Вблизи Софии

28

Евтимов поднялся из шахты. Его глаза, привыкшие к полумраку туннеля, где он провел все утро, щурились от весеннего солнца, он даже приложил руку ко лбу, прикрывая их. Голова у него была тяжелой. Сейчас он пойдет домой и отдохнет. Долгие недели будильник поднимал его рано по утрам, и он тут же отправлялся в туннель, чтобы посмотреть, как работает третья смена. Да и без будильника он вскакивал после беспокойного сна, ткнулся к лампе и устало опускал руку. С тех пор как ему доверили Буковицу и он почувствовал себя ответственным за этот сектор, открытый по его настоянию, Траян все больше и больше увлекался работой. Здесь почти никто не вмешивался в его дела — сектор считали второстепенным, — а он хотел доказать, что они помогут проходке туннеля, где дело по-прежнему двигалось черепашьими шагами. В Буковице Евтимов по-настоящему оценил помощь парторга, его энергию и умение увлечь строителей. Он сам стал поощрять соревнование, к которому еще несколько месяцев назад относился отрицательно, считая его чистой пропагандой. Постоянным помощником Траяна стал бригадир Спас, с которым он часто советовался.

Они еще не прошли сыпучий грунт. Скала давила сверху. Копнешь раз — и земля осыпается на метр. Спас был прав: нужно работать только отбойным молотком и киркой. Необходима осторожность. Крепильщики пойдут рядом с забойщиками. Крепить надо немедленно.

— Именно так, — говорил бригадир. — Вчера на моих глазах крепления — прочные, толстые, сам подбирал — сломались. Каждая смена должна заново проверять и менять треснувшие подпоры.

Туннель сейчас походил скорее на густой лес могучих деревьев, чем на широкий проход. Крепления были расположены так близко одно к другому, что местами выходили на рельсы, и поэтому узкоколейка не доходила до забоя.

«И такая трудная работа будет продолжаться не меньше месяца, — думал Евтимов. — Пока не пройдем сыпучую породу и не доберемся до камня, нас будут подстерегать всяческие неприятности. Есть и еще одна опасность — вода! Хорошо, что мы приготовили два насоса. Только бы она не забила внезапно.

У временной постройки, служившей конторой, на сложенных досках сидели рабочие и неторопливо переговаривались.

— Мой сын в школе учится, во Враце. По русскому и французскому у него пятерки, а по болгарскому — двойка.

— Вот те раз! Так ведь болгарский же легче?

— Да и по-моему легче, а вот поди ж ты. Удивляюсь я на него. Говорю: «Как же это ты на чужом языке и говоришь и пишешь, а болгарский тебе не дается?» Да ведь у него какая философия? Родной язык — это одно. А если он будет знать иностранные, так я его пошлю учиться дальше. Я стараюсь здесь заработать копейку, чтоб и ему и нам хватило. Но постоянной работы нет. Вот сейчас, к примеру, опять стоим. А в получку что дадут?

— Стоим, — повторил с мрачным видом худой рабочий и громко зевнул. — Наши уж, поди, кукурузу сажают.

— У нас давно посадили. Письмо я получил.

— А мы позднее садим, — сказал хмурый. Впрочем, когда он заговорил о селе, лицо его просветлело, глаза оживились. — Мы на высоком месте. Наше поле — мое, значит — было на очень хорошем месте, да забрали его в кооператив. А нам дали напротив, на голых скалах, и представь себе, рожь там родится — загляденье. Вот поди ж ты, разберись. Прошлым летом столько было зерна — амбар ломился. И поставки выполнили и нам осталось.

— Почему не работаете? — прервал их разговоры Евтимов.

Рабочие проворно поднялись, одернули пиджаки, сняли кепки.

— Ошибка получилась. Пошли исправлять.

— Какая ошибка? — с тревогой спросил инженер.

В это время подбежал запыхавшийся паренек.

— Товарищ инженер, мы наткнулись на бетон.

— Какой бетон? Вы ведь водопроводный канал расширяете?..

— Так точно. Именно там и копаем. Дядя Колю сам киркой попробовал, и бетон показался.

— Скажи Колю, пусть придет сюда.

…На столе у Евтимова разложено несколько чертежей разных размеров. Он сам, бригадир Колю и молодой землекоп склонились над большим чертежом, на котором разорванной паутинкой темнели тонкие изогнутые линии.

— Вот, — сказал бригадир, вынимая из кармана смятый листок кальки, — и у вас так же обозначено. Тут мы копали сегодня утром, и именно в этом месте показалось что-то крепкое, твердое. Я ударил, чувствую: камень, а не земля. «Эй, говорю, что это за камень такой твердый, откуда ему взяться?» Очистили от грунта, смотрим — бетон…

Евтимов не слушал его. Он выверял чертежи и понял, что отклонение дано неправильно, ведет вправо, к фундаменту бетонного завода. В нижнем углу чертежа стояла знакомая подпись — «инженер Ольга Танева». Евтимов прикрыл подпись рукой, чтоб никто не прочитал, и устало закрыл глаза. Ему показалось, что девушка рядом с ним, что он держит ее руку, вдыхает аромат ее волос. Как было бы хорошо, если б это сбылось…

— Значит, — проговорил Колю, — хорошо, что не стали копать дальше. Я так и подумал: чертеж, должно быть, неправильный. И что это за народ там, в Софии! Разве так можно? Все напутали! — Он опять склонился над чертежом, от которого Евтимов по-прежнему не отнимал руки. — Мы уткнулись в фундамент бетонного завода. Так оно и есть: и бетон тот же, что залили осенью.

