Вблизи Софии

20

Младен уступил свою комнату Лиляне, а сам собирался ночевать у Евтимова. Он вернулся поздно ночью, довольный, что ему удалось получить пять грузовиков с цементом. Ему пришлось доехать с ними до бетонного завода, потом он отправился на восемнадцатый участок успокоить все еще бушевавшего Момчила: «Есть цемент — не готова площадка, а готова площадка — нет бетона. Когда же мы будем зарабатывать, как люди?»

Момчил по-прежнему все переводил на деньги, но Младен не хотел ни в коем случае упускать его бригаду бетонщиков, выходившую в передовые. Момчил был наблюдателен, со смекалкой, упрям и трудолюбив и не терпел, когда его обгоняли в работе. Стройка увлекала его все больше и больше.

Когда Младен проходил мимо одного из домов, то увидел, как кто-то выпрыгнул из окна. Луна словно ждала этого момента: прорвала цепь облаков и осветила прыгавшего. Даже издали в нем нетрудно было узнать Сиджимкова. Он поспешно поднялся, но с первого же шага принял вид человека, спокойно и невинно гуляющего при лунном свете.

Как ни был зол Младен на Сиджимкова, сейчас он, не стал трогать этого пошляка. Он очень устал, да и Лиляна не выходила у него из головы. Разве это та женщина, которую он хотел бы любить всю жизнь? И все же невозможно было не думать о ней — белокурой красавице, которая сейчас спит в его комнате. Все там полно ее очарованием, и теперь ему никогда не прогнать из этой комнаты ее пленительный образ. Может, она когда-нибудь все же придет к нему?

Какая-то тень метнулась в его сторону. Зарев узнал рабочего с плотины.

— Это вы, товарищ инженер? — заговорил тот. — Цвятко поранил руку у ковша. Я был в аптеке, но она уже закрыта. Бинт нужен, а то перевязать нечем. И как все этой ночью неудачно получается! Только наладилось с цементом — дозатор испортился и завод встал. Хорошо, что мы нашли товарища Мирко. Он на стройке и днем и ночью. Да и вы, как он: даже сон вас не берет.

В словах этого тихого, скромного бетонщика звучала такая теплота и доверие, что Младен даже смутился.

— Подожди, посмотрим, что можно сделать, — глухо сказал он. — Бинта у меня нет, придется разбудить девчат: у Тани всегда все есть.

Младен поднялся по деревянной лестнице. Белели некрашеные ступеньки. И каждая раздражающе скрипела.

Перед комнатой девушек Младен остановился. Сердце его замерло. В двух шагах — его комната, там сейчас Лиляна. А что если постучать и войти, будто бы за бинтом и борной? Может, она и не рассердится? Ей, наверное, очень идет пижама.

В волнении он сделал шаг к своей двери. Позволит ли она ему войти? Если позволит, значит, вот она какая! А если не откроет, то что о нем подумает?.. А вообще, что с вами происходит, товарищ инженер? Неужели вы, как и Сиджимков, пустились в ночные похождения?.. Младен отступил назад.

В коридоре послышались шаги. Это Таня возвращалась с ночной смены. Она достала из своей тумбочки бинт и все остальное, нужное для перевязки, и вынесла в коридор Младену.

Рабочий ждал его на улице. Младен передал ему медикаменты, а сам направился к Евтимову, пригласившему его переночевать у себя. Дом Траяна находился на противоположном склоне. Младен долго шагал в темноте по липкой грязи. Эта вынужденная ночная прогулка отвлекла и успокоила его.

Ощупью он нашел ручку двери, на цыпочках вошел в комнату и через два шага наткнулся на стул. Тот с грохотом отлетел в сторону.

— Кто там? — спросонья вскинулся Траян. — А, это вы? Ничего, ничего, зажгите лампу…

— Да нет, не надо. Я уже присмотрелся… Мне очень совестно, что я беспокою вас. Но наша гостья приехала так неожиданно и еще более неожиданно осталась ночевать.

