Буридан

XXVI. БУМАГИ СТРАГИЛЬДО

Теперь мы возвратим читателя в Ла-Куртий-о-Роз, где обнаружим Буридана, Ланселота Бигорна, Гийома Бурраска и Рике Одрио. Уважаемый читатель, вероятно, не забыл, каким образом Бигорн стал, как сам он выразился, наследником Маленгра и Жийоны, то есть как в действительности он завладел сбережениями этих двух злодеев? Возможно, помнит читатель и то, что Буридан при виде этого сокровища решил употребить всю эту кучу золота на подкуп содержавшегося в подвалах Ла-Куртий Страгильдо, и, к великому отчаянию Бигорна, поспешил в вышеуказанные подвалы.

Но Страгильдо там Буридан не нашел. Итальянец сбежал!

Ошеломленный этим открытием, которое могло иметь самые ужасные последствия, Буридан поднялся к товарищам и сообщил им эту тревожную новость.

Тогда, в спонтанном порыве, Бигорн, Гийом и Рике взялись за руки и, издавая радостные «ура!», закружились в неистовом хороводе.

— Вы что, — пробормотал Буридан, — ополоумели?

— Если кто из нас и сумасброд, так это — ты! — проворчал Бурраск.

— Ступай изучай логику, невежда! — воскликнул Одрио.

— Об осле, — добавил Бигорн, — вспомните об осле, мой господин и повелитель!

Когда радость троих товарищей успокоилась, Бигорн соизволил объясниться.

— Раз уж Страгильдо бежал, — сказал он, — отпала и необходимость подкупать его за счет золота моего друга Маленгра, а следовательно, шкатулка остается у нас.

— Предлагаю, — сказал Рике, — разделить это состояние на четыре равные части и различными путями убраться в какой-нибудь отдаленный край, вроде Университета, где мы до конца жизни будем только и делать, что пировать.

— А я, — произнес Гийом, — предлагаю купить мула, на которого мы загрузим это золото и которого будем сопровождать до тех пор, пока не найдем какой-нибудь край, где сможем жить в мире и спокойствии.

— Уезжайте, — проговорил Буридан мрачным голосом. — Уезжайте все трое и заберите тогда и то золото, которое я привез с Монмартра. Я же останусь, чтобы в одиночку попытаться спасти Филиппа и Готье. Я не уеду, пока будет оставаться хоть малейшая возможность избавить наших братьев от той казни, которая их ожидает.

Трое товарищей смущенно переглянулись.

— Ты прав! — сказал наконец Гийом со вздохом. — Уезжать нам еще рано!

В глубине души ни один из них не желал покидать Париж, бросая Филиппа и Готье, пока не были исчерпаны все шансы их спасти. Буридан прекрасно это понял.

Поэтому, отложив принятие новых решений до утра, четверо друзей перешли к обсуждению ситуации, которую им создавал побег Страгильдо.

Сошлись на том, что им необходимо срочно убираться из Ла-Куртий-о-Роз, — ни один из них не сомневался, что Страгильдо не преминет выдать их месторасположение, вследствие чего в их прибежище в любой момент могла нагрянуть целая орава лучников.

— Уходим! — принял решение Буридан.

— Даже и не знаю, — проворчал Бигорн, — странствовал ли презренный Исаак Лакедем[14], осужденный скитаться до Второго пришествия, столько, сколько мы.

— А ведь здесь было так хорошо! — вздохнул Гийом.

— Особенно после того, как мы разбогатели, — добавил Рике.

Несмотря на это ворчание и прочие стенания, приятели последовали за своим другом и командиром Буриданом, который, взяв коня под уздцы, уже выходил из Ла-Куртий. Позади него шли Гийом и Рике, затем — Ланселот Бигорн, хранитель пресловутой шкатулки.

— И куда пойдем? — воскликнул он.

Примерно с минуту все смущенно молчали. Пожав плечами, Бигорн указал на лачугу, что высилась прямо напротив Ла-Куртий-о-Роз, и добавил:

— Пойдем туда, и не дальше. Вы не умеете ни смотреть, ни видеть. А вот я и смотрю, и вижу! Я давно заметил, что в этой хибаре нет ни единой живой души, что нас в данный момент устраивает как нельзя лучше.

Полагаясь на инстинкт Бигорна, Буридан направился к указанной лачуге. Место оказалось совершенно необитаемым. То была некая конюшня, над которой располагался полуразвалившийся крытый сеновал. Кто там жил? Какое бедствие опустошило это место? В те времена в окрестностях Парижа часто встречались заброшенные дома, обитатели которых бежали по неведомым причинам или же исчезали, да так, что никто не знал, что с ними стало. Впрочем, наши друзья подобными вопросами даже не задавались. Буридан привязал коня у яслей, и так как в риге оставалось немного сена и соломы, животное нашло чем подкрепиться. Что до людей, то они взобрались на сеновал, облюбовали себе там спальные места, завернулись в плащи и вскоре уже храпели, кроме разве что Бигорна, который спал чутко и устроился у слухового окна, откуда, при необходимости, мог наблюдать за ведущей к Ла-Куртий дорогой.

Ближе к утру Бигорна разбудил странный шум, исходивший от дороги. Он выглянул в окно и в первых лучах восходящего солнца увидел многочисленный отряд всадников, уже спешившихся перед Ла-Куртий.

Бигорн бесшумно подполз к Буридану, разбудил его и указал на окно. Так как Гийом и Рике продолжали храпеть, Бигорн с силой потянул их за носы. Король Базоши и император Галилеи — впрочем, эти их титулы остались в прошлом — уже собирались было поинтересоваться причинами столь сурового, по их мнению, поступка, когда лицо и мимика Ланселота дали им понять, что происходит нечто серьезное.

Вскоре все четверо были уже у слухового окна, где смогли лицезреть, как присланные Валуа жандармы переворачивают в Ла-Куртий все вверх дном.

Ничего не найдя, люди Валуа, как мы помним, вернулись обратно, и тогда-то Страгильдо и посоветовал графу немедленно закрыть до вечера все городские ворота.

