Буридан

XIV. ТАК БЫЛО СУЖДЕНО!

Мы возвращаемся на чердак Ла-Куртий-о-Роз.

Наступила ночь. В тот момент, когда мы просим читателя проникнуть туда вместе с нами, там безраздельно царили мрак и тишина.

Чердак этот, однако, был не совсем необитаем.

Три существа, три призрака, мрачных и зловещих, занимали его в этот момент и лежали — кто тут, кто там — в различных позах, которые, тем не менее, свидетельствовали о полнейшей подавленности и абсолютном равнодушии к делам земным.

Этими тремя призраками были Ланселот Бигорн, Гийом Бурраск и Рике Одрио, которые выглядели погруженными в размышления пусть и глубокие, но совершенно безрадостные, если судить по жалостным стонам и плаксивому ворчанию, что вырывались время от времени из груди то одного, то другого из троих этих печальных товарищей.

— Который час? — простонал Бурраск.

И так как ответить его спутники не соизволили, слезливый голос Бурраска простонал еще жалобнее и печальнее:

— Сжальтесь надо мной, несчастным рыбаком, о святые ангелы рая. Ах, вот и настал мой последний час. Бедный Гийом Бурраск! Ах, бедный я, бедный! Как я ослабел!.. Или я и вовсе уже не дышу, раз мои друзья, мои лучшие друзья, уже не слышат мой голос и мне не отвечают?.. Ах, бедный, бедный Гийом!.. Неужто тебе придется столь печально умереть самой отвратительной из смертей?.. От голода, и от жажды.

— Да заберет чума этого горлопана! — прорычал раздраженный голос Ланселота Бигорна. — Вот ты, дружище, утверждаешь, что уже и не дышишь, а сам, по-моему, ревешь так пронзительно и громко, как не визжат и свиньи, которым пускают кровь!

— Ах! я оживаю! Спасибо, Ланселот, твои слова вернули меня к жизни. Но разве не очевидно, что, когда собака подает голос, значит, с ней все в порядке, тогда как я полагал, что моя иссушенная глотка не сможет больше издать и звука. К счастью, я ошибался. Еще раз спасибо за то, что вытащил меня из этого ужасного беспокойства. И все же, который час?

— Такой, в который всякий добропорядочный христианин ужинает, — промолвил, в свою очередь, Рике.

— Увы! — захныкал Гийом. — Но разве мы — не добропорядочные христиане? И однако же время завтрака прошло, время обеда — тоже, и вот уже настало время ужина, и — ничего, ничего для наших бедных истомившихся желудков, ничего для наших несчастных, измученных жаждой глоток. Вот, видишь, Рике, у меня уже даже слюна не выделяется.

И жалкий Гийом Бурраск тщетно попытался схаркнуть на пол, попусту тратя силы, что не помешало ему, тем не менее, внезапно вскричать голосом звонким, глубоким и на удивление энергичным:

— Клянусь кишками этой толстой свиньи, имя которой Валуа, я бы отдал, да, отдал бы десять жизней того же Валуа за стаканчик ячменного пива!

— Каков наглец!.. — воскликнул Ланселот. — Стаканчик ячменного пива!.. Это уж слишком!.. Вот уж кто ни в чем не знает сомнений!..

— Однако, — осторожно намекнул Рике, — следует признать, что Гийом весьма скромен в своих желаниях, так как, в конце-то концов, вполне мог попросить и несколько бутылок выдержанного божоле.

— Так и есть! — степенно промолвил Гийом, любовно проведя языком по губам. — Вместе с парочкой бурдюков игристого анжуйского!

— Проси уж тогда, — насмешливо проговорил безжалостный Ланселот, — и несколько кусков мяса.

— И большой фаршированный пирог с угрем, — добавил Бурраск.

— Item[8] славного гуся, нашпигованного яблоками, — сказал Рике.

— Item длинную связку превосходных сосисок, — иронично промолвил Ланселот Бигорн, заходя еще дальше.

— А также хорошо прожаренную голову барана, — промычал Бурраск.

— И с полдюжины вкуснейших куропаток в душистом соку, — проревел Рике, не желая отставать.

