Буридан

XXXII. ГОТЬЕ Д'ОНЭ

Похоже, Карлу де Валуа не терпелось покончить со своими узниками. Избавившись от Мариньи и Маргариты — как это было сделано, мы уже видели, — он пожелал поскорее избавиться и от Готье д'Онэ. Бигорн, перебегавший на одну из кривых улочек, услышал, как городской глашатай объявляет парижанам, что:

Ланселот Бигорн вздрогнул от ужаса. Затем, думая о безрассудной попытке, которую вынашивал Буридан, попытке столь же безумной, как и та, которую они предприняли, чтобы спасти Мариньи, и которая, по его мнению, имела все шансы закончиться так же печально, он пожал плечами и прошел мимо.

Городской глашатай сообщил так же, что «вечером Готье д'Онэ будет препровожден на площадь Мартруа, где и будет дожидаться часа казни».

Поэтому Бигорн, прежде чем отправиться к зеленщику, у которого он сделал свое приобретение, вошел в Ла-Куртий-о-Роз, намереваясь рассказать об услышанном Буридану, но увидел того столь бледным и отчаявшимся, что понял: юноша уже знает эту страшную новость. После того как Гийом и Рике подтвердили ему это, Бигорн удалился, — ему предстояло еще кое-что сделать.

— Этот Готье, — бормотал Ланселот, — он что, не мог подождать дня два-три, прежде чем дать себя казнить? Уж я то его бы вытащил. Но завтра утром… Нет, мне никак не успеть! Ничего уж не поделаешь для бедняги Готье, да сжалится над его душой святой Варнава, так как что до тела, то завтра оно будет в жалком состоянии. Более того, не найдя Каплюша, это дело поручат какому-нибудь неопытному подручному палача, отчего несчастный Готье будет страдать вдвойне, ну да ладно, тут уж все кончено!

Буридан, как мы видели, уже знал, что утром следующего дня Готье предстоит умереть, как знал и то, какая смерть уготована его другу. Юноша был глубоко подавлен, тем не менее в глубине души еще теплился лучик надежды. Этот жестокий день тянулся для него очень медленно, однако же он прошел; сгустились сумерки, и посланный в разведку Рике Одрио, вернувшись, доложил, что Готье д'Онэ уже ведут к площади Мартруа-Сен-Жан.

— Стало быть, пора действовать, — сказал Буридан, вздрогнув. — Где этот настой?..

— Вот он, — промолвил Рике, показав пузырек. — Он обошелся мне в.

— Да какая разница!.. Ступай, ступай. Уверен, что он его примет?

— Он целый день ничего не пил, должно быть, уже на стену лезет от жажды. Выпьет как миленький!

В то же время Рике переливал содержимое пузырька в кувшин, который только что наполнил холодной водой. Гийом наблюдал за этими приготовлениями, ворча себе под нос:

— Ладно еще Филипп! Этот-то хоть избежал казни. Но Готье! Ах, бедный Готье! Бедный брат! Как подумаю, что ему.

К горлу его подступили рыдания, и он умолк. Что до Рике, то тот спустился в погреб, где содержался Страгильдо, и передал ему кувшин с водой, сказав:

— Едва о вас не забыли! Но это — не по нашей вине: мы были заняты одной из ваших жертв.

Ничего не сказав, Страгильдо схватил кувшин и осушил до последней капли.

Затем он вновь принял ту преисполненную ожесточенной неподвижности позу, которую сохранял на протяжении всего того времени, что находился в плену у врагов. Он понимал, что приговорен. Весь вопрос для него заключался в том, чтобы узнать, как именно они намереваются его умертвить. Страгильдо знал, что ни на пощаду, ни на сострадание со стороны Буридана ему рассчитывать не следует, а так как он был крепко связан, то постепенно его оставила и надежда на второй побег. Утром этого дня, как и всегда по утрам, Одрио принес ему поесть. И, наделенный могучим аппетитом, Страгильдо, как обычно, уничтожил все до последней крошки хлеба, вот только, пресытившись, испытал жажду. Он поискал кувшин с водой, который ему наполняли по нескольку раз за день, и не нашел его.

Тогда он почувствовал, что жажда усиливается, и заметил, что мясо, которое ему подсунули, было обильно приправлено пряностями.

Тогда страх овладел этим человеком, который никогда ничего не боялся, и который, даже зная, что ему предстоит умереть, выказывал жуткое безразличие.