Раньше Младен относился к Евтимову с некоторым предубеждением. Как всякий молодой, самонадеянный, полный новых идей человек, он считал все, принадлежащее прошлому, консервативным и был убежден, что люди старше его не могут понять нового и не могут приобщиться к нему, а только стоят в стороне и критикуют. Но чем дальше, тем больше привлекали его в Траяне жизнелюбие, пытливый ум, логика мышления и прекрасное знание техники. Способность быстро ориентироваться и творческие находки Евтимова поражали Младена, а его твердость при отстаивания своих принципов просто покоряла, и молодой инженер уже находил в беседе со своим старшим коллегой все большее удовольствие и пользу.

Но в эту ночь Младену хотелось поговорить с ним совсем о другом. Ему нужна была отдушина, необходимо было поделиться с кем-нибудь своими мучительными раздумьями, связанными с Лиляной, понять самому, что помешало ему войти к ней. Если бы он не видел Сиджимкова и Таня не появилась в коридоре, он бы вошел? Нет, все-таки нет. Причина была глубже. На первый взгляд совсем незначительная подробность, но она открыла ему глаза, он увидел Лиляну совсем в другом свете.

Невзначай брошенная Лиляной фраза о книгах напомнила ему многое. Раньше, увлеченный ею, он просто не придавал этому особого значения. Взять хотя бы то, какую незавидную роль она заставила его играть тогда в ресторане, в компании ее дружков. Он должен был стеречь пальто Лиляны, в то время как она танцевала и кокетничала с другими. Он или Тошков — для нее это в сущности безразлично.

Сегодня он понял это особенно ясно. Разве о такой женщине мечтал он в трудные студенческие годы? И ее ли взгляд, полный пренебрежения, будет поддерживать его при каждой трудности, которая встанет на их пути?

— Я, наверное, разбудил вас своим вторжением? — виновато проговорил Младен.

— Ничего, ничего. Это неважно. Ведь мы тут одна большая семья.

Траян сказал и сам удивился своим словам. Он всегда так ценит порядок, комфорт, уединение и вдруг сейчас рад видеть своего молодою сослуживца, энергичного и честного юношу, к которому он еще недавно питал предубеждение. Комната была тесная. Две кровати около стены, тумбочка между ними и стол заполняли ее почти всю. Как всегда в первый раз на новом месте, Младен чувствовал себя неловко. Усталости словно и не бывало. Он не знал, заснул ли Евтимов, а если нет, расположен ли вообще к ночному разговору. Но между ними была темнота, она уничтожала отчуждение, стеснительность, сближала и объединяла их. Молодой инженер заговорил снова:

— Моя гостья, может быть, вам досаждала сегодня вечером?

— Напротив. Была очень мила. Она интересная девушка. Красивая и привлекательная. Быть с ней в компании приятно. Но недолго — не всегда. Простите, я не обижаю вас? Может быть, вы близки с ней?

— Мы хорошие знакомые. А в сущности мне кажется, что я ее совсем не знаю.

Младен смотрел в темноту и продолжал, словно разговаривая сам с собой.

— Она очень капризна. Сердится, что я не приезжаю в Софию каждую субботу. А вот моя мать — старая женщина, а понимает, что дело нельзя оставить ни на час, и не упрекает меня. Но с Лиляной все иначе. Сидим мы с ней как-то в кафе. Я беспокоюсь, как там, на бетонном заводе. А она спрашивает, о какой другой женщине я думаю. И никак не хочет понять, что другая-то — это плотина и вообще стройка. Нет, мы с ней очень разные люди.

— И что же? — спросил Траян.

— Она мне нравится как женщина. Но вы же видели, как она держится. Вы, может, скажете, чтобы возбудить ревность? Нет и нет! Это в ее характере.

— Я понимаю вас. Вы бы хотели, чтобы она полюбила вашу работу, жила вашими тревогами.

