридцать лет? Мы смеялись над Траяном, а ведь он оказался прав.

— Ах, Стоян, ты в самом деле преувеличиваешь, — вздохнула жена.

— Вы смотрите на вещи только через призму ваших желаний. Мне это тоже может не нравиться, но надо взглянуть правде в глаза. Будем объективны. Кто знает, если б я был помоложе… — он неопределенно махнул рукой. — Но сейчас, в моем возрасте и с таким здоровьем, я не могу ни бороться, ни работать с ними.

Юлька внимательно слушала спор, но не принимала в нем участия. Она была сбита с толку, не знала, на чьей же стороне правда. Это раздвоение началось с того дня, когда к ним пришла Ольга. Потом уехал Траян. Через некоторое время она снова поступила в университет. Безмятежная, полная лени жизнь, к которой тянули ее привычки детства, прежняя компания, все еще привлекали ее. Но доходы отца таяли, а мать никак не могла отвыкнуть от безделья и мелочной суеты. Юльку возмущали ничем не оправданные хныканье и жалобы матери. Девушка слушала рассказы Траяна о людях на строительстве, и ей становилось стыдно за себя. Вокруг все работали. Юльку поражали бодрость, жизнелюбие, прекрасное настроение ее однокурсников, многие из которых жили в несравненно худших условиях, чем она, а с восторгом и радостью откликались на все новое. Отец был нерешителен, привык во всем сомневаться. Колебания и сомнения не покидали и девушку.

Мать позвали к телефону. Сначала она обрадовалась: «Ах, Перка, как это ты обо мне вспомнила? С каких пор не звонила!» Но потом лицо ее все более и более мрачнело. Слышалось только: «Да… Но как же?.. Откуда ты знаешь?.. Почему?..»

— Страшные вещи, — с беспокойством сказала Фани Загорова, положив наконец трубку.

Дора была вся внимание. Как только она поняла, что мать говорит с Перкой, то подумала, что эта женщина не может сообщить ничего хорошего.

— Что случилось? Уж не с Траяном ли? Да говори же!

— С ним. Перка виделась с Тошковым. Он ей рассказал, что творится на стройке.

— Да что такое? Говори, — вмешался обеспокоенный Загоров.

— Что говорить? Его, может быть, отдадут под суд.

— Кого? Тошкова? — озабоченно спросила старая дева, которой очень нравились светские манеры инженера.

— Да при чем тут Тошков? Тошкова повысят. Вернут в Софию Траяна.

Дора беспомощно оглянулась. Что за глупости наговорила Перка? А может быть, и правда что-то случилось? Траян так давно не приезжал. А от Тошкова всего можно ожидать. Траян говорил о нем с таким презрением. Наверное, и там не скрывал своего мнения.

— Мама, повтори, что именно сказала Перка.

— Да я не все поняла. Она вечно тараторит и все на что-то намекает. В Гидропроекте настроены против Траяна. Донесли, что он нарочно тормозит строительство. Его обвиняют в том, что он и раньше пытался вредить, но благодаря Тошкову ему помешали, потому-то и послали на шахту. И еще какого-то Божина или Божинова тоже должны отстранить, потому что тот защищал Траяна. Странное дело. Как это может быть? Наши считают Траяна коммунистом, а те ему не доверяют!

Дора, не прощаясь, вышла из комнаты.