По плану Страгильдо, эти закрытые ворота должны были помешать Буридану отправиться на Монмартр, и Миртиль вновь оказалась бы в полной власти графа. С наступлением сумерек парижские ворота опять бы открылись; Буридан поспешил бы к деревушке на холме и неизбежно угодил бы в приготовленную для него западню.

Читатель помнит, что Валуа тотчас же последовал этому совету и дал приказ закрыть все ворота, к величайшему недовольству парижан; днем Валуа съездил в Лувр, чтобы выяснить, что именно король решил насчет Маргариты.

Затем он возвратился в Тампль, где присоединился к своему приспешнику, и они направились на Монмартр с полной уверенностью в том, что комбинация, задуманная бывшим охранником королевских львов, увенчается успехом. Но вернемся к утру этого дня, то есть к тому моменту, когда Буридан и его товарищи увидели, что явившиеся их арестовать жандармы уезжают.

Когда совершенно рассвело, когда Буридан удостоверился, что сбиры Валуа ретировались, он понял, что наблюдать за Ла-Куртий-о-Роз, вероятно, никто уже больше не будет, поэтому спустился с сеновала и возвратился в старое жилище Миртиль.

По сути, там он был в большей безопасности, чем где-либо еще; там он был рядом с Тамплем; там, наконец — последний довод, который он давал себе самому, но который, возможно, являлся самым лучшим, — все его очаровывало, ведь он дышал тем же воздухом, что и когда-то Миртиль; там он находил тысячи следов той, которую любил; там в душе его поднимались десятки столь нежных воспоминаний о том времени, когда он приходил ее навещать; Миртиль едва ли не присутствовала рядом.

Спутники Буридана последовали за ним в Ла-Куртий-о-Роз без малейших возражений, заявив, к тому же, что чердак Ла-Куртий им кажется раем по сравнению с открытым всем ветрам сараем, пол которого готов был в любую секунду обрушиться под их весом.

— Который сейчас может быть час? — спросил Бигорн, не успев подняться на чердак.

— Час обеда, вне всякого сомнения! — в один голос отвечали Гийом и Рике.

Бигорн ожидал такого ответа. Именно для того, чтобы услышать его, он этот вопрос и задал. Его отнюдь не аскетическое лицо растянулось в широченной улыбке.

— Теперь нам ничто не мешает удовлетворить наш голод! — возликовал Бурраск.

— И спрыснуть нашу жажду! — добавил Одрио.

— Нужно лишь подойти к пресловутой шкатулке и ее скушать, — сказал Бигорн и, открыв эту самую пресловутую шкатулку, извлек из нее золотую монетку. Бывший король и бывший император следили с умиленными взглядами за манипуляциями Ланселота, прикидывая, что именно, в виде еды и выпивки, представляет собой этот небольшой кусочек металла чеканки Филиппа Красивого.

— Ступай, Бигорн, — сказали они, — ступай скорее и еще скорее возвращайся.

— Уже иду, — заверил их Бигорн.

— Ланселот! — проговорил в этот момент о чем-то, казалось, задумавшийся Буридан.

— Монсеньор? — произнес Бигорн, приближаясь.

— Отправляйся на Монмартр; сразу, как поднимешься, увидишь нависающую над склоном скалу, — там, по всей видимости, ты найдешь либо Миртиль, либо мою мать.

— На Монмартр! Святой Варнава мне в помощь!.. Но это же добрый час туда и столько же — обратно!

— И что?..

— А как же обед? — сказал Бигорн.

— Пообедаешь на ходу.

— Действительно, можно и так!..

— А мы? — запротестовал Гийом, делая ужасные глаза и демонстрируя зубы, которым позавидовала бы и собака.

— Мы пообедаем, не волнуйтесь, — сказал Буридан. — В общем, отправишься на Монмартр, Бигорн, и скажешь им, что все идет хорошо, что я вернулся в Париж вполне благополучно и надеюсь присоединиться к ним через несколько дней.

— Уже иду! — повторил Бигорн, который, действительно, тут же спустился, удостоверился, что рядом с домом никого нет, и направился в сторону ворот Порт-о-Пэнтр.

Затем настал уже черед Рике выходить, но всего лишь за провизией, — миссия, которую он счел очень важной и выполнил — кто бы сомневался! — с усердием и изобретательностью.

Вскоре три товарища уже радостно набрасывались на принесенную Одрио еду и составляли планы на будущее, которое, благодаря превосходному вину, представлялось им окрашенным в самые яркие цвета радуги.

Они уже заканчивали, когда вернулся Бигорн.

— Уже! — воскликнул Буридан, и в голосе его прозвучала тревога. — Был на Монмартре?

— Нет, монсеньор, — промолвил Бигорн, который и сам имел вид весьма озабоченный.

— Прежде всего, я раз и навсегда запрещаю тебе называть меня монсеньором.

— Черт возьми! Уж не хотите ли вы, чтобы я обращался к вам «сир»? Так вот, мой глубокоуважаемый хозяин, должен сказать, что я не был на Монмартре по той простой причине, что не смог выйти из Парижа, а не смог выйти из Парижа по той, не менее простой, причине, что ворота Порт-о-Пэнтр были закрыты!

— Закрыты! Средь бела дня!..

— Ну да! У них даже собралась толпа, которая смачно ругалась и поливала бранью безбожника-короля, отдавшего такой приказ, так как.

— Но другие ворота! — прервал его Буридан. — Нужно было пройти через Монмартрские!

— Да подождите же! Как я уже сказал, в толпе поднялось недовольство королем, но выстроившиеся перед воротами алебардщики и лучники имели вид столь грозный, что никто даже и не пытался пройти.

— Но ты же попытался?

— Нет, но подождите же вы. Мне пришла в голову другая мысль, к слову, весьма здравая: подойти к записной дощечке, вывешенной на левой опоре ворот, на которой, как мне показалось издали, стояла печать, не особо похожая на печать нашего сира. Так как, всякому известно, печати короля — из белого воска, а эта была красной, словно большая капля крови. В общем, я подошел и увидел, что это приказ о закрытии ворот на весь день и что приказ этот касается не только Порт-о-Пэнтр, но всех городских ворот, слышите? До вечера все парижские ворота закрыты.

