Буридан

XIX. ГЛАВА, В КОТОРОЙ СИМОН МАЛЕНГР ТОЛЬКО И ДЕЛАЕТ, ЧТО ВПАДАЕТ В ОЦЕПЕНЕНИЕ

Отложив шпагу и кинжал на сундук, Маленгр вытащил из кармана нож с коротким, но очень широким лезвием.

Предаваясь этим занятиям с совершенно спокойной душой, он бормотал:

— И вздумалось же этой обезумевшей мартышке окочуриться прежде, чем я успел ей выложить все, что у меня накипело. Ба! Не будем об этом, больше она надо мной уже не подшутит. Все кончено. А теперь пойдем-ка откопаем наше сокровище и дадим деру. Оставаться здесь становится небезопасно. Хе-хе! Теперь я совсем уж богат; деньжат у покойницы Жийоны оказалось даже больше, чем я думал, хе-хе!

При мысли о деньжатах Жийоны Симон, что было вполне естественно, повернулся к тому месту, где оставил шкатулку.

И, словно вкопанный, застыл с разинутым ртом, округлившимися от изумления глазами: шкатулки, которую он оставил на столе несколькими минутами ранее, там уже не было!..

Он протер глаза, будто для того, чтобы удостовериться, что все это происходит наяву, и сказал громким голосом:

— Но не сплю же я. Я точно оставлял шкатулку именно здесь!

И он принялся шарить повсюду, то и дело, сам того не желая, возвращаясь к столу, бесконечно повторяя вслух:

— Однако же я оставил ее именно здесь. Здесь, я в этом уверен, я еще в своем уме.

И он возобновлял свои поиски, и это дьявольское исчезновение вселяло в него суеверный ужас, да такой, что, даже не отдавая себе в этом отчета, он избегал приближаться к занавеске, за которой вздернул Жийону.

По прошествии некоторого времени в новых и тщетных поисках этот ужас обострился, обуяв Симона настолько, что он даже не осмеливался смотреть на занавеску, за которой мысленно уже представлял себе дьявольски ухмыляющуюся и показывающую ему свой длинный-предлинный язык Жийону.

И мысль о том, что покойница отомстила за себя, стянув у него свое золото, укоренилась в мозгу Маленгра с такой настойчивостью и силой, что, не сдержавшись, он высказал ее вслух:

— Черт побери!.. Можно подумать, что это душа мерзавки Жийоны явилась сюда, чтобы обокрасть меня у меня же под носом!..

Не успел он закончить эту фразу, как принялся дрожать всем телом, волосы его встали дыбом, и он почувствовал, что определенно сходит с ума от страха.

Действительно, оттуда, из-за занавески, к которой он стоял спиной, не осмеливаясь больше смотреть на нее, так вот, из-за этой занавески донесся голос Жийоны, Жийоны, которую он повесил собственными руками всего с четверть часа назад, и этот голос говорил:

— Ты не ошибся, Симон. Это я забрала мои сбережения! Хах!.. Даже смерть не сможет разлучить меня с моим обожаемым золотом, золотом, которое я любила больше всего на свете. Можешь искать, все равно ничего не найдешь!.. Я забрала мои денежки, ха-хах!..

И после этого смеха, который показался ему дьявольским, раздался звон пересыпаемого золота.

И тогда, оторопевший, остолбеневший от изумления, наполовину обезумевший от суеверного страха, Маленгр закричал в отчаянии:

— Изыди, призрак!.. Если ты забрал свое золото, я тебе больше ничего не должен. Оставь меня в покое!.. Я пойду заберу мои деньги, и если тебе нужны молитвы, что ж! Я отдам часть моего сокровища на мессы во спасение твоей души, только оставь меня в покое!

И он вскочил, ринулся к двери, распахнул ее дрожащей рукой, прошмыгнул за порог, запер дверь на ключ, словно боялся, что его станет преследовать призрак той, которую он только что убил, и, задыхаясь, весь в холодном поту, с подкашивающимися ногами, прислонился к двери, не в силах сделать и шагу, одной рукой вытирая пот со лба, а другой пытаясь сдержать содрогания сердца, которое стучало так, что, казалось, еще немного — и выскочит из груди.

Но он не долго простоял на этом месте; он почти тотчас же отскочил, подгоняемый ужасом, так как из-за двери, через замочную скважину, насмешливый голос покойницы кричал:

— Твое сокровище, говоришь? Ступай, беги, ищи!.. Вот только найдешь ли ты его?..

И он действительно побежал, как и приказала ему покойница.

И столь сильна была в нем скупость, что ему даже в голову не пришло бежать из этих мест, в которых, по его мнению, обитали призраки.

Нет! Ведь покойница сказала: «Ищи!.. Вот только найдешь ли?.».

