Буридан

XX. ПЛАН БУРИДАНА

Бросив к ногам герцога Египетского четыре сумы Страгильдо, Жан Буридан повернул назад и покинул Двор чудес. Он испытывал своего рода облечение оттого что избавился от этого золота, которое, по сути, являлось платой за десятки убийств. Правда, юноша понимал и то, что его поступок расстроил Бигорна, но Буридан обещал себе компенсировать эту утрату, насколько это будет в его силах. Понимал он и то, что оставил троих своих товарищей без денег и без съестного, но, зная их как людей находчивых, нисколько не сомневался в том, что поститься им придется недолго.

Вот почему Буридан неспешной поступью направил коня к Порт-о-Пэнтр.

Там, спешившись, спокойный и улыбчивый, он принялся ждать часа открытия ворот.

Да, Буридан улыбался.

Дело в том, что в воображении его уже вырисовывалось одно дорогое его сердцу лицо, и, благодаря тому разговору, что он мысленно вел с Миртиль, время пробежало для него совершенно незаметно.

Наконец рассвело.

Буридан вновь запрыгнул в седло и, не принимая никаких мер предосторожности, подъехал к воротам; стражники смерили его внимательными взглядами, так как у них был приказ задерживать любого проезжающего всадника, который показался бы им подозрительным. Но в городе о капитане Буридане говорили с таким ужасом, что они представляли его себе плохо одетым разбойником с густой бородой и устрашающим лицом. Им даже и в голову не могло прийти, что этот столь элегантный, столь улыбчивый молодой дворянин, который, проезжая, сердечно пожелал им доброго утра, и был этим самым жестоким мятежником, который, дав отпор королевским войскам, только что улизнул со Двора чудес.

Итак, Буридан проехал без малейших проблем и, в превосходном настроении, под лучами восходящего солнца углубился в сельскую местность, оставляя по правую руку гору Монфокон, где высилась виселица, и направляя скакуна крупной рысью к покрытым зеленью склонам горы другой, имя которой было — Монмартр!..

Именно туда, на Монмартр, и держал свой путь Буридан.

Ему было столь же нужно увидеть Миртиль, сколь нужно бывает вдохнуть глоток свежего воздуха человеку, проведшему несколько дней в закрытом помещении.

И не то, чтобы Буридан был или полагал себя сентиментальным. Ему, напротив, казалось, что во всех поступках его жизни любовь занимает не так уж и много места. В действительности же, Миртиль ассоциировалась у него со всеми событиями, даже с теми, к которым она не имела абсолютно никакого отношения; она как бы являлась основой основ, формирующей его мысли, а все остальное было побочным, второстепенным.

Вот почему сердце его забилось чаще, когда он начал подниматься по крутому склону, ведя коня за собой под уздцы и окидывая взглядом те несколько невзрачных домишек, которые сгруппировались там единственно затем, чтобы располагаться на вершине горы, — в те варварские времена люди возводили свои жилища на холмах, чтобы заметить врага, если тот нагрянет, еще издали.

Тогда на холме Монмартр еще не было никакого аббатства.

Количество обитателей тамошней деревушки едва достигало тридцати человек, поэтому, даже не зная, куда в точности ему следует идти, Буридан был уверен в том, что быстро найдет Мабель и Миртиль, то есть мать и невесту.

Когда он, тяжело дыша, поднимался по склону, что-то белое, легкое, почти воздушное выпорхнуло из лесосеки. Бросившись на шею возлюбленному, Миртиль радостно воскликнула:

— Здравствуйте, сеньор Буридан, добро пожаловать на эту гору.

Не в силах вымолвить и слова, Буридан крепко прижал невесту к груди. Только сейчас он понял, сколь сильно ее любит. Почти тотчас же появилась помолодевшая лет на двадцать Мабель — Анна де Драман, — и после первых излияний чувств все трое поднялись на вершину холма.

— Видишь вон ту вот скалу? — промолвила Мабель. — Там я и обитаю.

— Как это?..

— Она хочет сказать, что проводит там все дни напролет, глядя в сторону Парижа, — пояснила Мабель.