— Разумеется, обложенных ломтиками жирного сала, — продолжал Ланселот. — Неужто, безбожники вы этакие, вам не ведомо, что у нас сейчас пост в самом разгаре?

— Увы! — разом вздохнули и Гийом, и Рике.

— Вот только, — спохватился Гийом, — я от него освобожден!

— И я! — воскликнул, в свою очередь, и Рике.

— Что ж, а вот я, — сказал Ланселот, — когда у меня нет вина или ячменного пива, всегда знаю, что нужно делать.

— И что же, мой славный Ланселот? — спросил Гийом.

— Тогда я довольствуюсь вот этим, — отвечал Ланселот, указав на валявшийся в углу кувшин.

— Водой? — проговорил Бурраск таким тоном, словно хотел сказать: «Ядом?».

— Вот именно: водой!.. А что до ужина, то его я заменяю вот чем. — И с этими словами Ланселот потуже затянул пояс, добавив: — Вот так-то!

— Похоже, и нам придется так сделать, — жалобно протянул Бурраск, также затягивая потуже пояс, — хотя, должен заметить, так жить невыносимо.

— Что-то Буридан все никак не вернется, — промолвил Рике, выполняя ту же операцию.

— Это доказывает лишь то, что он еще ничего не раздобыл и что мы останемся без ужина, — философски заметил Ланселот.

— Ты думаешь?

— Абсолютно уверен, — сказал Ланселот, пожимая плечами. — Если б он что-то нашел, он бы уже вернулся.

— Но тогда, значит, завтра нам опять придется поститься, как сегодня и как вчера?

— Это конец концов!

— Разве что мне самому придется этим заняться, — сказал Ланселот и пренебрежительно добавил: — Ох уж эта молодежь! Взять того же мессира Буридана: ему нет равных, когда нужно набросать план битвы, он хитер и коварен, способен противостоять самым могущественным особам, министрам, королям, да кому угодно. Но когда речь заходит о пропитании, пусть и самом жалком, пусть и для таких голодных людишек, как мы, — тут он бессилен. К счастью, с вами такой стреляный воробей, как я.

— Вижу, Ланселот, — заметил Бурраск, который уже знал, чего можно ожидать от Бигорна, — у тебя возникла какая-та мыслишка.

— Да у меня их всегда полно — этих мыслишек!

— Да, но я говорю о такой, которая способна нас выручить.

— Честно сказать, дружище, ничего конкретного я еще не придумал. Знаю лишь только, что я умираю от голода.

— И от жажды, — добавил Гийом.

— Вот именно: от голода и от жажды, и, оставаясь здесь и продолжая хныкать, я вряд ли найду что-нибудь такое, во что мы сможем вонзить свои зубы, а следовательно, теперь мой черед выйти, пусть хотя бы и для того, чтобы посмотреть, не окажусь ли я более удачливым, чем мой хозяин Буридан.

— Здраво мыслит, — отметил Рике. — Из этого Ланселота получился бы крепкий логик. А ты как считаешь, дружище Гийом?

— Клянусь волосками святой бороды Спасителя, похоже, ты прав, дружище Рике, но не стоит, однако же, забывать, что за наши головы назначена награда.

— Да, это так. Неслыханная честь, без которой мы вполне могли бы и обойтись.

— Тысяча чертей! Если уж мессир Буридан, мой хозяин, рискнул показаться на людях средь бела дня, то уж я, Ланселот, его оруженосец, определенно могу себе позволить выбраться в город ночью!

— Справедливо!.. К тому же, так ты лишний раз выкажешь почтительность, которую хороший слуга просто-таки обязан проявлять по отношению к своему хозяину. Ступай же, Ланселот.

— Но только будь осторожен!

— Доверьтесь мне. Но сами отсюда — ни ногой; спите вполглаза и будьте готовы откликнуться на первый же зов.

— Ступай, Ланселот, ступай! И не волнуйся: мы будем начеку.

После этих слов Ланселот Бигорн осторожно, ощупью выскользнул на лестницу, абсолютно уверенный в том, что друзья, как и обещали, будут держать ухо востро.