— Ха-ха! — произнес Гийом. — А на нас-то как это отразится, когда мы может подкрепиться и в Париже?

— Продолжай, Бигорн! — сказал Буридан, делаясь все более и более мрачным.

— Да, — промолвил Ланселот, — так как самое любопытное я припас на конец. Странно, не так ли, что все городские ворота закрыты днем, словно вокруг стены стоят фламандцы или англичане? И вот же, что еще более странно: под предлогом компенсации парижанам приказ сообщает, что ворота будут открыты уже этим вечером, с наступлением сумерек, и останутся открытыми всю ночь. Закрыты днем, открыты вечером, будто мир перевернулся, если только это не ловушка!

— Ловушка! — воскликнул Буридан, бледнея, так как такая мысль пришла и ему тоже.

— Ловушка! — повторил Гийом. — Но зачем? И против кого?

Ланселот Бигорн пожал плечами.

— Продолжай, продолжай! — сказал Буридан.

— Продолжаю. Но самое любопытное вот что: приказ исходит не от короля!

— Ого!.. Но от кого тогда?.. Кто столь могуществен, что может отдать подобный приказ?

— Кто? — переспросил Ланселот. — А вы подумайте, кто имеет интерес столь сильный, что готов вызвать недовольство и так уже недовольного Парижа?.. Монсеньор, пардон, мой глубокоуважаемый капитан, приказ подписан Валуа.

— Валуа! — одновременно воскликнули Буридан, который вздрогнул, и двое товарищей, которые на сей раз поняли, что положение серьезное.

— Граф Карл де Валуа! — подтвердил Бигорн.

С минуту все четверо молчали, пребывая в неком ступоре. Буридан, кусая губы, прохаживался беспокойным шагом. Гийом Бурраск, вероятно, от волнения, неистово вгрызался в кусок окорока, Рике же то и дело подливал себе вина. Наконец Буридан вновь остановился перед Бигорном.

— И что ты, Ланселот, обо всем этом думаешь?

— То же, что и вы. Все предельно ясно. Валуа хочет помешать нам выйти днем, но предлагает нам выйти вечером, с наступлением сумерек.

— Предлагает? — воскликнул Рике. — Что ж, нам не остается ничего другого, как отказаться от этого предложения; нам и здесь неплохо, и я не вижу, почему мы должны выходить за городские ворота в то время, когда весь честный люд направляется к тавернам Валь-д'Амур или к притону мэтра Тибо.

Буридана трясло.

Его охватывало ужасное беспокойство. Рассудок его отчаянно пытался понять причины этого странного приказа, отданного Валуа.

— Он нас приглашает, — проворчал юноша, — это очевидно, приглашает выйти… все это устроено для нас, только для нас!

— Притом выйти вечером, с наступлением сумерек! — подчеркнул Бигорн.

— Да, — машинально повторил Буридан, — с наступлением сумерек!

— Да это западня, черт возьми! — промолвил Гийом. — Вот только она и в сравнение не идет с той, которую устроили Валуа мы, помнишь, Буридан? Вот та действительно была из разряда тщательно подготовленных, и доказательством тому служит тот факт, что Валуа в нее угодил, и когда мы, я и Рике, вышли из этого, как его там, черт, забыл название!.. В общем, из как-то там «Текучего вина», и бросились в бой, двое прихвостней этого Валуа так и остались лежать на поле брани, а ты, Буридан, смог увести Валуа к только что построенной мессиром де Мариньи виселице Монфокон. Кстати, знаете, что я заметил?

— Что? — спросил Бигорн.

— А то, что на виселице Мариньи еще не состоялось ни одного повешения. Разумеется, Бигорн, твое я не считаю, потому что вместо того, чтобы влезть в петлю, ты поступил нечестно по отношению к мэтру Каплюшу, когда дунул от него, как от прокаженного.

— Так и есть, — сказал Бигорн, инстинктивно поднося руку к шее, словно для того, чтобы защитить ее, — на Монфоконе еще никого не повесили.

— И всё — по твоей вине! — вскричал Рике Одрио.

— То есть?.. — изумился Ланселот. — Мне что, нужно было позволить себя вздернуть?

— Нет, но пока он был в твоих руках, тебе следовало вздернуть Валуа.

— Иа! — воскликнул Бигорн, глядя на Буридана.

— Вот именно! — поддержал друга Гийом. — А иначе, зачем было устраивать такую прекрасную западню, отправлять к праотцам и укладывать надлежащим образом на травке тех верзил, что сопровождали Валуа? Если б ты его вздернул, Бигорн, нам бы не пришлось сегодня спрашивать себя, выходить нам или же нет с наступлением сумерек?

— Мы выйдем! — сказал тогда Буридан с мрачной решимостью.

— Что? — хором вскричали Гийом и Рике.

— Наконец-то сообразил, — пробормотал Бигорн. — Да он почти так же умен, как и я!

— Друзья мои, — сказал Буридан, — мы выйдем из Парижа, и не вечером, не с наступлением сумерек, а средь бела дня, сейчас же, если, конечно, получится.

Он был столь бледен, что Гийом и Рике вздрогнули.

— Ну, давай, — промолвил Бурраск, — объясни нам свою логику, бакалавр чертов. Умеешь же ты, ничего не скажешь, успокоить товарищей!

— Быть может, я и ошибаюсь, — проговорил Буридан, — но что-то мне подсказывает, что Валуа хочет заманить нас на ту дорогу, что ведет к Монмартру…

— Иа! — подтвердил Бигорн.

— И раз уж, — продолжал Буридан, невольно чувствуя, как все сильнее им овладевает тревога, — городские ворота будут закрыты весь день, значит, именно днем он и не хочет выпускать из Парижа. Стало быть.

Буридан в отчаянии взмахнул рукой.