Все трое были так счастливы, как только могут быть счастливы люди в семье после долгой разлуки.

Вскоре они добрались до хижины. На скорую руку был приготовлен завтрак, и Буридан, думая о том, что товарищи его остались совершенно без пропитания, уселся за стол, улыбнувшись при мысли о тех необычайных хитростях, к которым, как всегда, не преминет прибегнуть Бигорн, дабы раздобыть еду.

В монмартрскую деревушку Буридан явился, чтобы запастись новыми силами. Он гнал прочь из головы любые невеселые мысли, решив хотя бы денек прожить в безмятежном счастье, под преисполненными любви взглядами невесты и матери.

Поэтому, когда по прошествии пары часов Мабель заговорила о возможном отъезде, он отложил этот разговор до завтра. Вечером ему приготовили лежак в одной из тех двух комнат, коими располагала эта хибара, и состоял этот лежак из охапки соломы, которую женщины исхитрились преобразовать в настоящую постель.

Затем они удалились в свою комнату, и Буридан спал на своей соломе, как король. Как король, уточним, в его собственном представлении, так как король-то в ту ночь и не спал вовсе; он оплакивал свое разрушившееся счастье и боролся с душевной болью, ненавистью, местью, всеми навалившимися на него призраками горя и разочарования.

На следующий день Мабель вновь заговорила об отъезде, но Буридан и на сей раз обошел этот вопрос стороной.

Уехать, оставить в темнице Филиппа и Готье, двух его братьев!.. Нет, на это он пойти не мог. Он думал о том, чтобы вернуться в Париж, но с каждым часом вновь откладывал момент этого нового расставания, которое, как он надеялся, должно было оказаться последним!

Этот день, затем еще один пролетели так же, как и первый.

Мабель была удивлена.

Миртиль находила такую жизнь восхитительной.

Правда, это ее счастье омрачалось мыслью о том, что ей предстоит навсегда разлучиться с отцом, но в глубине души она надеялась, что рано или поздно Мариньи отойдет от своих предубеждений, и между ее отцом и мужем — а в мыслях девушки Буридан уже был ее мужем — восстановится мир.

Наконец настал момент, когда Буридан вынужден был признаться, что он пока даже и думать не может о том, чтобы уехать из Парижа. Мабель поинтересовалась, почему.

— Но, дорогая матушка, — сказал Буридан, — вы говорите о бегстве, о поисках прибежища в какой-нибудь далекой провинции или даже на чужбине, к примеру, где-нибудь в Бургундии.

— Я говорю о Бургундии, потому что там ты родился. Но если тебе больше нравится другой край.

— Нет, если мы бежим, мы отправимся туда, куда вы сами пожелаете; вот только есть ли у нас деньги? Мне нужно их где-то добыть.

Мабель улыбнулась, взяла сына за руку, подвела к ларю для продуктов, приподняла крышку и показала, укрытые тряпками, два сундучка, доверху набитые различными украшениями и золотыми монетами. Юноша радостно вскрикнул и принялся наполнять карманы.

— Бигорн, Гийом и Рике будут счастливы, — сказал Буридан, — так как, матушка, мои друзья поедут с нами. Они всегда были рядом со мной в часы опасности.

— Хорошо. Впрочем, здесь золота столько, что хватит на всех. Как видишь, нашему отъезду ничто не препятствует. Поезжай за своими товарищами, и будем собираться в путь.

Буридан отвел Мабель в сторонку и сказал:

— Я не уеду, пока не вызволю Филиппа и Готье д'Онэ.

Мабель вздрогнула. Буридан продолжал:

— Простите, матушка, за то, что вместе с этими именами пробуждаю в вас ужасные воспоминания, но если я уеду, оставив их умирать, даже не попытавшись совершить все возможное и невозможное, чтобы спасти их, мне кажется, я не смогу жить в мире с самим собою.

— Тогда поезжай, сынок, — сказала Мабель, тяжело вздохнув.

— Это еще не все, — промолвил Буридан. — У меня есть для вас новости об отце и матери Миртиль.