Страгильдо понял, что его хотят уморить от жажды — такая пытка была в те времена весьма распространенной — и вдруг почувствовал страх.

В приступе отчаяния он тщетно пытался избавиться от пут и издавал вопли, на которые никто не ответил.

Когда наконец поздним вечером Рике принес ему воды, итальянец взял кувшин, выпил и вновь обрел прежнюю беззаботность, а вместе с ней — и надежду.

Быть может, его не убьют?..

Быть может, Буридан в конце концов все забудет и сохранит ему жизнь?..

Он уже начинал вынашивать планы мести.

В тот момент, когда пленник почувствовал, как вместе с надеждой в нем возрождается жажда возмездия, он вдруг покачнулся, глаза застлала пелена. Его охватило некое оцепенение. Он хотел крикнуть, но понял, что язык словно парализовало.

«Они меня отравили!» — подумал он.

В ту минуту, когда Страгильдо показалось, что он вот-вот умрет, его охватила такая боль, какой он никогда еще не испытывал. Умереть он не боялся, но умереть, не отомстив Буридану, который был причиной всех его бед, — это показалось ему худшим из страданий.

И тут появился Буридан.

При свете факела он окинул сторожа львов внимательным, изучающим взглядом, затем, повернувшись к Одрио, промолвил:

— Развяжи его.

Рике подошел к пленнику и кинжалом перерезал путы. Страгильдо зарычал от радости. Он съежился, собрал все свои силы. Прежде чем умереть, он получит утешение, придушив Буридана! И он набросился на юношу. Или, по крайней мере, хотел наброситься. В действительности он с трудом сделал пару шагов и остановился. Итальянец хотел вскинуть руки, чтобы вцепиться в горло своему врагу, который стоял так близко, но руки словно налились свинцом, — их невозможно было даже приподнять…

Буридан ткнул пальцем ему в грудь.

И Страгильдо пошатнулся.

Тогда волна ярости, захлестнувшая подручного королевы, не в силах выразиться в крике или в словах, так как парализованный язык отказывался исполнять свои функции, нашла выход в слезах, которые потекли по этому изумленному, окаменевшему лицу.

В этот момент Страгильдо почувствовал, что яд начинает действовать на его рассудок.

Ярость, боль, месть, жажда убийства — все эти чувства, которые он пережил, растаяли как дым; воля начала его покидать; он перестал плакать, и этот рот, которому были ведомы лишь гнусные и оскорбительные насмешки над несчастными жертвами Маргариты, приоткрылся в неком подобии ошалевшей улыбки.

— Пойдем, — сказал Буридан, выходя из погреба.

И Страгильдо покорно последовал за ним. Где-то в глубинах его души все еще бушевал протест, но он становился все более и более слабым и далеким и вскоре прошел сам по себе.

Вслед за Буриданом Страгильдо поднялся по лестнице неуверенным шагом; но он шел самостоятельно и с горем пополам держался на ногах; в нем было лишь общее оцепенение, подавленность воли, но выпитый им настой не лишил его способности двигаться и ориентироваться в пространстве; он больше не думал ни о побеге, ни о возмездии; Буридан, Гийом и Рике казались ему лишь тенями; он их не узнавал. По прошествии нескольких минут его охватило необычайное блаженство; его шаг стал тверже; сковывавшие язык путы начали мало-помалу развязываться: он понял, что может говорить. Но теперь он не испытывал в этом необходимости: он жил в абсолютном безразличии к тому, что происходило вокруг.

— Как долго будет действовать эликсир? — спросил Буридан у Одрио.

— Примерно три часа, после чего к мерзавцу вернутся все его силы и вся его активность. Поверь мне: уж лучше воспользоваться этим моментом оцепенения, чтобы покончить с ним раз и навсегда.

— Да, — промолвил Гийом, — и негодяю не придется сетовать на подобную смерть, ему, который сбросил в Сену Филиппа и Готье, ему, который.

Буридан прервал его:

— Ждите меня здесь. Если к утру вернусь, уедем вместе, если же меня не увидите, поезжайте в Руль, где я оставил Мабель распоряжения для вас.

Гийом и Рике поняли, что Буридан желает провернуть нечто невозможное.

Но так как им было известно, сколь упрям Буридан, так как по собственному опыту знали, что он уже никогда не поменяет единожды принятого решения, они попросту сжали друга в объятиях, даже не пытаясь отговорить от его плана, каким бы тот ни был.