— Понял! — вскричал Гийом. — Ты полагаешь, что Миртиль угрожает опасность!.. Бежим же туда, не медля ни минуты!..

Без лишних слов четверо друзей принялись одеваться и вооружаться.

Но, прежде чем покинуть Ла-Куртий-о-Роз, Бигорн позаботился о том, чтобы закопать в уголке сада ценный кофр, в котором находились сбережения Маленгра и Жийоны. Однако же, на тот случай, если сундучок вдруг обнаружит кто-то посторонний, или же если они вдруг не смогут больше вернуться в Ла-Куртий, все напихали себе в карманы столько золота и серебра, сколько эти карманы могли вместить, не стесняя их движений.

Так упаковавшись, четверо товарищей вышли и с тем поразительным пренебрежением опасностью, которое было их второй натурой, направились прямо к укреплениям, даже не пытаясь скрыть свои лица. Буридан пребывал в отчаянии, Гийом и Рике были настроены как никогда решительно, лицо же Бигорна выражало глубокую озабоченность.

Необходимо было найти способ преодолеть укрепления, то есть спуститься в ров, не переломав себе костей да не попавшись на глаза лучникам, стоявшим то тут, то там на платформах самых высоких башен.

Что до того, чтобы пройти через городские ворота, то это была безумная попытка: для этого пришлось бы совладать со всеми часовыми, затем привести в движение цепи подъемного моста, и все это — средь бела дня, а стало быть, по первому же крику часового на беглецов набросилась бы целая толпа.

— Следуйте за мной, — сказал вдруг Бигорн.

Без каких-либо замечаний все пошли за ним.

Бигорн быстро пересек Париж, избегая укреплений, к которым они сначала было направлялись прямиком, но затем все же решили пройти между Баэньскими воротами и воротами Сент-Оноре. Там обнаружился пустынный уголок, где друзья и остановились.

Они заметили, что Бигорн привел их к одной из тех лестниц, по которым лучники поднимались на стену в случае нападения. У подножия этой лестницы стоял караульный.

— Я покину вас на полчаса, — сказал Бигорн. — Но видите этого человека? — добавил он, указав на часового.

— Да. И что же?..

— А то, — холодно произнес Бигорн, — что, когда я вернусь, этого достойного лучника здесь быть не должно.

На этом Бигорн удалился.

— Ну, — вопросил Рике, — и что будем делать с этим лучником?

— Черт возьми! — промолвил Гийом. — Я вижу лишь один способ. Очевидно, раз уж Бигорн привел нас к подножию этой лестницы, именно это место наилучшим образом подходит для его плана. Лучник нам мешает — избавимся же от лучника.

— Да, но как?

— Убив его, — сказал Гийом с поразительной простотой.

Одрио ничуть не удивился, но Буридан вздрогнул. Да, он тоже был человеком своего времени, когда людская жизнь ценилась мало, но, возможно, он был более чувствительным, нежели его спутники. Смерть этого бедняги виделась ему чем-то ужасным.

— Пойдем, — промолвил Рике приятелю, — я отвлеку парня, а ты, дружище, в подходящий момент стукнешь его по черепушке так, как только ты это умеешь, и в то же время я воткну кинжал ему в горло.

Бурраск и Одрио сделали шаг по направлению к лучнику.

— Постойте, — проговорил Буридан.

И, сняв свою шапку, высыпал в нее все золото, что имел в карманах и кошельке.

— Твоя очередь, — сказал он Гийому. — Высыпай! И ты тоже, Рике, высыпайте, высыпайте!

Друзья одним и тем же жестом прикрыли карманы и покачали головой.

— Я предпочел бы его убить, — заметил Гийом. — Но раз уж ты хочешь подкупить его, думаю, хватит и этого золота.

— Ладно, возможно, ты и прав, — сказал Буридан. — Пойдемте.

Он двинулся вперед, а вслед за ним — Гийом с Рике, довольные тем, что им удалось спасти свое золото от этой новой щедрости Буридана.

— Он нас разорит, — проворчал Гийом.

— Чтобы обогатить бродяг и жандармов! Черт бы побрал этого осла, пусть он и бакалавр!

— Проваливайте! — сказал часовой, увидев троих приближающихся мужчин.

Буридан протянул ему свою шапку, в которой сверкали золотые монеты.

— Друг мой, — сказал он, — это — для тебя!

— Для меня! — ахнул лучник, вытаращив глаза.

— Да, если позволишь нам подняться на стену.

Лучник побледнел. Он бросил жадный взгляд на золото, но покачал головой.

— Нет, — сказал он, — меня повесят. Проваливайте!

— Высыпай, Гийом! — промолвил Буридан, передавая шапку Бурраску.

На сей раз в его голосе прозвучали столь властные нотки, что Гийом повиновался, хотя и испустил несколько жалобных вздохов.

— Позволь мне прибить его, — проворчал он, — это займет всего несколько секунд.

Лучник наблюдал за этой операцией, дрожа всем, что может дрожать. Этот каскад золотых монет, которые из кармана Гийома искрящимся дождем полились в шапку, представлялся ему невероятным видением.

Даже не соизволив ответить Гийому, Буридан вновь повернулся к часовому и протянул ему шапку.

Лучник был белый как смерть, по лицу его струился пот, но он вновь покачал головой.

— Твоя очередь! — сказал Буридан, поворачиваясь к Рике.

К его величайшему изумлению, Рике опустошил карманы без единого возражения. И, действительно, Рике был глубоко убежден, что солдат вновь откажется.

Но когда, уже в третий раз, Буридан протянул лучнику шапку, которая была уже почти до краев наполнена золотом, солдат отбросил в сторону пику и арбалет, судорожно схватил импровизированную сокровищницу, резким движением сунул ее под плащ, пробежал взглядом слева направо и со всех ног кинулся прочь, словно за ним гналась сотня чертей.

Последовавшие за этим страдальческие крики Рике Одрио и проклятия Бурраска заслуживали того, чтобы быть услышанными!

— Вы-то на что жалуетесь? — спросил Буридан. — Это ведь я потерял шапку, а не вы!