По правде сказать, какого-то определенного плана у Ланселота не имелось; он шел куда глаза глядят, полагаясь на свой инстинкт и счастливую звезду.

Вполне вероятно, что, вспомнив о своем бывшем ремесле, он надеялся просто-напросто остановить какого-нибудь запоздалого буржуа.

Быть может, он смутно рассчитывал на некий нежданный случай, некую непредвиденную находку.

Как бы то ни было, в совершенной темноте, шагая осмотрительно и бесшумно, он спустился на первый этаж и уже намеревался выйти. Когда ему показалось, что он заметил проблеск света рядом с тем окном, что выходило на сад.

— А не была ли это молния? — сказал себе Ланселот. — Гм!.. Однако же в это время года молнии — большая редкость. Или я так уже ослаб, что вижу галлюцинации?.. Да нет же!.. Клянусь святым Варнавой, вот и опять мелькнул этот свет! Хо-хо! Посмотрим-ка, что здесь.

И, произнеся этот монолог, он, вместо того чтобы направиться к двери, через которую собирался выйти, подошел к окну и выглянул в сад. И вот что он там увидел:

В саду, с бесконечными предосторожностями, бродила взад и вперед некая тень.

Казалось, тень эта предается известной игре, которая зовется жмурками, так как двигалась она на ощупь, выставив вперед руки.

Вот только одна из этих рук держала прикрытый плащом фонарь, а другая время от времени приподнимала уголок плаща, освещая таким образом, с некоторыми перерывами, дальнейшую дорогу.

Так вот, приоткрывая фонарь, эта тень и производила огоньки, которые выдали ее присутствие зорким глазам Ланселота Бигорна.

Последний — а любопытство его уже достигло своей кульминации — тихонько открыл дверь, что выходила в сад, и на цыпочках последовал за таинственным гостем, принявшись внимательно наблюдать издали.

Продолжая идти вслед за тенью, Ланселот спрашивал себя с некоторым беспокойством, кем может быть этот подозрительный персонаж, зачем он сюда явился, и, задавая себе эти вопросы, на всякий случай вытащил из ножен рапиру и держал ее так, чтобы, в случае чего, иметь возможность нанести удар.

Тем временем пучок света, вероятно, неверно направленный, осветил загадочную тень целиком, и с губ Ланселота едва не сорвалось восклицание:

— Симон!.. Симон Маленгр!.. Разрази меня гром!.. Что делает здесь это дитя виселицы?

Затем безмолвный смех сотряс отважного Ланселота, который про себя подумал:

«Ха! Мой Симон Маленгр, вы здесь?.. Черт возьми, как это неосмотрительно с вашей стороны!.. Или ты забыл, несчастный предатель, что нам еще нужно свести кое-какие счеты? Ха! Ты нарушил все наши планы, злодейски выдав нас своему хозяину, этому дьяволу Валуа, предупредил его в тот самый момент, когда наше предприятие, стоившее мне стольких усилий и хлопот, уже должно было увенчаться успехом. Ну, а теперь кто кого, милейший!.. Ха-ха!.. Но не будем форсировать ход событий, посмотрим, зачем явился сюда этот приспешник Вельзевула. Деваться ему все равно некуда!»

Тем временем Симон Маленгр, так как это действительно был он, даже не догадываясь ни о наблюдении, предметом которого он являлся, ни о нависшей над его головой опасности, кажется, нашел то, что искал.

Симон поставил фонарь на землю и, присев на корточки у небольшого деревца в уголке сада, принялся рыть землю при помощи короткого кинжала, которым, похоже, он запасся именно с этой целью и которым он орудовал с уверенностью и ловкостью, свидетельствовавшими об определенной привычке.

Ланселот Бигорн следил за всеми этими движениями издали, все больше и больше задаваясь вопросом, что бы это могло означать, и, должно быть, любопытство в нем было очень велико, раз уж он так долго противился неистовому желанию немедленно покарать врага сколь опасного, столь же и одержимого.

Симон Маленгр продолжал копать. Он опустился на колени и руками выгребал землю, которую методично складывал рядом с ямой, становившейся все более и более глубокой.

