Вблизи Софии

4

Ольга так низко наклонилась над чертежным столом, что прядка ее волос скользила по огромному листу ватмана, прижатому кнопками к столешнице. То, что было изображено на этом листе, непосвященному человеку показалось бы просто путаницей прямых и кривых линий. Но для девушки была полна смыслом каждая, самая крошечная из этих линий. Они складывались в длинный водонапорный туннель. Он пробьет толщу горы и подаст воду из будущего искусственного озера вниз — к турбинам электростанции, которая существует пока еще только на ватмане.

— Младен, как же все-таки с «первым окном»? — Девушка так неожиданно и резко повернулась, что она и ее собеседник, тоже склонившийся над чертежом, крепко стукнулись головами. — Ох, и ударилась я! А ты? Тебе больно?..

Младен Зарев потирал ушибленное место.

— Посмотришь на тебя — вроде бы воздушное созданье, а голова…

— Чугунная, не так ли? Договаривай уж, не рассержусь. Если сердиться, так за кое-что иное…

Она имела в виду тот вечер в театре, когда после спектакля Младен вдруг оставил ее одну в фойе и больше не появился. А потом Ольга увидела его у выхода с какой-то высокой блондинкой.

— За что именно? — равнодушно спросил Младен.

— Поговорим об этом в другой раз. А сейчас займемся туннелем. Так что там с «окном»?

— Этого нельзя решить здесь, — ответил Младен. — Надо посмотреть на месте. Геологические изыскания неполны, поэтому в проекте неизбежны неточности. Нельзя чертить планы в канцелярии, не изучая местности. Тошков был там?

— Как же! Что ты, не знаешь его? Мне придется ехать. Не сегодня-завтра подпишут командировку. Младен, а ты слышал: в Советском Союзе, кажется, будут строить большое водохранилище в ущелье Дарьяла. В том самом, помнишь:

— Извини, милая, я развею твое поэтическое настроение. Если ты воображаешь себя Тамарой — ошибаешься. Ты женщина совсем иного типа. И если сравниваешь нашу семидесятиметровую плотину с Дарьяльской — тоже ошибаешься…

— Вовсе нет. Масштаб почти тот же. А Тамарой я вовсе не хочу быть. Я горжусь, что теперь женщина не похожа на лермонтовскую героиню. А может, тебе больше нравятся такие, как Тамара? — Ольга улыбнулась, совершенно уверенная в противном. — Знаешь что? Давайте поедем все вместе на стройку хоть на денек. Ведь это же была мечта всего нашего курса! Поедем на воскресенье, а потом я там еще задержусь…

— Нет, в воскресенье я никак не могу, занят… — замялся Младен, в замешательстве подыскивая какой-нибудь предлог поубедительнее. И с облегчением вздохнул, когда секретарь директора пригласила его к шефу в кабинет.

Как только он вышел, к Ольге подсел черноглазый молодой человек с густыми широкими бровями.

— Весо, ты видел? — оживленно прошептала она. — Младена вызвали к директору. Там сейчас начальник Гидростроя.

— Наверное, это в связи с назначением, — обрадовался молодой инженер. — Пошлют туда нашего Младена, вот увидишь. Эх, везет человеку!

Оживились и остальные. Старались угадать, зачем вызвали Младена. Некоторые завидовали. А кое-кто в глубине души радовался, что его миновало это «счастье» и он останется здесь, в Софии.

— На каком основании посылают его? — громко сказал инженер Тошков, вынимая расческу из внутреннего кармана пиджака и приглаживая слегка тронутые сединой волосы. — Впрочем, если они собираются открыть там школу для практикантов…

— Что же, по-вашему, лучше посылать людей, у которых нет ни молодости, ни опыта? — возразил Весо. — Во всяком случае, из молодых Младен самый способный.

Инженер Тошков ответил не сразу. Сам он вовсе не рвался на стройку («Сменить на нее столицу? Смешно!»), но и позволить кому-нибудь «из этих нынешних» обскакать себя тоже не собирался. Особенно если это будет Младен.