Единственной тревогой, сжимавшей Маленгра будто клещами, было явиться слишком поздно.

И он бежал что было сил в тот уголок, где накануне зарыл свой кофр, бормоча себе под нос:

— Только бы не опоздать!.. Только бы эта мерзавка меня не обокрала!..

И, роя землю ножом, который он так и не выпустил из руки, преследуемый этой тревогой, этой навязчивой мыслью, он повторял все те же слова снова и снова.

Тем временем он вырыл уже довольно-таки глубокую яму. Ему казалось, что лезвие уже должно было наткнуться на деревянную крышку ларца. Он дико боялся, что внезапно появится призрак Жийоны; ему казалось, что он вот-вот услышит ее зловещее хихиканье, и ее ироничный голос произнесет:

— Ничего ты не найдешь!.. Я все уже забрала!..

Несмотря на это, он продолжал копать и даже не думал о бегстве. Он обливался потом, он был в ярости, по тонким и бесцветным губам бежала слюна, глаза закатились; он был безобразен, весь в грязи и крови, так как сам поранился, начав в спешке выгребать землю руками; он был изможден и вынужден был останавливаться, чтобы перевести дыхание, так как он задыхался, но, несмотря на все это, мысль о бегстве даже не приходила ему в голову.

Он хотел свое золото, несмотря ни на что, даже если бы ему пришлось умереть на своем сундучке; он хотел его, это золото, и он должен был его получить.

Он передохнул немного, а затем продолжил свой упорный труд. Яма теперь была уже так глубока, что ему приходилось погружаться в нее с головой, чтобы копать дальше.

Тогда, несмотря на весь страх, который внушала ему эта мысль, он был вынужден признать очевидное: он явился слишком поздно.

Он остановился, сел, свесив ноги в вырытую яму, и зарыдал.

— Она меня обокрала! Эта мерзавка забрала все мои сбережения!

И столь глубоко, столь ужасно было его отчаяние, что он напрочь утратил представление о действительности.

Однако же, когда он в сотый, быть может, раз повторял: «Слишком поздно!.. Эта мерзавка меня обокрала!», на плечо ему легла чья-то рука, и насмешливый голос воскликнул:

— Хе! Да это же мой товарищ Симон Маленгр!.. Что ты забыл здесь в столь поздний час?

Маленгр поднял на вновь прибывшего ошалевшие глаза и узнал Ланселота Бигорна.

Встреча была для него не из приятных, так как у Бигорна имелись к нему свои счеты, и было очевидно, что он не упустит такой прекрасной возможности их урегулировать.

Тем не менее Симон был настолько подавлен, что он сначала об этом даже и не подумал.

Более того, увидев Ланселота Бигорна, он даже и не удивился. Всецело поглощенный своим отчаянием и навязчивой мыслью, он указал на дыру и промолвил слезливым тоном:

— Эта мерзавка меня обокрала.

— Тебя обокрали, дружище?.. Но, клянусь рогами дьявола, это еще не повод для того, чтобы так драть себе глотку. Какого черта, так можно и людей разбудить!.. Так что давай, поднимайся и следуй за мной.

Эти слова, произнесенные резким тоном, немного привели Маленгра в чувство.

Он встал, как его и просили, но потихоньку начал оглядываться, дабы уяснить, возможно ли скорое бегство.

К несчастью, он имел дело с человеком бывалым, и Ланселот, имея все основания ему не доверять, крепко держал Симона за шиворот. Прежде даже чем Маленгр успел сделать опасное движение, отобрал у него нож, сказав:

— Дай-ка сюда эту игрушку, пока не произошло какого-нибудь несчастного случая. А теперь двигай вперед, да не упорствуй, не то придется подгонять тебя моей рапирой.

Вынужденный подчиниться, Маленгр зашагал к дому.

Но когда он увидел, что Ланселот Бигорн намерен ввести его в тот самый зал, где он повесил Жийону, боязнь призрака вновь ожила в его и так уже порядком помутившемся разуме, Симон замер и пробормотал умоляющим голосом:

— Нет, только не сюда, только не сюда.

— Почему бы и не сюда? — все так же насмешливо заметил Ланселот. — Здесь нам ничто не помешает поговорить по душам.

Говоря это, он открывал дверь, тогда как Маленгр стонал:

— Не сюда, она ждет меня, заберет меня, как забрала уже мое золото.

— Не пори чушь, дружище, — сказал Бигорн и, с силой втолкнув пленника в комнату, запер дверь на засов.

Закончив эту операцию, Ланселот подтащил стучавшего зубами Симона к табурету, заставил присесть, степенно уселся напротив и спокойно сказал:

— А теперь поговорим. Но даже не пытайся улизнуть, не то горько об этом пожалеешь. Впрочем, это и невозможно.

Правда вынуждает нас сказать, что несчастный Маленгр об этом даже и не думал.