Эти слова их успокоили.

— К счастью, — сказал Рике, — в шкатулке, которую Бигорн закопал в Ла-Куртий, золота еще хватает.

— Да, — проворчал Гийом, — но такими темпами мы будем разорены уже через неделю.

В этот момент с какой-то улочки появился Ланселот Бигорн, неся под мышкой объемистый сверток.

— Ну, как там лучник? — спросил он, подойдя к товарищам.

— Уступил нам место, — отвечал Буридан. — Что принес?

— Веревку, прекрасную веревку, за которую я уплатил два экю знакомому канатчику. К счастью, мы богаты.

— Веревку! — вскричал Рике. — Вот на ней и вздернем Буридана!

— Что?..

— Богаты! — прорычал, в свою очередь, Гийом. — Да у нас и су за душой не осталось!

— Как? Неужели. — проговорил Бигорн, бледнея.

Буридан расхохотался. Гийом в двух словах объяснил Бигорну, каким именно образом Буридан избавился от лучника. От изумления и возмущения Ланселот на какое-то время утратил дар речи. Он тоже считал удар кинжалом, вне всякого сомнения, более предпочтительным.

— Поднимаемся! — воскликнул Буридан. — Считать будем после!

Через несколько секунд они находились уже на верхней платформе стены футов в девять или десять шириною, то есть такой, по которой можно было спокойно передвигаться. Внешняя реборда была защищена от стрел осаждавших частью стены, более узкой, но зато зубчатой и более высокой.

— Но почему ты привел нас именно в это место, а не в какое-нибудь другое? — спросил Буридан.

— Взгляните на ров, — отвечал Бигорн.

Буридан перегнулся через парапет и увидел, что вода во рву отсутствует, или, скорее, что эта часть рва была засыпана землей, тогда как во всех прочих воды было столько, что ему бы, к примеру, она доходила где-то до плеч.

В это время Бигорн разматывал веревку; конец ее он привязал к толстой палке, которую также принес с собой. Палку он пристроил поперек амбразуры.

Теперь оставалось лишь спуститься.

Первым пошел Бигорн. Он пересек ров в том месте, где образовался илистый перешеек, и, помогая себе руками и ногами, вскарабкался на другой край рва.

В этот момент с двух соседних башен посыпались стрелы — беглецов заметили.

Сполз вниз Гийом, следом за ним — Рике. Замыкающим был Буридан.

Четверо приятелей оказались на вершине рва, целые и невредимые; через пару секунд они были недосягаемы для стрел, которые продолжали посылать им вслед.

— К Монмартру! — выдохнул тогда Буридан.

Они двинулись в путь, обогнули Париж и вскоре оказались у подножия холма. Началось восхождение. Бигорн вслух подсчитывал золото, которое он уже потерял по вине Буридана. Рике, сквозь зубы, но так, чтобы юноша тоже его слышал, ворчал все проклятия, которые мог придумать его изобретательный ум. Гийом насвистывал некую воинственную мелодию. Буридан не говорил ничего. Он был бледен, и сердце его бешено стучало.

Что ждет его там, наверху?

Возможно, отчаяние. Даже — наверняка! Разве Валуа не известно о прибежище Миртиль? А если известно, то не поднялся ли он уже по этой крутой тропинке?

Внезапно Буридан остановился. Его мокрое от пота лицо озарила улыбка.

Наверху, рядом со скалой, отчетливо вырисовывались на фоне неба два силуэта, то была Мабель, то была Миртиль!..

Тогда Буридан опустился на ствол поваленного ураганом каштанового дерева и принялся нервно смеяться, вытирая пот.

— Иа! — радостно воскликнул Бигорн, тоже в свою очередь узнав женщин.

— О! Теперь можешь реветь сколько угодно, — сказал Буридан.

— Фактически, — промолвил Бигорн, — мы можем и передохнуть немного.

Все уселись на ствол дерева.

— Жалкий край, — заметил Рике, глядя на склоны горы, которые, однако же, являли собой восхитительный зеленый пейзаж, подчеркиваемый дальней панорамой Парижа, обрамленного высокими зубчатыми стенами, словно гофрированным воротничком. — Жалкий край, клянусь всеми дьяволами преисподней, край жажды! Сколько не смотрел, так и не увидел ни единого кабачка, где ползущему в гору, как ослу, христианину, можно было б освежиться.

Гийом одобрительно кивнул. Он тоже был угрюм. Он понимал лишь походы в такие места, где вместо вековых деревьев растут таверны.

— Дети мои, — промолвил Буридан, — теперь мне очевидно, что мы ошибались. Вся эта история с закрытыми днем и открытыми ночью воротами была не для нас, раз уж там, вверху, целые и невредимые, стоят те, кого мы пришли защищать. Воспользуемся же моментом, когда их откроют, эти ворота, и вернемся в Париж. Валуа сюда не явится. И потом, как бы он узнал, что Миртиль и моя мать — на Монмартре?

— Разумная мысль! — проговорил Рике.

— Optime![15] — добавил Гийом, тоже обрадовавшись скорому возвращению в Париж.

— А ты чего там мнешься, Бигорн? — спросил Буридан.

Ланселот, действительно, всем своим видом выражал неодобрение.

— С сожалением должен заметить, — сказал он, — что логики из вас никудышные. Из вас троих — бакалавра, короля и императора — получился бы один законченный осел.

— Объяснись, — нахмурился Буридан.

— Да это же яснее ясного, клянусь святым Варнавой! Валуа приказал закрыть ворота. Стало быть, у него в запасе уйма времени, раз уж он уверен, что мы не можем покинуть Париж. Значит, он будет действовать днем, а когда закончит, откроем нам ворота, и мы попадем в расставленную им западню. Вот каков его план. И согласно сему плану жених проведет эту ночь уже в Тампле, а невеста.

— А невеста?..

— Тоже в Тампле! Разве что не в одной комнате с женихом; это верно, как то, что два плюс два равняется трем — сообразно денежной системе покойного короля, который доказал бы это всем изготовителям фальшивых денег, что.