Молодой землекоп с восхищением глядел на бригадира: «Ишь ты! Инженер не мог сразу сообразить, а он тут же догадался».

Траян молчал. Если бы это был другой проектировщик, какой шум он бы поднял! А сейчас не произнес ни слова. Он не испытывал гнева, только жалость. Старался оправдать девушку. Она работает с таким усердием и молодым задором и все же ошиблась. Нужно ее вызвать и потихоньку исправить все.

— Значит, по этому чертежу мы не будем работать? — спросил звеньевой. — Он не годится?

— Почему не годится? — раздраженно спросил Евтимов. — Ошибаться может каждый. Подожди, надо посмотреть.

— А сейчас что? Остановим работу? Будем ждать, пока приедет проектировщик, а до тех пор ребята гроша не заработают.

— Не волнуйся, Колю! Для твоей бригады подыщем другое дело.

Оставшись один, Евтимов еще раз просмотрел чертеж, попробовал сделать некоторые поправки, но не смог сосредоточиться. Траян прошелся по комнате, остановился у окна. Его взгляд утонул в спокойной зелени, расстилавшейся вокруг. Здесь и там поднималась запоздавшая чемерица. Первоцветы желтели на месте, где прокладывали водопровод. И было жаль уничтожать их. Две маленькие долинки то сливались, то расходились. Спутать их было легко. В другой раз в подобном случае он бы рассердился, а теперь только улыбнулся: девушка больше думала о чемерице, о распускающихся первоцветах, низкие стебли которых виднелись среди розеток нежно-зеленых листьев, чем о котловане. Она одинаково восторженно говорила о строительстве и о наступающей весне. И все, к чему Ольга прикасалась, на что глядела, о чем говорила, — все преображалось. Он чувствовал свежее дыхание теплого южного ветра и не знал, весна или сама молодость рядом с ним.

Евтимов часто спрашивал себя; пошел бы он на стройку, если бы не повстречал эту девушку? Впрочем, разве недостаточно было ему внутреннего побуждения, когда дело касалось водохранилища, мечты его молодости? Ему казалось, что он бы согласился даже выполнять работу дедушки Гьоне, только бы видеть, как подвигается стройка, дышать ее воздухом, наблюдать, как растут бетонные блоки, как углубляется туннель, ощущать себя частицей строительства своего водохранилища.

Дверь неожиданно распахнулась, ворвавшийся внутрь ветер разбросал по полу бумаги со стола. Евтимов кинулся, чтобы подобрать их.

— Товарищ инженер, вас немедленно вызывают в шахту. Спас просил передать, что забила вода…

В туннеле на него пахнуло сыростью. Электрические лампочки тускло отражались в лужах, которые, увеличиваясь, начали сливаться в маленькие потоки, а потом превращались в настоящую реку. То, чего Евтимов опасался, произошло.

Перед спуском он не успел переобуться, вода заливала ботинки, ноги промокли и закоченели. Но Траян не чувствовал этого. Только что они получили новую погрузочную машину, и он боялся, как бы она не пострадала от воды. Пока рабочие запускали два специально приготовленных на случай аварии насоса, Евтимов хлопотал над машиной — он хотел оттащить ее в безопасное место. Его позвали к телефону — Траян досадливо отмахнулся. И только когда позвали во второй раз и сказали, что очень срочно, вышел из туннеля.

У телефона была Светла:

— Сейчас же приезжайте сюда. Вас ждет большой сюрприз!

Неужели Ольга? Он даже не подумал, что еще не вызвал ее, да если бы и вызвал, за такое короткое время доехать невозможно.

— Уже приехала? Почему не идет сюда?

— А что ей там делать? Где вы ее устроите? А мы все приготовили. Таня убрала вашу комнату. И жена ждет вас там.

Евтимов ничего не понимал.

— Зачем убирала? Какая жена?

— Да ваша же… Ваша супруга.

Дора приехала? Он совсем не ждал ее. Что это ей вдруг пришло в голову? Правда, в последний раз, когда он был в городе, она ему сказала: «Ты так редко теперь бываешь, что в один прекрасный день я неожиданно приеду сама». Он пытался разубедить ее, говорил, что сейчас там все не устроено. «Меня больше пугает не это, а мое одиночество и наша отчужденность, — грустно ответила она. — Мы привыкли жить врозь. А потом можем перестать и понимать друг друга».

— Так вы приедете? — нетерпеливо спросила Светла.

Ну, конечно же! Как мог он думать об Ольге? Что она для него? Дуновение молодости — и только. Дора, его Дора приехала! Он обрадовался, засуетился. Потом вспомнил об аварии. Прежде чем уехать, он спустился в шахту. Сегодня же вечером он вернется в Буковицу. Или послать кого-нибудь из инженеров? Дора ведь надеется, что он останется там с ней. Но разве он может остаться? Из двух насосов, что установили в шахте, один работал плохо, с перебоями. И кто знает, спадет вода или будет прибывать.

Спускаясь в шахту, Евтимов вспомнил одного студента испанца, своего однокашника по институту. Он был старше Траяна и уже женат. «Мне очень приятно путешествовать с женой, — говаривал он. — Но это вовсе не значит, что делать это без нее мне не будет еще приятнее».

Веселый был гидальго, не делал из жизни трагедии. Почему бы и ему не взглянуть на вещи проще? Дора, наверное, рассердится, что он не приехал сразу. Понравится ли ей строительство? Там, у плотины, все кажется более интересным и величественным, чем здесь, в Буковице. Он покажет ей все. Будет водить ее повсюду. Она видела, что было здесь раньше, до начала строительства, когда они вдвоем бродили среди скал.