«Тук-тук-тук…» — Тонкие высокие каблучки простучали по паркету. Чертежница в пенсне, только сейчас заметившая, что в отделе что-то произошло, выбралась из своего угла. Она улыбнулась Тошкову и спросила:

— В чем дело, товарищи?

Никто ей не ответил.

— Я бы, например, ни за что не согласился, — сказал Тошков, — загубить несколько лет драгоценной молодости в провинциальной глуши.

— О, вы правы, товарищ Тошков! Вы совершенно правы!.. — чертежница снова кокетливо улыбнулась инженеру, но, видя, что и на этот раз никто не обратил на нее внимания, обиженно удалилась.

— Ну, этим нечего дрожать за свою молодость — никто на нее не покусится. Только знают ли они, что это такое — молодость? Как ты думаешь? — наклонился Весо к Ольге.

Оба засмеялись, как школьники, нашалившие во время урока. Тошков со своего места расслышал слова Весо. Он посмотрел на Ольгу и недовольно поджал тонкие губы. А Весо продолжал:

— Эх, послали бы меня! Полжизни отдал бы за это…

— А вторую половину, Весо?

— Вторую? Она же мне не принадлежит. Ты ведь прекрасно знаешь: она твоя.

В комнате снова стало тихо. Только шелестел ватман. Чертежница в пенсне медленно водила рейсфедером по бумаге. Она все еще переживала нанесенную ей обиду и вдруг увидела у своего стола человека, внимания которого так настойчиво добивалась. В смущении девушка не могла произнести ни слова. Она ничего не различала сквозь мгновенно затуманившиеся очки. Но Тошков и не взглянул на нее. Он протянул руку к стакану — единственному в отделе стакану с цветами — и вынул три розочки.

— Вы позволите, не так ли?..

Только теперь он повернулся к девушке, натянуто улыбаясь. Она пролепетала:

— Конечно, конечно. Возьмите все. Они из нашего сада.

Рейсфедер был отложен, улыбка, сопровождавшая слова «из нашего сада», застыла на побледневшем лице чертежницы.

Она боялась поднять глаза. Ей казалось, что все смотрят на нее. Девушка даже не заметила, что сделал Тошков с розами, на которые она возлагала такие надежды. Одну он воткнул себе в петлицу, а две другие незаметно положил на стол Ольги, которая как раз вышла из комнаты.

Вернувшись, Ольга, конечно, сразу же заметила цветы. Удивилась им. А потом приколола к своему голубому пушистому джемперу и лукаво спросила Весо Русева, не от него ли они. Он отрицательно покачал головой. Тут Ольга увидела такую же розу у Тошкова и отколола цветы.

Рассердившись на себя, она никак не могла сосредоточиться и найти ошибку в расчетах.

— Могу я задать вам один вопрос? — услышала Ольга вкрадчивый голос Тошкова.

— Разумеется, — с холодной вежливостью ответила девушка.

— Отчего вы взяли цветы, когда подумали, что они — подарок Русева, а поняв, что они не от него, положили на стол?

— Я не знаю, от кого они, — спокойно оказала Ольга. — От неизвестных я цветов не принимаю.

— А если они от меня?

— Я поблагодарю вас и оставлю их там, где они сейчас.

Ольга принялась чинить карандаш, но, видя, что Тошков все еще стоит рядом, добавила:

— Мы с Весо вместе учились и давно дружим.

— Так, ясно. Но разве не могут иногда новые друзья заменить старых?

Девушка с досадой пожала плечами. Потом отошла в угол, заваленный рулонами чертежей. Перебрав их, взяла один. В это время вернулся от директора Младен Зарев.

Не говоря ни слова, он направился к своему столу. Лицо его, обычно бледное, слегка покраснело, а лоб с едва заметной поперечной морщинкой покрылся капельками пота. Подперев голову рукой, молодой инженер смотрел и не видел развернутый чертеж. Он был слишком взволнован, чтобы думать о чем-либо, кроме того, что сказал ему начальник и что он сам отвечал. Свою застенчивость Младен обычно прикрывал грубоватостью, и с директором Гидропроекта он только что разговаривал в своей обычной манере.