Младен в эту ночь не мог ничего скрывать, даже того, чего не доверил ни Ольге, ни Весо:

— Сначала, когда меня сюда назначили, я хотел отказаться, остаться в Софии. Из-за нее. Но стройка как-то незаметно увлекла меня. И, когда я приезжал в город, даже когда бывал с ней, я не мог не думать о работе. А только заговорю об этом, она мне зажимает рот.

Младен закрыл глаза и явственно почувствовал на своих губах прикосновение ее мягкой, благоухающей ладони.

Теперь молчание нарушил Евтимов:

— Зарев, вы спите?

— Нет, не спится.

— Я вот все думаю о вашей девушке. Красивая, остроумная, но все же она из прошлого. Современные девушки совсем другие.

— Уж не хотите ли вы, чтобы она была синим чулком — не причесана и в обвисшей юбке? — обиделся Младен.

Он мог находить недостатки в Лиляне, но его задевало, когда это делали другие.

— Совсем не хочу, — рассеянно ответил Траян.

Сегодня Ольга была в Буковице. С чем можно сравнить весенний день, утреннюю росу, ласточку, которая отряхивает крылышки после теплого дождя, цветущую ветку яблони? С молодостью!

Молодость и свежесть — вот что принесла с собой Ольга. И весь день Траян был полон ароматом молодости и свежести. И когда он говорил о современных девушках, то думал только об Ольге.

— Современная девушка красива, изящно одета, остроумна и жизнерадостна, — продолжал Траян. — Но пусть смыслом ее жизни будет не только стремление нравиться мужчинам. В ней должен чувствоваться живой человек, а не изнеженный цветок.

Все мысли Доры были только о Траяне, она понимала его, интересовалась его работой, верила в него. Но не о ней думал он сейчас. Из всех, кто был на строительстве, только Ольга не сомневалась в его успехе в Буковице. Как смогла эта хрупкая девушка вдохнуть в него силу и уверенность? И он оправдает ее доверие!

Темнота располагала ко все более и более откровенному разговору. Траян, обычно сдержанный, молчаливый, раскрывал теперь самое заветное.

— Я, конечно, жалею, что уже не молод. Я бы хотел начать все сначала, не иметь опыта, но и не знать сомнений и колебаний. Мне хочется быть таким же восторженным, как вы, молодежь. Люди пожилые — или мрачные неудачники, или надменны, если им повезло. Молодые же неопытны, но у них есть воля, упорство, энергия. Я бы хотел жить завтрашним днем. И пусть моя память не будет обременена воспоминаниями о прошлом.

Младен задумался над образом современной девушки, который нарисовал Евтимов. Он вспомнил Ольгу, всегда такую подтянутую, жизнерадостную. А какой замечательный она товарищ! Всегда тебя выслушает, все поймет. Младен увидел Ольгу, стоящую на ступеньке автобуса. Как она звала его и как потемнело ее лицо, когда он отказался ехать…

И долго еще мужчины, молодой и пожилой, лежа в темноте с широко открытыми глазами, думали, сами не подозревая того, об одной и той же девушке.

Потом мысли Младена обратились к последним словам Траяна — о молодости, о грузе колебаний и воспоминаний о прошлом. С тех пор как он увидел Евтимова за делом, и особенно после успешной организации работы шахты, Младен по-настоящему оценил своего старшего товарища. Он давно уже заметил ту неприязнь, которую питало к Траяну руководство стройки, но раньше не решался об этом заговорить. Сегодня он должен сделать это.

— Мне хочется быть честным до конца, — сказал Младен. — Когда вы пришли на стройку, все, и я в том числе, встретили вас неприязненно.

— Чем же это я заслужил такое отношение к себе? — иронически улыбнулся Евтимов.

— Я вам скажу сейчас, — продолжал Младен. — Я вас очень уважаю и потому буду откровенен. Всех раздражает, что вы держитесь высокомерно. И, хотя Ольга только и говорила о вас, о ваших знаниях и опыте, даже нам, молодым инженерам, казалось, что в вашем поведении есть что-то нарочитое. Простите, что я называю вещи своими именами.