Все его мысли были связаны с призраком, который говорил с ним в этой комнате, из-за занавески, призраком, который его обокрал.

Маленгр в любую секунду ожидал вновь увидеть этого призрака, ощутить, как тот вцепляется в него и тащит за собой в самую глубокую часть преисподней, где, вероятно, давно уже сам поджаривался.

Вот о чем думал Маленгр; но Ланселот Бигорн не мог разгадать его мыслей.

— Уж не дьявол ли ты собственной персоной? — продолжал Ланселот. — Как иначе объяснить тот факт, что, закрыв тебя на два оборота ключа во Дворе чудес, я обнаружил тебя в Тампле, куда ты прибыл как раз вовремя, чтобы провалить дельце, которое стоило мне стольких хлопот и усилий, не говоря уж об опасностях? Ах ты, злодей, хочешь всех сдать своему дражайшему хозяину? Да ты просто опасная рептилия, Маленгр!

Симон никак не отреагировал, по той простой причине, что ничего не слышал — он был на грани безумия и по-прежнему думал о своем призраке.

Не получив ответа, Ланселот продолжал:

— Раз уж ты поклялся нас погубить — что ты, несомненно, и сделаешь, если я тебя отпущу, — не желая быть убитым тобой, я, раз уж ты в моей власти, сломаю тебе шею, словно цыпленку, нет, лучше вздерну тебя прямо здесь.

— Вздернешь меня? Здесь? — промолвил Маленгр, смутно уловив конец фразы.

— Да, негодяй, прямо здесь… за этой занавеской!..

Маленгр расхохотался.

— Что, смешно?.. А ты парень храбрый, как погляжу!

— Вздернуть меня здесь, — пробормотал Маленгр, продолжая хохотать, — у тебя не получится, место уже занято, там уже она, она!..

— Ага! Вот мы и нашли твое больное место, — сказал Ланселот, наконец-то все поняв. Поднявшись на ноги, он отдернул занавеску.

Но Маленгр закрыл глаза стиснутыми кулаками и, застонав, распластался по полу.

— Черт бы побрал этого труса, — сказал Ланселот. — Так и знал, что он боится.

И, подойдя к Маленгру, он резко его встряхнул, повернул лицом к занавеске и, вытянув руку в том направлении, промолвил:

— Можешь сам убедиться, что там все готово для того, чтобы вздернуть тебя надлежащим образом.

Маленгр, действительно, посмотрел туда, куда ему было указано, и открыл рот от удивления.

Там по-прежнему висела веревка, вяло болтаясь над табуретом, который поставила на место чья-то таинственная рука, вот только Жийоны, которую он оставил повешенной на этой веревке, уже не было!

Маленгр в который уже раз спросил себя, а не виновата ли во всем, что здесь происходит, магия.

— Посмотрел? — грубо бросил Бигорн. — А теперь шагай.

И повторилась сцена, которая произошла между Симоном Маленгром и Жийоной, вот только на сей раз в положении последней оказался уже сам Симон, а колол его острием рапиры Ланселот Бигорн, который, указывая на веревку, говорил:

— Шагай!

Подойдя к табурету, бедняга совершенно утратил ощущение реальности.

Он видел, смутно чувствовал, как Ланселот, смеясь и гримасничая, издавая громогласные «иа!», накидывает ему на шею роковую петлю, затем, на какую-то долю секунды, ощутил ужасную боль в затылке, затем у него из-под ног выбили табурет, и он провалился в небытие.

Вот только Маленгр не умер, как не умерла и Жийона.

Спрятавшись в одном из сундуков, что входили в обстановку зала, Ланселот Бигорн присутствовал при разговоре Маленгра и Жийоны.

Это он, воспользовавшись занятостью Симона, вешавшего за занавеской старуху, проворно умыкнул шкатулку.

Это он, выбравшись в одно окно, подскочил к другому, через которое лицезрел всю сцену повешения.

Опять же, это он вовремя снял тело несчастной Жийоны, привел ее в чувство и заставил сказать те несколько слов, что посеяли в душе Маленгра такой ужас.

Опять же, это он передал Жийону в руки Бурраска, который сволок ее в погреб, примыкавший к тому, где уже находился Страгильдо, пока Рике переносил на чердак столь желанную для Маленгра шкатулочку.

Ланселот бросился вслед за Маленгром и, позволив тому вырыть глубокую яму, препроводил голосящего душегуба в комнату за занавеской, где подверг аналогичной процедуре повешения, после чего отвязал, спустил в погреб и бросил рядом с Жийоной, которая, разумеется, предпочла бы обойтись без подобного соседства.

Тем временем от такого количества потрясений, свалившихся на его голову за столь короткий промежуток времени, бедняга Маленгр заметно тронулся умом.