— Не знаю, справлюсь ли я.

— Вы справитесь. Вы должны верить в себя, в свои способности, в свои силы и волю. Плох тот солдат, который не надеется стать генералом.

— Может быть, я плохой солдат.

— Об этом судить не вам.

— Но сначала я должен дать свое согласие, — резко сказал Младен.

— Никто вас не принуждает, инженер Зарев, — ответил начальник, начиная сердиться. — Вы вольны отказаться. Но завтра мы должны получить окончательный ответ.

Зарев вытер лоб, закурил папиросу и склонился над чертежом. Почему он так грубо разговаривал? Ведь из всего проектного бюро выбрали именно его, а он, вместо того чтобы обрадоваться и благодарить, взял да и оскорбил начальника.

Младен отчетливо понимал, что его долг — быть первым на самом трудном участке. И все же он колеблется, даже больше — решает отказаться. Почему?

В школьные годы Младен продавал газеты и прислуживал в столовой. Потом вечерами помогал чертить одному инженеру. Черчение давалось легко, а беседы с инженером пробуждали юношеские мечты. «Ты станешь хорошим инженером, была бы только возможность учиться». А где она была, эта возможность? Ехать за границу? На какие средства? Казалось, мечты об учебе лучше оставить. И все же они сбылись. Открылся Болгарский политехнический институт. А теперь ему предлагают работать на таком важном строительстве. И он отказывается…

Весо стоял перед ним.

— Потом, Весо. После работы пойдем вместе…

Они молча брели по парку. Широкие листья каштанов, еще сохранившие свежесть, тихонько шелестели. По аллеям медленно проходили старики, слышался веселый смех молодежи, вздыхали на скамейках робкие влюбленные пары…

Они вышли на широкую аллею. Только теперь Младен заговорил:

— Меня посылают на строительство. Но, — он запнулся, — я откажусь.

— Ты шутишь, Младен. Ну, конечно же, шутишь. Я тебе не верю, — промолвила Ольга.

— Эх, ты! — Весо махнул рукой и иронически посмотрел на друга.

Младен молчал. Даже им, самым близким своим друзьям, не мог он сказать, что мешает ему уехать. Нет, он не хочет, он не может оставить Софию сейчас, когда наконец почувствовал прелесть жизни в большом городе. Что было до этого? Раньше ему было все равно, где жить — в деревне или в столице. Софии ведь он, по сути дела, не видел. Как только кончались лекции в институте, он спешил на работу в холодильник, где был техником. Одно время он работал в слесарной мастерской, а дома надо было садиться за учебники. Младен не мог припомнить ни одних каникул, когда бы он отдыхал.

Разве Весо и Ольга могут понять, какое это для него счастье: не считая минут, погулять после работы, пошутить, поболтать о пустяках, пойти в театр или кино? Только сейчас, после года, проведенного в Гидропроекте, он по-настоящему почувствовал, как хорошо жить в большом городе, ощутил радость от того, что может уделить время друзьям, что у него своя уютная комната, что он может понемногу пополнять свою маленькую библиотеку.

Было и другое. Но об этом он еще меньше мог им рассказать.

Его влекло к девушке, которая словно издевалась над ним. Но как раз сегодня она позвонила и спросила, не хочет ли он вечером пойти в кино…

— Что ж ты ничего больше нам не скажешь, Младен? — Ольга не могла так долго молчать. — А помнишь, что ты говорил, когда мы закончили институт? «Только бы не стать канцелярскими крысами! Настоящая жизнь для инженера — на стройках!» Это же твои собственные слова. Ведь так?

Весо Русев смотрел на друга добрыми черными глазами. Он привязался к Младену, как к старшему брату, всегда восхищался им и одобрял каждый его поступок. Но только не этот, не сегодняшний! Мальчишеское лицо Весо покраснело.

— Да, Младен, как же так? Мы же всегда издевались над теми, кто искал окольных путей, чтобы не ехать в провинцию. А теперь и мы, значит, такими же становимся?

— Да поймите вы — там негде жить. Одни бараки.