— Говорите, говорите!

Евтимов слушал с большим вниманием. Никто еще не говорил ему ничего подобного. Ему нравилась прямота этого юноши.

— Как вам это объяснить? Вы для нас словно бы пришли из другого, чуждого мира. Даже Тошкова считали мы своим человеком: мы ведь уже два года работали с ним над проектом. А о вас думали, что вы не разбираетесь в современном строительстве. Может быть, вы говорили о том же самом, что и мы, а нам казалось, что ваш язык и терминология чужие. Только теперь я убедился, как мы преувеличивали.

— Да?

— Мне кажется, что и вам нужно было известное время, чтобы привыкнуть к нам. Конечно, сейчас мы изменили свое отношение…

— Не все, — с горечью перебил его Евтимов.

— Может быть. Но мы, молодежь, стали понимать вас.

Евтимов долго ничего не отвечал. Потом неожиданно поднялся:

— Зарев, я вас не потревожу, если зажгу лампу? Мне пришла в голову одна идея.

— Конечно! Пожалуйста…

Как был, в пижаме, Траян пододвинул к кровати стул и начал быстро что-то набрасывать карандашом на листке блокнота.

— Все вчерашнее утро я думал, чертил. А сейчас вдруг меня осенило — говорил он. — Вам не приходилось просыпаться по ночам, когда вас долго занимала какая-нибудь мысль? Не знаю, известно ли вам, но я против второго подъемника в шахте. Ольга в отчаянии, что я не одобряю ее проекта. Но инженер-строитель не может безоговорочно принимать все, что ему дают проектировщики. Нужно искать на месте, придирчиво проверять, выполним ли этот проект или его следует улучшить.

Младен, опершись на локоть, внимательно следил за рукой Траяна. Он завернулся в одеяло, потому что в майке было холодно, а пижама осталась там, в его комнате.

— Здорово придумано! Мы ведь тоже смогли бы использовать вашу идею на плотине. Взгляните, — Младен взял карандаш у Евтимова, — мы значительно ускорим процесс, если на тринадцатом участке станем сразу укладывать бетон. А желоб нам почти ничего не будет стоить.

— Дайте-ка, — Евтимов чуть не вырвал карандаш, — тут все дело в наклоне. Если здесь подложить два бревна, то…

Лампу давно нужно было бы погасить. Утро уже заглядывало в окно. Первый солнечный лучик впрыгнул в комнату и упал прямо на чертеж и на две руки, которые то и дело передавали друг другу обгрызенный карандаш.

— Вы правы, — говорил Младен, — строитель должен уметь быстро ориентироваться. Знаете, меня просто поражают некоторые наши рабочие. Как быстро и главное почти безошибочно умеют они прикинуть, что и как. А ведь теоретической подготовки подчас никакой. Зато у них большой опыт, наметанный глаз. Да, как это важно — в каждом строителе пробудить творческое начало!..

— Самое важное — разбудить и полнее раскрыть свое собственное творческое начало, — сказал Евтимов. — А для этого нам сейчас прежде всего необходимо хоть немного поспать.

Он захлопнул блокнот и погасил лампу.

За ночь землю покрыла изморозь. На ветках деревьев, казалось, лежали белые зайчата с взъерошенной шерсткой. Но вот подул сильный ветер и сдул блестки инея.

Светла, спрятав под платок блестящие черные волосы, вела за руку маленького Мартинчо. Ветер пригибал к земле, как деревце, непоседу-мальчонку, и тот едва поспевал за матерью. Щеки его покраснели, нос закоченел, но он не обращал внимания на мороз и ветер.

— Папа где работает? На бетоне?

— Ты ведь знаешь: на бетоне.