Повешение Жийоны, исчезновение доверху набитой золотыми экю шкатулки — жесточайший удар для скупца! — угрозы призрака, его собственное повешение в результате внезапного появления Ланселота Бигорна — все это представляло собой удары, сравнимые с ударами палицей, под которыми устояло бы не так уж и много мозгов и под которыми его рассудок помутился примерно на три четверти.

Когда, после продолжительного обморока, он пришел в себя, то обнаружил, что находится в темном подвале, своего рода камере.

Будучи не в состоянии мыслить здраво, Маленгр счел себя мертвым и решил, что душа его пробудилась уже там, в ином мире.

Когда же глаза его привыкли к темноте камеры и он увидел Жийону, которая, будучи столь же напуганной, как и он сам, забилась в угол и смотрела на него с испугом, к коему примешивалось ожесточенное удовлетворение, рассудок покинул его уже окончательно, и бедняга вконец обезумел.

В этом его полоумии то дававшее ощущение прохлады место, где он находился, стало для него чистилищем, а вполне живая Жийона — призраком, который преследует его, чтобы схватить и утащить в преисподнюю.

Он начал с того, что, показывая на Жийону пальцем, забормотал:

— Довольно!.. Хватит!.. Гнусный призрак!.. Что еще тебе от меня нужно? Ты забрал все мое золото, все дорогое моему сердцу золото, забрал у меня. Забрал мою жизнь. А теперь хочешь еще и душу?.. А?.. Да, чтобы отнести ее мессиру сатане. Прочь!.. Изыди!.. Ты ее не получишь, мою душу, нет, не получишь.

При этих словах Жийона все поняла и, задрожав, прошептала:

— Сошел с ума!.. Он сошел с ума!.. Боже милосердный!.. Но он же меня придушит, прибьет. Не хочу здесь оставаться. Нет, это слишком ужасно! Я сама здесь тронусь умом!

И, подгоняемая страхом, она бросилась к двери, в которую принялась неистово колотить, издавая крики животного, которому режут горло.

К несчастью, мысли безумца перешли в иное русло.

Теперь ему казалось, что между ним и призраком непременно произойдет сражение, в котором выживет лишь один из них, и потому, сидя на корточках в своем углу, он ворчал:

— А! Хочешь меня забрать? Утащить?.. Но я-то мужчина!.. Я сильнее тебя, попробуй только приблизиться, окажись только на расстоянии моей вытянутой руки, и мы посмотрим, кто из нас сильнее. И потом, ты должна мне сказать, где спрятала мое золото, должна вернуть награбленное. Только попробуй приблизиться!

И так как именно в этот момент Жийона в пароксизме страха стучала что есть силы в дверь, вопя во все горло, безумец решил, что призрак набросился на него; в мгновение ока он распрямился, схватил несчастную сзади за шею и закричал:

— Ага! Попалась, попалась!.. Посмотрим, кто из нас сильнее. Ха-ха! Мое золото, где мое золото? Ты говорила, оно здесь!.. Где именно?.. Здесь?.. Да или нет?.. Ладно, подожди, пока я совсем тебя задушу, так как я тебя знаю, ты способна напасть на меня сзади, когда я буду копать здесь, чтобы отыскать мое золото!.. Ха-хах! Я так и знал, что сумею заставить тебя вернуть награбленное. Знал, что я сильнее.

И безумец отпустил Жийону.

Но на сей раз Жийона была уже точно мертва. Маленгр в самом деле ее задушил, вцепившись своими пальцами — точно когтями! — в ее шею.

Моментально позабыв о трупе, безумец улегся ничком в одном из углов погреба и принялся скрести землю, бормоча себе под нос:

— Оно здесь, мое золото. Здесь ты его от меня спрятала. Ха-хах! Я все-таки заставил ее сказать. Но нужно копать, копать дальше. Тяжело!.. Очень тяжело!.. Но неважно, это ради моего золота, которое я обязательно отыщу.

И, действительно, он продолжал копать. Его пальцы кровоточили, но он этого не замечал. Маленгр ничего не чувствовал.

Тем не менее ему почему-то показалось, что работа продвигается не очень быстро, и когда под руку попался осколок бутылки, Симон схватил этот кусок стекла и принялся рыть уже им, приговаривая:

— Так лучше! Гораздо лучше, намного быстрее!

Он долго еще копал так, с ожесточением.

Пропитанная влагой земля поддавалась достаточно легко. Симон отбрасывал ее вправо, влево, куда попало. В итоге он выкопал уже не яму, но настоящий ров.

Долго еще он рыл землю, ворча:

— Я отыщу его, мое золото, обязательно отыщу.

Внезапно Маленгр остановился и упал лицом в грязь, в тот самый ров, который сам и выкопал, упал и растянулся во весь рост. Он был мертв.