Буридан взял Страгильдо под руку, предварительно накинув ему на плечи длинный плащ красного цвета, капюшон которого он заботливо надвинул итальянцу на глаза.

Страгильдо последовал за ним, не сопротивляясь.

Они медленно пересекли часть Парижа и наконец прибыли на площадь Мартруа-Сен-Жан. То была небольшая площадь неправильной формы, образовывавшая своего рода треугольник, основание и вершина которого были заняты двумя конструкциями, о которых мы сейчас расскажем, а стороны заполнены низенькими домами, плотно примыкавшими один к другому; некоторые из этих домов располагались ниже уровня площади, вследствие чего окаймлявшие эти стороны площади бордюры примыкали, в свою очередь, к находившимся на первых этажах этих жилищ лавочкам.

Двумя конструкциями, о которых мы упомянули, были тюрьма Мартруа, лежавшая в основании данного треугольника, и разместившийся в верхней его точке позорный столб — один из многочисленных позорных столбов, которыми Париж украшал себя тогда и будет продолжать украшать еще многие века; то был восьмиугольный монумент, на платформе которого выставляли к смеху, любопытству и оскорблениям парижан некоторых осужденных, — сие публичное порицание должно было служить благотворным примером для тех, кто попытался бы повторить их преступления. Что до тюрьмы, то это было массивное строение, состоявшее лишь из одного этажа и подвала; на этаже находились два караульных помещения, в подвале — несколько камер, в которые помещали — и то лишь на одну ночь, ту, что предшествует казни — смертников. Подобная же тюрьма располагалась и на Гревской площади.

В одной из этих камер и дожидался теперь того момента, когда его поведут на эшафот, Готье д'Онэ.

Когда Буридан и Страгильдо прибыли на площадь, возведением этого эшафота как раз занимались помощники Каплюша. Искали и самого Каплюша, но так и не нашли. Но работу смерти не может остановить даже отсутствие палача. Поэтому решили обойтись без главного мастера, и подмастерья теперь суетились, стараясь доказать свои умение и сноровку. Примерно два десятка зевак наблюдали за действиями этих людей, которые работали, что-то напевая; при необходимости эти зеваки помогали им, приподнимая или перенося тяжелые балки, так как то было непростое дело — возведение эшафота, который в те времена поднимали очень высоко, чтобы толпа могла лицезреть казнь во всех деталях.

Буридан, по-прежнему придерживая Страгильдо, пересек площадь и направился прямиком ко входу в тюрьму. Он понимал, что все зависит от того, сколь решительным он предстанет при осуществлении своего безумного плана. Малейшее колебание могло все погубить. Он не задавался вопросом, узнают ли его, если вдруг возникнут какие-то затруднения, и даже старался вовсе об этом не думать. Либо все получится, либо он будет схвачен и присоединится к Готье, только и всего.

Он вошел в караульное помещение, где спали или играли в кости дюжины две лучников.

— Мне нужен капитан! — гаркнул Буридан властным голосом.

Один из лучников бросился во второй зал и, появившись вновь, знаком показал Буридану, что тот может войти.

Буридан и Страгильдо вошли — последний, будучи лишенным, так сказать, возможности мыслить, шел как во сне; и тем не менее с этого момента действие выпитого им дурманящего средства начало ослабляться; он уже отдавал себе отчет в том, что происходит, но так, как человек спящий отдает себе отчет в тех шумах, которые долетают до его ушей, но все еще не могут его разбудить.

Офицер окинул этого покрытого красным плащом человека любопытным взглядом и устремил на Буридана взгляд другой — вопрошающий.

— Мессир, — сказал Буридан, — именем короля!

Офицер, который сидел, тотчас же вскочил на ноги и замер в почтительной позе, — мы уже объясняли, сколь сильной была власть этих двух слов: «именем короля!».

— У вас есть некий узник? — спросил Буридан.

— Да. Мессир д'Онэ.

— Имя не важно. Этому узнику известна одна государственная тайна.

— Так я и думал, — сказал офицер. — Вот, значит, почему завтра сюда явится исповедник, чтобы получить последние признания приговоренного.

Буридан по-прежнему держал Страгильдо за руку. Наклонившись к офицеру, он прошептал:

— Раз уж приговоренный ничего не пожелал сказать монсеньору де Валуа, он ничего не скажет и официалу. Вот человек, мессир, который единственный может вырвать правду из этого узника. Именем короля, этот человек должен поговорить с приговоренным. Я буду его сопровождать, чтобы получить признание.

— Мне нужен письменный приказ.