— Так Ангерран де Мариньи?..

— Арестован!..

— Маргарита Бургундская?..

— Тоже арестована!..

Мабель подняла глаза к небу. Последний отблеск ненависти и удовлетворенного возмездия пробежал по ее лицу, как пожар, который затухает, мелькнув в ночи последней искоркой. Затем холодно, не испытав особого удивления от этого двойного и знаменательного события, она спросила у Буридана, как именно все произошло.

В том, что касалось Мариньи, Буридан привел рассказ Тристана, согласно которому первого министра погубила ненависть графа де Валуа.

Это имя «Валуа» Буридан произнес, не в силах сдержать дрожь, но Мабель, услышав его, и бровью не повела.

В том же, что касалось королевы, Буридан поведал, как он хотел спасти Мариньи, как отправился в Нельскую башню, как король, будучи предупрежденным Страгильдо, услышал его обвинительную речь и признания Маргариты.

— Это судьба! — прошептала Мабель, как несколькими днями ранее прошептал сам Буридан. — Пятнадцать лет я грезила, придумывала планы мести, каждый из которых затем казался мне химерическим, но Маргариту сразил случай, причем путем самым что ни на есть естественным. Сразил именно так, как я того и хотела, в том самом месте, где и должен был сразить, а главное — посредством кого!..

Еще несколько минут Мабель предавалась неким мрачным размышлениям, затем, отдав дань той особой задумчивости, которая всегда охватывает нас перед лицом событий, связи между которыми мы не улавливаем, она наконец обратила взор на сына.

— Надеюсь, ты не станешь и дальше пытаться спасти Мариньи?

— Нет, матушка. Я уже сделал то, что был должен. Думаю, в данный момент никто на свете не сможет помешать королю отомстить этому человеку. И тем не менее.

— Что? — встрепенулась Мабель.

— Ничего, матушка. Погляжу, как будут развиваться события.

— А королеву? — промолвила Мабель. — Ее ты тоже хочешь спасти? Ее, у которой нет ни капли материнского чувства, ни капли простой человеческой жалости к Миртиль, ее, которая всегда ненавидела свою дочь, потому что видела в ней лишь соперницу!

Буридан вздрогнул.

— Пусть свершится высшее правосудие, сынок, — продолжала Миртиль, — или же, боюсь, тебя поразит та же молния, которая угодила в Маргариту.

Буридан опустил голову и пробормотал:

— Миртиль будет так страдать.

— Ничего ей не говори! — живо промолвила Мабель. — Я сама, когда придет время, сообщу ей о смерти Мариньи и Маргариты.

— Это будет для нее таким потрясением! Узнать, что ее отец и мать были казнены в одно и то же время, да и казнь эта, полагаю, будет из самых страшных!

— Она ничего не узнает, — спокойно сказала Мабель. — На эту ужасную трагедию я накину покров тайны, приподняв для Миртиль лишь незначительный уголочек этого покрова. Конечно, она уедет отсюда с болью в сердце, так как она сохранила самые нежные воспоминания о том, кого продолжает называть Клодом Леско, но она никогда не узнает, как и почему умерли ее родители. Что до королевы, то, слава Богу, если сердце Миртиль и преисполнено к ней состраданием, я не обнаружила в этом сердце ни единого следа той глубокой дочерней любви, коей я опасалась. Миртиль едва ли осознает, что королева могла быть ее матерью. Будет несложно внушить ей, что ее матерью была некая знатная дама, которая умерла, дав ей жизнь. Такой истории, кстати, придерживался и Мариньи. Все прочее для нее теперь будет казаться всего лишь сном.

Буридан, с тайным ужасом, восхищался той легкостью, с которой его мать придумывала ту или иную ложь; пусть ложь эта и преследовала благородные цели, юношу она поражала не меньше.

В конце концов, он сказал себе, что за столь долгие годы страданий бедняжка, должно быть, уже привыкла к вечной необходимости что-то утаивать или искажать.

Затем он и вовсе выбросил эти мысли из головы.