— Но, — произнес Буридан, вздрогнув, — кто мог предупредить Валуа?

— Ха! Тот, кто предупредил его и о том, что мы находимся в Ла-Куртий-о-Роз, куда граф бросил столько жандармов, что можно было бы арестовать и десять Буриданов!

— Страгильдо!.. Но как он-то мог узнать?

— Какая разница? Господин капитан, если вы желаете спасти эту прелестную мадемуазель, которая сидит там, на утесе, а также спасти матушку и собственную жизнь — я уж не говорю о жизни Гийома и Рике, а тем более о своей, — так вот, нам нужно провести ночь на Монмартре, а завтра утром препроводить женщин в какое-нибудь другое прибежище и уж только тогда принимать решение.

— Так и поступим, — сказал Гийом.

— Что ж, друзья мои, — промолвил Буридан, — действуем по плану Бигорна и поднимаемся наверх. Но женщинам обо всем этом — ни слова.

Четверо товарищей закончили свое восхождение на холм, присоединились к Миртиль и Мабель и, после первых радостных излияний чувств, были отведены в хижину, где девушка на скорую руку приготовила обед, который, за неимением других достоинств, поражал изобилием, так как на столе присутствовали как минимум три цыпленка, два молодых селезня и один гусь — всем им выпала честь насытить голодные желудки.

Остаток дня прошел без каких-либо хлопот и происшествий.

Разве что Буридан ознакомил мать и невесту с принятыми решениями: необходимо было переехать как можно подальше. Новым — пусть и временным (до того момента, когда к ним навсегда присоединился бы Буридан) местом проживания двух женщин была избрана деревушка Руль.

Обсудив этот пункт, Буридан, сияющая Миртиль и помолодевшая лет на двадцать Мабель принялись строить планы на будущее, вот только Буридан избегал говорить о Мариньи и крайне уклончиво отвечал на те вопросы невесты, которые касались ее отца. В это время Бигорн, Гийом и Рике готовились к завтрашнему отъезду.

Наступил вечер.

Мабель и Миртиль заперлись в своей хижине, а четверо товарищей разместились в кривеньком домишке, который некий крестьянин предоставил в их распоряжение за один экю, щедро предложенный ему Буриданом.

Решено было, что все по очереди будут нести вахту в окрестностях холма. Бросили жребий. Первым, до десяти часов вечера, выпало дежурить Бигорну.

Ланселот отправился устраиваться у подножия, тогда как его приятели растянулись на охапках соломы. Впрочем, следует добавить, что не выпади Бигорну дежурить первым, спать он все равно бы не стал. Поскольку в соответствии с прочитанным им утром приказом ворота должны были открыться с наступлением сумерек. Именно в этот момент, стало быть, и должно было что-то произойти, если что-то вообще должно было произойти.

Гийом Бурраск и Рике Одрио тотчас же уснули крепким сном. Эти неразлучные друзья ничто так не ценили, как то время, когда можно было поспать и покушать. Ни за столом, ни в кровати они никогда не теряли ни минуты.

Что до Буридана, то, будучи влюбленным, он ворочался и так, и этак на своей соломенной подстилке, но сомкнуть глаза ему никак не удавалось.

Снаружи царила глубокая тишина.

Те неясные шумы, что поднимают среди лесных деревьев вечерние ветра, эту тишину лишь усиливали, убаюкивая мечтания юноши, потихоньку аккомпанируя слаженному храпу Гийома и Рике.

Это длилось недолго. Дверь хижины резко распахнулась, появилась чья-то тень, и голос Бигорна спокойно произнес:

— Они здесь, поднимаются!

— Тревога! — сказал Буридан, расталкивая двух сонь.

Уже через пару секунд все были на ногах и, похватав свои верные клинки, выбежали за дверь.

— Явиться в самый сладкий момент нашего сна, — проворчал Гийом. — Негодяи дорого мне за это заплатят.

— Да, — беззаботно промолвил Рике, — они заслуживают того, чтобы тоже поспать крепким сном, который, в их случае, будет длиться вечно. Так мы даже проявим по отношению к ним великодушие, так как.

Развить свою мысль Рике не успел. Ночную тишину разорвал душераздирающий крик. В ту же секунду заметались тени, послышались вопли, Рике и Буридан схватились с теми, кто поднимался.

— А ну прочь, бродяги! — проревел голос, который Буридан тотчас же узнал.

Голос Валуа! Голос его отца!..

Конь графа взвился на дыбы. Буридан отпрянул и повернулся к другому всаднику.

Ужасная буря из лошадей и людей завертелась в сумерках; кинжалы отбрасывали молниеносные отблески, голоса Гийома и Рике изрыгали ругательства, которые могли бы обратить в бегство целую армию демонов. Топот, лязг, крики, стоны. Так же внезапно все вдруг стихло.

Схватка длилась не более десяти минут.

Лишь какая-то тень стремительно спускалась по склону горы, растворяясь в глубинах ночи, тогда как до Буридана все еще доносились сдавленные рыдания и гневные проклятия.

Эта тень — то был убегающий Валуа.

Валуа внезапно ощутил, что ноги его коня подкашиваются: получив удар кинжалом в грудь, животное упало. Со шпагой в руке, мертвеннобледный, дрожащий от ярости, граф выбрался из-под лошади и увидел, что окружен четырьмя мужчинами. Быстро оглядевшись, он понял, что остался один! Его спутники или бежали, или были уже мертвы!..

Гийом занес кинжал над Валуа, который не сделал даже жеста, чтобы защитить свою жизнь. Неистовая рука перехватила руку Гийома, и странный голос прохрипел:

— Бегите, сударь, бегите, это все, что может сделать для вас сын!..

Валуа узнал голос Буридана!.. С проклятием граф отскочил назад и побежал.