— Вот он, — сказал Буридан.

Юноша бросил на стол второй из пергаментов, который забрал у Страгильдо. Первый, как мы помним, был сожжен Валуа.

То был решающий момент. Офицер развернул пергамент и принялся читать. Буридан — напряженный, мертвенно-бледный — почувствовал, как замерло сердце. В эту секунду офицер поднял голову, отдал Буридану честь и прокричал:

— Восемь человек, чтобы спуститься в камеры!

И он протянул документ Буридану, который, с трудом сдерживая радость, мягко отклонил бумагу, сказав:

— Мне приказано оставить в ваших руках этот пергамент, который завтра вы предъявите мессиру Жану де Преси по первому же его требованию. Вот только предупреждаю: о разговоре, который состоится у нас с этим узником, никто не должен узнать.

— Будьте спокойны, мои люди ничего не услышат.

Офицер направился к двери, за которой обнаружилась лестница. Буридан начал спускаться, придерживая Страгильдо за руку. Позади следовали восемь лучников. Двое из них несли факелы. Открылась дверь камеры.

— Дайте мне факел, — сказал Буридан тому из лучников, который находился с ним рядом.

И он вошел, закрыв за собой дверь.

Поставил факел в угол камеры, и лишь тогда повернулся и увидел лежавшего на плитах человека, ноги и руки которого были связаны.

Этого человека невозможно было узнать.

Неужели этим ужасно исхудавшим, с воскового цвета лицом человеком был Готье?.. Внешне безразличный ко всему, что могло с ним случиться, он держал глаза закрытыми.

Буридан опустился на колени, прикрыл рот Готье рукой, чтобы не дать ему закричать, наклонился к его уху и прошептал:

— Молчи. Богом заклинаю, если хочешь жить, молчи! Только отрой глаза и посмотри!..

Готье открыл глаза, растерянные, агонизирующие глаза, на которые уже легла тень близкой смерти. Он увидел Буридана!.. И некое подобие слабого стона приподняло его грудь.

— Ни слова! Ни звука! — пробормотал Буридан. — Слышишь меня? Узнаешь? Понимаешь?

«Да» — глазами подал знак Готье.

Буридан разрезал веревки.

Спустя несколько секунд Готье был уже на ногах — такой растерянный, такой дрожащий, с таким пылающим лицом, что Буридан, не говоря ни слова, вновь приложил руку к его губам.

Постепенно, за пару-тройку минут после первого порыва, та неистовая радость, что переполняла Готье, прошла. Он до крови прикусил губу. Затем, вероятно, понимая весь ужас момента, прислонился к стене и закрыл глаза, словно для того, чтобы не ослепнуть.

Круговым движением руки Буридан стянул длинный плащ, которым был покрыт Страгильдо, набросил на плечи Готье и как можно ниже опустил капюшон.

— Идти можешь? — прошептал он.

Вместо ответа Готье сделал несколько шагов по камере и, подойдя к двери, обхватил голову руками и безмолвно заплакал.

Буридан перевел дыхание. Он был весь в поту, словно только что проделал какую-то тяжелую работу.

Тем не менее он сохранял хладнокровие.

Затолкав Страгильдо в угол камеры, юноша положил руку ему на плечо.

— Узнаешь меня? — спросил он.

Страгильдо попытался сделать над собой усилие. Рассудок мало-помалу пробуждался в его ошеломленном мозгу.

Он издал глухое ворчание, которое, вероятно, должно было быть криком отчаяния.

— Я — Буридан, — сказал юноша. — Выслушай мои последние слова. Ты был подлым и жестоким всю свою жизнь, и я приговорил тебя к смерти. Однако же убивать тебя я не стану. Тебе дается последний шанс, и если он окажется для тебя благоприятным, я сочту, что Бог тебя простил. Что до меня, то от моего имени, от имени преданной тобой Маргариты, от имени умершего Филиппа, от имени Готье, которого ты хотел убить, от имени всех тех, кого ты сбросил с верхней платформы Нельской башни, я тебя прощаю. Слушай внимательно: через какое-то время, быть может, уже через час, ты почувствуешь, как пробуждается твой рассудок, сможешь ходить и говорить. Тогда — зови, кричи, что ты — не Готье. И когда стража увидит, что ты не тот, кого должны казнить, вали всю вину за этот побег на меня, требуй отвести тебя к королю или к графу де Валуа. Но это уже как сам знаешь. Прощай, Страгильдо!..