Решено было, что Мабель и Миртиль продолжат жить в этой хижине, где действительно вряд ли кто стал бы их искать. И потом, мысль или желание разыскать Миртиль теперь могли прийти в голову разве что одному человеку — графу де Валуа.

— Что до него, — заявил Буридан твердым тоном, — то на этот счет есть у меня кое-какая мысль!

Встревожившись, Мабель попыталась выяснить, что же это за мысль, но Буридан был нем как рыба.

Весь вопрос теперь заключался в том, согласится ли Миртиль принять это новое расставание. Мабель опасалась, что невеста ее сына, и так уже многое пережившая, на сей раз расстроится еще больше.

Буридан лишь улыбнулся.

И действительно, при первых же словах, которые он сказал ей об аресте Филиппа и Готье, отважная девушка воскликнула:

— Их нужно спасать! Это же твои друзья, Буридан, твои братья; они пожертвовали собой ради тебя! Если мы уедем, не вызволив их, на наше счастье ляжет зловещая тень, которая будет омрачать всю нашу жизнь!

Бросив победоносный взгляд на мать, Буридан заключил невесту в объятья.

Когда настал момент расставания, именно Мабель проявила себя наименее храброй, что объяснялось очень просто — она была матерью.

Наконец, после множества обещаний быть осторожным, после множества поцелуев и слез, — а солнце уж шло к закату, — Буридан удалился и начал спускаться по склонам Монмартра, чтобы успеть прибыть к воротам еще до их закрытия.

Не раз он оглядывался, чтобы вновь и вновь увидеть этих двух женщин, которые, стоя у скалы, на которую ему указывала Миртиль, махали ему на прощание руками.

Когда они скрылись за верхушками дубов и каштанов, юноша запрыгнул в седло и понесся прочь.

В этот момент некий человек, который находился в чаще и который не только внимательно следил за отьездом Буридана, но и наблюдал за его прибытем, так вот, человек этот вышел из своего укрытия, дошел до той тропинки, по которой проследовал юноша, и проводил его пылким взглядом.

Человек этот опирался на палку, толстую ветку, которую отрезал от дерева скорее для защиты, нежели для поддержки, так как он был подвижен и крепок. Одет он был, как и большинство крестьян, в длинную холщовую блузу, стянутую на поясе кожаным ремнем.

Лицо его было мрачным. Он смотрел вслед пустившему коня рысью юноше, пока тот не исчез из виду, затем повернулся в сторону деревушки и тихо рассмеялся:

— Вот и попались! Все до единого!

Прибытие Буридана в Ла-Куртий-о-Роз трое товарищей встретили восторженными криками.

Гийом Бурраск едва не задушил Жана в своих объятьях. Затем последовали бесчисленные вопросы, на которые у Буридана был лишь один ответ: он просто-напросто не смог устоять перед желанием съездить на Монмартрский холм.

— Ну, что я говорил не далее как час назад? — воскликнул Бигорн. — Гийом уже рвал на себе волосы и воротил нос от этого восхитительного пирога, Рике отказывался пить. «Все кончено! Буридана мы больше не увидим! Его схватят, вздернут, освежуют, разорвут на части!» Тогда как я говорил: «Он на Монмартре, голову даю на отсечение!»

— Этот пирог, эти вина. — проговорил Буридан, только теперь заметив, что стол ломится от всевозможных яств и напитков. — Зная вас, шельмецов, как облупленных, я не сомневался, что вы не дадите себе умереть от голода и жажды, но, мои добрые, славные товарищи, теперь мы богаты! Вот золото!

И он опустошил карманы на стол.

Бигорн пожал плечами. Гийом и Рике напустили на себя самый пренебрежительный вид.

— Что? — проговорил Буридан.

— Вот невидаль! — отвечал Бурраск. — И это ты называешь — богаты?

— Да это настоящая нищета! — добавил Рике.

— Уж не тронулись ли вы умом?.. Или вы так пьяны?.. — пробормотал Буридан. — Да здесь больше золота, чем у нас когда-либо было, даже тогда, когда вы обобрали прево.