Буридан и его люди осмотрелись вокруг. Все были живы; разве что плечо Гийома Бурраска, который что-то бурчал себе под нос, вытирая пот со лба, украшал теперь глубокий порез; Буридану распороли ножом левую руку; что до сидевшего на большом камне Рике, то, оглушенный опустившейся на его голову палицей, он все еще пребывал в некотором оцепенении. Но когда Гийом подошел к нему, он увидел, что обе ноги Рике стоят на спине жандарма, в боку которого, под кирасой, торчал всаженный по самую рукоять кинжал.

— Он хотел меня укокошить, — пояснил Рике.

Что до Бигорна, тот связывал некого человека, который, вероятно, был без сознания, поскольку не шевелился.

Мрачный, с изможденным лицом, Буридан по-прежнему смотрел в том направлении, где исчез Валуа. В голове у него крутились мысли, отягощенные ужасной печалью. Ни победа, ни даже тот факт, что он спас Миртиль, его не успокаивали. Он страдал, как страдал тогда, когда в Нельской башне Бигорн сказал ему: «Ты не можешь убить этого человека, так как этот человек — твой отец». Вся та борьба, которую Буридан вел против Валуа, казалась жестокой игрой Судьбы, которой, если верить античным поэтам, нравится противиться законам природы и по своему усмотрению лавировать между кровосмесителями и отцеубийцами.

Наконец юноша тяжело вздохнул и прошептал:

— Возможно, я умру, но я не отцеубийца!

Не сдержав дрожи, усиленно пытаясь выбросить из головы эти мрачные мысли, он повернулся к товарищам и увидел, что Гийом, с горем пополам перевязав плечо, занимается тем, что собирает лошадей, чьи всадники лежали на земле, не подавая признаков жизни.

— Ну вот, милейший, — говорил в этот момент Ланселот Бигорн, — так-то ты не двинешь уже ни рукой, ни ногой. Отличная добыча, сеньор Буридан!..

Бигорн не стал попрекать Буридана тем, что тот вновь отпустил Валуа. Судя по всему, он смутно догадывался о том, что происходит в душе юноши.

Буридан подошел, склонился над связанным Ланселотом человеком и при слабом свете звезд узнал его.

— Страгильдо! — прошептал он голосом, от которого охранник хищников, будь он в состоянии слышать, непременно бы содрогнулся.

— Собственной персоной! — подтвердил Бигорн.

— Неужели мертв?..

— Мертв! Нет. По крайней мере, надеюсь, что нет, клянусь святым Варнавой! Вот только произошло следующее. В тот момент, когда нас атаковали, я сразу же узнал моего человека. И это вам доказывает, сеньор Буридан, что моя логика — верная логика, и что я рассуждал правильно, когда говорил, что этот мерзавец, должно быть, вычислил прибежище нашей очаровательной мадемуазель. Короче, узнал я его, но, сказать по правде, он тоже меня узнал. Похоже, мы с ним испытываем чувства братской дружбы, так как, едва он меня заприметил, как, дабы засвидетельствовать свою радость, спрыгнул с лошади, чтобы броситься в мои объятья. Я бью ему головкой эфеса рапиры по запястью, он испускает вопль и роняет кинжал; затем — так ему не терпелось меня обнять — хватает меня. Но убить меня он уже не мог. Я тоже не хотел его убивать, так что мы обнялись. Да как крепко!.. Полагаю, я в этих объятиях сломал себе пару ребер. Но если уж прижимаешь человека к груди, то прижимай от души… В общем, так я его и сжимал, и по истечении какого-то времени, которое мне показалось таким же долгим, как безлунная ночь, я с радостью вдруг ощутил, что мой приятель слабеет, начинает задыхаться и падает на траву, где я его и связал уже надлежащим образом. Так-то вот.

Буридан осматривал Страгильдо с неким беспокойством. Наконец он распрямился.

— Живой, — сказал он. — Это хорошо. Просто прекрасно!

«Гм! — подумал Бигорн. — Похоже, сеньор Буридан уготовил нашему другу Страгильдо какой-то приятный сюрприз!.. Не хотел бы я оказаться в его шкуре».

— Как вы намерены с ним поступить? — добавил Ланселот уже вслух.

— Я уже говорил тебе, что была у меня одна хорошая идея, когда я спустился в погреб Ла-Куртий и заметил, что этот человек сбежал.

— Идея? Насчет чего?..

— Насчет Филиппа и Готье. Так вот: эту идею мы и попробуем реализовать.

— Объясните-ка поподробнее, — заволновался Бигорн.

— Позднее. Сейчас у нас есть другие заботы. Валуа соберет всех всадников, что имеются у него под рукой, и через час здесь будет уже целая армия. В дорогу!

При помощи Гийома и Рике Бигорн приподнял Страгильдо и, словно мешок, перебросил поперек одной из трофейных лошадок. Затем — Буридан во главе, Бигорн, ведущий лошадь Страгильдо, Гийом — трех других, и стонущий Рике Одрио в арьергарде — они вновь поднялись на гору. Буридан вошел в хижину. Мабель и Миртиль, готовые к любому развитию событий, встретили их у порога.

— Уезжаем, — сказал юноша.

— Мы готовы, — ответили женщины.

Четыре захваченные и приведенные Гийомом лошади были распределены очень просто: одна — для Мабель, одна — для Миртиль, одна — для перевозки сбережений Мабель, четвертая — для транспортировки Страгильдо.

Перед горсткой крестьян, которые воздевали руки к небу, свидетельствуя об ужасе, который им внушил ночной инцидент, отряд двинулся в путь и удалился в направлении Монфокона, то есть в противоположную сторону от того пункта, куда собирался направиться.

Достигнув подножия горы, беглецы обогнули ее сзади, примерно по той линии, по которой проходит улица Коленкур.

Не прошло и часа после их отбытия, как в деревушку Монмартр, как то и прогнозировал Буридан, прибыли две сотни всадников во главе с Валуа. Солдаты принялись врываться в хижины, поднимая их обитателей с постелей и под страхом смерти требуя указать дорогу, которой ушел Буридан.

Естественно, крестьяне указали на Монфокон, и Валуа устремился в этом направлении. Лишь утром он вернулся в Тампль, разумеется, ничего не обнаружив и в полной уверенности, что вся эта шайка, должно быть, нашла какое-то прибежище в самом Париже.