Итальянец с безумными глазами сделал последнее усилие, чтобы закричать или схватить Буридана. Но он все еще находился под воздействием наркотика. Он увидел, как Буридан берет факел, подхватывает Готье под руку. Увидел, как они выходят!.. Шум их шагов становился все тише и тише. И наступила полная тишина.

Пока Буридан находился в поле зрения стражников с площади Мартруа, он еще сдерживался; но когда он затащил Готье в глубину темных улиц, на которых в этот поздний час не было видно ни единой живой души, он бросился обнимать друга, да так пылко, что тому даже пришлось его сдерживать.

— Наконец-то я на свободе! — выдохнул Готье. — На свободе и живой!

— Да, — сказал Буридан, — и вскоре мы сбежим отсюда. В Руле нас ждут превосходные лошади. Через несколько дней мы будем уже за пределами королевства.

— Бежать! — проворчал Готье. — Ни за что! Я хочу отомстить за брата, Буридан!..

— Отомстить! Но кому?

— Сперва — Валуа!

— Ланселот Бигорн, если предчувствие меня не обманывает, уже этим занимается. Готье, я не могу в это вмешиваться — как-никак он мой отец! — добавил Буридан изменившимся голосом.

— Есть еще этот проклятый Страгильдо.

— Он занял твое место в тюрьме Мартруа. Ты что, не узнал его?

Готье бросил на Буридана восхищенный взгляд.

— Как! — прошептал он. — Да о таком можно было только мечтать!.. И ты это сделал?.. Да, ты это сделал; если кто-то в мире и был способен на столь дерзкую затею, то это должен был быть ты, Буридан!

— Как видишь, нам нет больше необходимости заниматься Страгильдо.

— Да, но есть еще Мариньи!.. Маргарита!..

— Пойдем, пойдем, — проговорил Буридан. — Сначала мы приведем тебя в чувство плотным ужином, который тебя ожидает, и, пока ты будешь есть, я расскажу тебе, что стало с Маргаритой Бургундской и с Мариньи.

Готье кивнул и последовал за Буриданом. Он еще не совсем пришел в себя от этого внезапного освобождения, к тому же, умирал от голода. Стоит ли говорить, каким было удивление, восхищение и радость Гийома и Рике, когда они увидели Готье д'Онэ? То было чудо, и, однако же, чудо свершившееся!

Что до Готье, то после всех этих объятий и излияний чувств он уселся за стол и, одно за другим, начал уничтожать блюда, коими заставил стол предусмотрительный Рике.

Затем великан впал в глубокий сон, который продолжался до полудня следующего дня, и за которым последовал новый штурм обновленных Рике блюд.

Остаток дня прошел в рассказах, вопросах и ответах, звучавших как с одной стороны, так и с другой.

Нам не осталось ничего добавить об этих отважных приятелях, за исключением разве что того, что на исходе четвертого дня они нашли возможность покинуть Париж и добраться до деревушки Руль, в которой находились Мабель, Миртиль и Тристан.

Миртиль плакала.

Тристан поведал ей о смерти ее отца, но позаботился отнести эту смерть на счет сердечного приступа, заявив, что Мариньи умер мгновенно и безболезненно.

Словом, Миртиль так никогда и не узнала, что ее отец был повешен.

В эту ночь товарищи Буридана завершили приготовления к отъезду, назначенному — в ожидании Ланселота Бигорна — на утро следующего дня.

Опять же ночью Тристан отвел Буридана в конюшню, где стояли лошади, и показал ему несколько мешков.

— Что в них? — спросил юноша.

— Приданое Миртиль! — отвечал старый слуга.

То было сокровище Мариньи, пресловутое сокровище, которое Валуа тщетно искал в особняке на улице Сен-Мартен.

Позднее, с разрешения своей молодой жены, Буридан разделил эти деньги на три части: первая составила личное состояние Миртиль; вторая предназначалась на возведение коллежа, в котором должно было проходить обучение круглых сирот; третья же была разделена между Гийомом Бурраском, Рике Одрио и Готье, который, спустя несколько лет после этих событий, смог восстановить имение своего отца, погибшего многие годы назад от рук Мариньи.

Что до Бигорна, то, как мы знаем, его обогатил Тристан. Но прежде чем закончить это повествование, нам остается еще сказать, что стало со Страгильдо и какую цель преследовала та загадочная работа, которой, как мы видели, предавался человек, эту самую авантюру и затеявший, то есть Ланселот Бигорн.