Вместо ответа Бигорн сходил за шкатулкой Жийоны, содержимое которой — то бишь шкатулки, разумеется — выложил на стол, затем принес шкатулку Маленгра, с которой повторил ту же операцию.

— Что это? — спросил Буридан, нахмурившись.

— Маленгр и Жийона! — отвечал Бигорн.

Только тут до Буридана дошло.

— Так вы схватили этих двух негодяев? — радостно молвил он. — Что ж, им придется заплатить за.

— Уже! — заметил Бигорн.

— Как! Уже?

— Да. Они явились сюда по доброй воле, сказав мне, что им надоело их золото и свобода. Тогда, чтобы их не расстраивать, я забрал эти шкатулки, которые они мне протянули, и запер их обоих в погребе, что соседствует с тем, где содержится Страгильдо.

Буридан на какое-то время задумался.

— Потеря золота — достаточное наказание для этих злодеев. Подержим их еще парочку дней под замком, а потом, когда нам ничто уже не будет угрожать, отпустим, оставив им несколько экю.

— Опустить их? — сказал Бигорн. — Не получится: их уже нету.

— Гм!.. — нахмурился Буридан.

— Мертвы. Свершили правосудие друг над другом. Все кончено. Теперь Маленгр и Жийона обитают у своего хозяина, сатаны. Иа! Аминь!..

И Бигорн рассказал в нескольких словах о том, какая зловещая авантюра приключилась с Жийоной, а затем — и с Маленгром, добавив, что трупы их были должным образом погребены на прилегающем к саду Ла-Куртий-о-Роз пустыре.

— Надеюсь, Буридан, — с беспокойством произнес Гийом, — ты не скажешь, что это золото, как и то, что принадлежало Страгильдо, запятнано кровью?..

— Это наследство! — вскричал Бигорн. — Жийона и Маленгр мне его завещали. Клянусь святым Варнавой, это честно приобретенные деньги! Кюре из Сент-Эсташа не получит из них ни единого су!

Буридан рассмеялся.

— Хорошо, — сказал он, — но теперь я должен поговорить со Страгильдо. Мне тут пришла в голову одна мысль, которая, возможно, поможет нам спасти наших несчастных друзей.

— И ты надеешься, — ухмыльнулся Гийом, — что эта помощь придет к тебе со стороны Страгильдо?

— Волей-неволей, но, думаю, да, он нам поможет.

— Ну, и что же это за мысль? — вопросил Бигорн, перекладывая золото назад в шкатулки.

— Мысль очень простая, — сказал Буридан. — Через Страгильдо я хочу добраться до коменданта Тампля… графа де Валуа, — добавил он со вздохом. — А когда я столкнусь лицом к лицу с Валуа.

— Так вы собираетесь направиться в Тампль? — изумился Бигорн.

— Или же этот граф явится сюда, — холодно сказал Буридан. — Словом, как только мы с ним встретимся, я знаю, что следует ему сказать, чтобы убедить его посодействовать бегству Филиппа и Готье. Да, теперь, когда Маргариту Бургундскую уже ничто не спасет, Валуа можно припереть к стенке.

— Что ж, — все так же недоверчиво произнес Бигорн, — для бакалавра мысль не такая уж и плохая. — Но как убедить Страгильдо? Ведь, полагаю, именно он будет послан в Тампль, так как вы не рассчитываете на то доверие, которое Валуа питает к этому человеку?

— Убедить его мне поможет это золото, — сказал Буридан, указав на шкатулки.

Гийом, Рике и Бигорн издали единый вопль протеста.

— Не волнуйтесь, — промолвил Буридан, — я рассказал вам лишь половину своего плана.

Эта уверенность ничуть не успокоила троих друзей, но, не считаясь с их стенаниями, Буридан спустился в зал первого этажа, взял ключи от погреба, вооружился фонарем и направился к лестнице, что вела в подвал.

Подойдя к запертой двери погреба, где находился Страгильдо, он на секунду прислушался, но не услышал никакого шума. Тогда, вытащив кинжал, он открыл.

И взревел от ярости:

Погреб был пуст!