А Буридан и его спутники прибыли в деревушку Руль, более крупную, нежели Монмартр, и обладающую постоялым двором, которого, сколь убогим бы он ни был, вполне хватило для того, чтобы принять беглецов. Удостоверившись в том, что Мабель и Миртиль ни в чем не нуждаются, Буридан отправился в комнату, где поместили Страгильдо.

Итальянец уже пришел в себя. Испытав лишь легкий приступ удушья, он чувствовал себя сейчас достаточно бодрым и, не теряя головы, активно искал путь к побегу. Похоже, убивать его не собирались, иначе это давно уже было бы сделано. То было главное, и Страгильдо сказал себе, что не пройдет и суток, как он избавится от общества врагов. Буридан попытался его расспросить, но итальянец хранил мрачное молчание и не разжимал зубов, вот только, когда Буридан ткнул его пальцем в грудь, прислужник королевских хищников не смог сдержать инстинктивного движения руки, которая потянулась к камзолу.

— Там что-то есть, — заметил Буридан.

— Читаете мои мысли, — отвечал Бигорн и принялся обыскивать пленника.

Под жакетом, во внутреннем кожаном кармане, он обнаружил бумаги, которые тут же и развернул. Страгильдо брызгал слюной от ярости.

— Ого! — воскликнул Бигорн. — Королевская печать! Взгляните-ка, сеньор капитан.

Буридан жадно схватил два пергамента, подошел к факелу, что освещал эту сцену, пробежал их глазами, и вздрогнул от радости.

Быть может, читатель не забыл, что Страгильдо захватил с собой эти два документа, когда навсегда покинул свое жилище у загона со львами и подготовил побег, одновременно планируя и свое предательство.

Бумаги эти ему когда-то давным-давно передала Маргарита Бургундская.

И действительно: Страгильдо был больше чем обычный слуга, он был пособником королевы. У этого злодея была возможность входить всюду и в любое время суток, даже в одну из королевских тюрем, где он не раз тихо и спокойно помогал отойти в мир иной тем узникам, которые не должны были предстать перед судьей.

Дат на этих пергаментах не стояло, зато их украшали подпись Людовика и королевская печать.

На первом имелась такая запись:

«Сим приказываем нашим прево, шевалье, лучниках и сержантам патрулей во всем содействовать подателю сего по первому же его требованию».

На втором было написано вот что:

«Сим приказываем любому командиру поста любых парижских ворот пропускать подателя сего во всякий час дня или ночи; любому привратнику или коменданту любой из наших крепостей и тюрем впускать подателя сего во всякое время суток».

Прочтя эти два пергамента, Буридан вздрогнул от радости. Что он с ними сделает, он еще не знал, но с таким опасным оружием он мог позволить себе надеяться на многое, поэтому он аккуратно свернул бумаги и спрятал их под доспехи из буйволовой кожи.

Страгильдо сохранял показное равнодушие.

Он не шевелился, держал глаза закрытыми, но по быстрым спазмам, которые время от времени раздували вены на его висках, по тем судорогам, что пробегали по его лицу, несложно было догадаться, что сторож львов Его Величества испытывает чувство скорее ярости, нежели страха.

Буридан положил ему на плечо руку.

От этого прикосновения Страгильдо вздрогнул и открыл один глаз, который показался юноше пучиной ненависти.

— Это ты привел в Нельскую башню короля? — спросил Буридан.

Страгильдо закрыл глаз. Губы его оставались сжатыми. Буридан продолжал:

— Это ты навел жандармов Валуа на Ла-Куртий-о-Роз?

Страгильдо сохранил все то же непримиримое молчание.

— Это ты, — проговорил юноша, — указал Валуа прибежище моей невесты?

Все та же мрачная неподвижность.

— Это ты, — продолжал Буридан, — это ты зашил Филиппа и Готье д'Онэ в мешок, который сбросил затем с Нельской башни в Сену?

Нечто вроде улыбки пробежало по его бескровным губам Страгильдо. Гийом, Рике и Ланселот наблюдали за этой сценой с необъяснимым ужасом. Буридан говорил очень спокойным голосом, но было несложно догадаться, что это спокойствие не обещает бывшему приспешнику королевы ничего хорошего.

— Ты христианин? — спросил юноша после непродолжительного молчания.

И на сей раз Страгильдо не ответил, но все заметили, что он вздрогнул.

— Я не дал бы за его шкуру и полденье, — пробормотал Гийом.

— Ты молчишь, — сказал Буридан. — Что ж, дело твое. Вот только послушай, что я скажу, а там уж решай сам: если ты христианин, постарайся примириться с Богом; если когда-либо произносил какую-то молитву, постарайся ее вспомнить, так как я решительно настроен тебя убить. О, время у тебя еще есть! Твоя казнь состоится не здесь и не сейчас.

— Уф! — надул щеки Рике.

— Почему же не сейчас? — удивился Бигорн.

— Потому что у меня имеется на его счет одна идея, я тебе про нее уже рассказывал.

Бигорн сделал жест, который ясно показывал, что к идеям Буридана он питает глубокое недоверие. Страгильдо, в свою очередь, услышав, что он умрет еще не сейчас, улыбнулся многозначительной улыбкой, красноречиво свидетельствовавшей о его намерениях.

Буридан не обратил внимания ни на жест Бигорна, ни на улыбку Страгильдо и молча вышел из комнаты.

На рассвете четверо товарищей направились к городу, Страгильдо шел посреди них. Рот ему заткнули кляпом, руки связали за спиной, а для того, чтобы никто не увидел ни этот кляп, ни эти путы, Бигорн набросил ему на плечи свой широкий плащ и закрыл лицо капюшоном.

В Париж они совершенно беспрепятственно вошли через ворота Сент-Оноре, обе башни которых с восходом солнца окрасились в розовые полутона. Ведомыми им одним путями друзья поспешно пересекли город и прибыли в Ла-Куртий-о-Роз, как и планировал Буридан.