Наконец его пальцы наткнулись на нечто твердое, вероятно, то, что он искал, так как он ухмыльнулся одной из тех тонких и бледных улыбочек, что делали его еще более уродливым, в то время как из груди его вырвался вздох облегчения.

— Оно здесь!

И, убежденный в том, что «оно» действительно находится «здесь», вместо судорожной поспешности, которую он выказывал до сих пор, Маленгр принялся отгребать землю в сторону осторожно, даже с некоторой нежностью.

Предметом, который Симон Маленгр столь любовно ласкал дрожащими пальцами, тогда как все его тщедушное тело сотрясала конвульсивная дрожь, оказался внушительных размеров кофр.

Внезапно, когда он уже намеревался открыть сундучок, в голову ему пришла ужасная мысль.

— А что, если он пуст, — пробормотал он. — Что, если кто-то, например, Жийона, завладел моим сокровищем?..

Эта мысль показалось ему чудовищной; он задохнулся, глаза растерянно забегали, сжатые в кулаки руки поднялись к груди, словно для того, чтобы сдерживать биение сердца.

И вдруг, не в силах больше справляться с охватившей его тревогой, он обрушился на сундучок, который и открыл с яростной поспешностью.

Тотчас же он расслабился. Его сокровище было на месте. Он адресовал горкам симметрично сложенных золотых монет умиленную улыбку и, перебирая их пальцами, прошептал:

— Господи, это же каким надо быть дураком, чтобы так портить себе кровь, да кто, черт возьми, обнаружит такой тайник?..

Он засмеялся сквозь зубы.

Но лицо его омрачилось, так как его посетила уже другая мысль, которая выразилась в его тихом бормотании:

— А вдруг их там не хватает?

И вновь волосы его встали дыбом при этой страшной мысли, что «их там» могло «не хватать».

Тогда он начал брать горстки одну за другой и пересчитывать монету за монетой — долго, медленно, с любовью, выпуская кругляшки из рук с тяжелым вздохом, отставляя проверенные стопочки в сторону с едва сдерживаемым рыданием.

Вот только, в безумии этой операции, он совсем не обращал внимания на то, что эти экю при пересчете издают характерный шум, и этот звук перебираемого золота явственно долетел до ушей Ланселота.

И Ланселот Бигорн, заслышав эту музыку, которая показалась ему безгранично нежной, расплылся в широченной улыбке, в глазах его зажглись лукавые огоньки, и он, в свою очередь, прошептал:

— Полагаю, на сей раз месть моя будет полной.

Ах! Если бы Симон Маленгр мог видеть в этот момент Ланселота Бигорна, нет сомнений, что он упал бы замертво на свое сокровище.

Но Симон Маленгр ничего не увидел, разве что удостоверился, что «их там хватает».

И тогда, убедившись, что сокровище его цело и невредимо и находится в надежном месте, он радостно закрыл кофр и аккуратно, методично засыпал яму, после чего тщательно выровнял в этом месте землю и, отныне спокойный, но не без тяжелых вздохов сожаления, удалился.

Ланселот Бигорн позволил ему уйти, не сделав ни единого жеста; он довольствовался тем, что пробормотал иронично:

— Ступай, мне уж все равно; теперь я знаю, где тебя искать.

Он подождал еще немного, дабы окончательно убедиться в том, что Симон не вернется, затем вышел из своего укрытия и спокойно направился к тому месту, которое покинул Симон, и все так же спокойно принялся рыть землю, на что, ввиду того, что Симон облегчил ему задачу, ушло совсем не много времени.

Откопав заветный ящичек, Ланселот, не без гримасы удовлетворения, сграбастал его под мышку и вернулся в дом, шепча себе под нос:

— Далеко я не ушел, но — хвала святому Варнаве — добычу я, думаю, отхватил солидную, судя по весу кофра и тому времени, которое ушло у этого почтенного Симона на подсчет его содержимого. Что доказывает, — добавил он, поднявшись на чердак, где его, конечно же, не ждали так скоро Гийом Бурраск и Рике Одрио, — что иногда мы ходим искать слишком далеко то, что находится у нас под рукой.

И Бигорн воскликнул:

— Определенно, так было суждено! Я рожден для того, чтобы находить сокровища!