— А у Борко, у большого Борко из первого класса, папа работает в туннеле. Он важнее, да? Борко говорит, что он самый важный, раз прокладывает туннель. А наш папа что прокладывает?

— На стройке все одинаково важны: и землекоп и главный инженер.

— И ты важная?

Светла улыбнулась. Да, по-своему и она тоже приносит пользу стройке.

Светла оставила сынишку в небольшом домике за лужайкой, где недавно открыли детский сад, и быстрым шагом направилась к библиотеке.

У двери ее уже ожидали двое. Одного из них — широкоплечего, в низко надвинутой синей кепке — Светла узнала еще издалека.

— Или ты очень рано пришел, Иван, или я опоздала.

Она и вправду немного опоздала. Едва Светла открыла библиотеку, в ней оказалось полно народу. Люди входили, почтительно здороваясь, снимая шапки. Только один, хмурый и небритый, не снял свою, а, наоборот, еще глубже нахлобучил, словно боялся с ней расстаться.

Пожилой человек с испитым лицом нагнулся над каталогом.

— Дядюшка Нако, да для тебя уж и книг нет, — пошутила Светла, — ты все проглотил.

— Где уж тут глотать, когда зубов нет? — прошамкал тот в ответ.

В это время вошел Младен. Он было направился к Светле, но, увидев Ивана Ушева, обратился к нему:

— Ну, Иван, с мастерской все решено. Мы ее организуем так, чтобы все повреждения устранять самим, на месте, а не терять целые недели и месяцы из-за отправки машин в город. Я нынче на день уезжаю в Софию, а завтра встретимся.

Как ни занят был Младен, как ни погружен в заботы, он не мог удержаться от шутки. Увидев рабочего, который упорно не хотел снимать шапку, Младен с подчеркнутым вниманием стал вглядываться в него. Криво усмехаясь, тот стянул ее.

— Слушай, ты бы побрился, — сказал Младен с напускной строгостью, — что тебе, денег жалко?

— Конечно, — ответил парень и, застыдившись всеобщего внимания, вышел.

— Светла, — спросил Младен с беспокойством, — ты видела Лиляну?

— Нет. Я ждала ее к завтраку, но она не пришла. Может, еще не встала.

— Ее нет в комнате.

— Странно. А не пошла ли она осматривать плотину?

У Младена отлегло от сердца. И как он об этом не подумал!

Молодой инженер поспешно вышел. Он сделал всего несколько шагов и остановился. Навстречу шли главный инженер и Тошков. А между ними шагала Лиляна. Мужчины — один полный, другой худой — оба смотрели на девушку, а она расточала улыбки направо и налево. Лиляна подняла воротник красного жакета, а руки сунула в рукава, как в муфту. Увидев Младена, она направилась к нему, оставив своих кавалеров.

— Младен, у вас тут так много любезных людей! Товарищ главный инженер пригласил меня завтракать. Мы пили чай, и я согрелась. А сейчас он подвезет меня в Софию. А ты едешь в город? Подожди, я спрошу — может быть, захватим и тебя. Инженер Тошков тоже едет с нами.

— Я поеду на автобусе, — сухо ответил Младен.

— Но почему? Одно местечко найдется. Они мне не откажут.

— Не утруждай себя.

Машина настойчиво давала сигналы.

— Они спешат на какое-то совещание, — сказала девушка. — Значит, ты не поедешь с нами? А в Софии ты долго пробудешь?

И, не дождавшись ответа, она направилась с Тошковым к машине.

Младен пошел к автобусной остановке. Там он увидел Траяна Евтимова.

— Сейчас лишь мне сообщили, — сказал тот, — что я должен присутствовать на этом совещании. Видишь, все уезжают. Я знаю, они не поверят мне, а может быть, даже попытаются отстранить. Но на этот раз я буду драться как следует.

Сзади послышался нарастающий рокот мотора. Машина главного инженера промчалась мимо. Мелькнуло улыбающееся лицо Лиляны. Она приветливо кивнула им.