— Младен! — крикнула Ольга, опустив руки. В ее голосе не было упрека, только удивление и разочарование. — Как ты можешь из-за этого не ехать? Строить, Младен, — вот что для нас главное. Собственными руками создавать и плотину, которую ты вычерчиваешь, и туннель, что я рассчитываю. Ты представь себе, как прекрасен будет тот день, когда мы втроем поднимем парус нашей лодки и она заскользит по нашему озеру!.. Вода синяя, как небо сегодня, и мы все вместе, счастливые, как тогда, после защиты дипломов. Это же наш самый важный экзамен! А ты хочешь пропустить сессию и сбежать?

Девушка пыталась шутить, но на глазах ее показались слезы, словно в них попала соринка.

В аллеях не умолкает веселый молодой смех, в траве пламенеют астры, ветер гонит розоватые облака. Но трое друзей идут медленно, опустив головы, нахмуренные и озабоченные. Совсем не об этом хотелось бы говорить Ольге в этот тихий предвечерний час.

Младен не видел ни расстроенного лица Ольги, ни розовых облаков. Одно упоминание о строительстве раздражало его:

— Все эти высокие мысли вовсе ни к чему, Оля. Я хорошо знаю, что значит стройка и что мне диктует моя совесть. Говорю вам прямо: не хочу я терять несколько лет, самых лучших лет жизни. Я впервые почувствовал себя молодым, свободным, и, говоря словами Весо, — поставим точку.

— Нет, Младен, тут совсем ни при чем мои слова. — Весо впервые противоречил другу, и это его смущало. — Знаю, ты это не всерьез. Тебя что-то разозлило. И все же я хочу тебе напомнить, что другие отдали партии больше, чем свои лучшие годы.

— Нечего меня агитировать! Что ж ты сам тогда не едешь?

— Я бы даже просил, чтоб меня послали. Но какая от меня польза строительству? Для меня, конечно, польза огромная, но ведь не посылают меня.

— Хорошо говорить красивые слова, когда тебя это не касается! Не всем же быть такими героями! — Слова Младена звучали неискренне. — На одном энтузиазме, без опыта такой объект не построишь. Все полетит к черту в первую же неделю.

— Ну и что ж, что у нас пока нет опыта? Научимся.

— По-твоему, сидя в канцеляриях, мы сможем приобрести опыт? — вмешалась Ольга.

— Перестаньте! — оборвал их Младен. — Только это вы и можете мне сказать в такой вечер? — Он иронически усмехнулся. — Я-то думал, вам трудно будет со мной расстаться. А вы просто спешите избавиться от меня. Черт возьми, тут можно всякое подумать…

Невидящими глазами Младен смотрел на бронзовую скульптуру серны в траве, а перед ним всплывал образ белокурой, зеленоглазой Лиляны. Придет ли она сегодня? Не верилось. Должно быть, пошутила. Никогда не знаешь, что взбредет ей в голову.

Именно эти ее капризы и ее обаятельная женственность влекли к ней Младена. Она была совсем не похожа на других девушек, с которыми ему приходилось встречаться до сих пор. Он не мог даже сравнивать. В присутствии Лиляны он всегда чувствовал непонятное смущение. Его неотступно преследовало желание приблизиться к ней, коснуться ее, как в тот вечер в кафе: Лиляна держала стакан, постукивая по нему своими длинными ярко-красными ногтями. Он смотрел как зачарованный, не говорил ни слова и только думал, как бы прикоснуться к девушке. Притворился, что не видит ее руки, и протянул свою как бы для того, чтобы взять стакан…

Иногда Младен становился дерзким, и ей, казалось, это нравилось. Но иногда девушка словно не замечала его, отвечала ему ледяным равнодушием. В такие минуты он презирал себя, давал слово не встречаться с ней и тут же испытывал непреодолимое желание видеть ее, видеть часто, постоянно быть рядом с ней…

Младен погрузился в воспоминания и, когда Ольга окликнула его, не сразу сообразил, где находится. Вдруг он спохватился, что опаздывает в кино, извинился и быстро зашагал прочь.