Буридан

VIII. ВОСПОМИНАНИЯ АННЫ ДЕ ДРАМАН

Кое-кто присутствовал при аресте Ангеррана де Мариньи. То был преданный слуга, которого мы пока что видели только мельком.

Тристан последовал за возглавляемым Валуа отрядом, посреди которого молча ехал первый министр. Тристан видел, что произошло перед подъемным мостом Тампля. Он видел, как его хозяин вошел в эту мрачную крепость, и сказал себе: «Ему конец».

До самого утра верный слуга бродил вокруг старого замка тамплиеров со смутной надеждой, что, быть может, он ошибся, и Мариньи вот-вот появится.

Уйти он решил лишь с рассветом. Он направился к особняку с улицы Сен-Мартен, прокручивая в голове всевозможные планы, имеющие целью спасти его хозяина, но тотчас же, один за другим, их отклонял.

В итоге он решил, что нет никакого способа избавить Мариньи от ожидавшей того участи, то есть, вне всякого сомнения, от пыток и обезглавливания, так как Тристан, будучи в курсе всех дел первого министра, естественно, знал, какой безжалостной ненавистью пылает к его хозяину граф де Валуа, и понимал, что раз уж король распорядился арестовать Мариньи, то Валуа торжествует победу, а победа к Валуа может прийти лишь со смертью Мариньи.

Старый слуга заплакал и, в поисках утешения от сразившего его горя — так как, даже во время наихудших катастроф, человек всегда пытается зацепиться за надежду, то есть за жизнь, — в конце концов проговорил:

— Ничего, ту привязанность, которую я питал к моему сеньору, я перенесу на его дочь. Я попытаюсь спасти из его состояния все, что только возможно, и правдиво отчитаюсь в этом перед Миртиль. И тогда, если она пожелает оставить меня, посвятившего всю жизнь служению ее отцу, рядом с собой, мы вместе будем вспоминать того, кого мы потеряли, и вместе станем его оплакивать. Она ведь так любит своего отца, это дитя!.. Пусть ее любовь к этому Буридану и заставила ее пойти против воли Ангеррана де Мариньи, я ничуть не сомневаюсь, что в сердце ее еще живет дочерняя любовь, достойная как ее самой, так и ее батюшки.

Подойдя к особняку, он увидел, что у ворот стоит многочисленный отряд лучников.

Тристан попытался пробиться сквозь эту толпу солдат, но повсюду натыкался на тумаки и затрещины. Наконец он попался на глаза какому-то офицеру, который, вероятно, узнав его, воскликнул:

— Пропустите этого человека!

Но, едва Тристан оказался во дворе дома, офицер добавил:

— Войти он может, но не выйти.

Тристан услышал эти слова и все понял.

В зале стражи он увидел арестованных и уже закованных в цепи слуг Мариньи — по крайней мере, большую их часть. По всему особняку, под руководством и неусыпным наблюдением прево, сновали лучники и сержанты, уже приступившие к обыску, скорее напоминавшему разграбление. Повсюду слышались крики, шум ломаемой мебели. Не проявляя ни малейших признаков беспокойства, Тристан прошел через залы и коридоры, где солдаты были слишком заняты поисками чего-либо ценного, чтобы обращать на него внимание. Однако на некотором расстоянии за ним следовали два сержанта, которые не теряли его из вида и, вероятно, готовились препроводить к тем слугам, что уже были взяты под стражу. Тристан поднялся в свою комнату, располагавшуюся по соседству с покоями Ангеррана де Мариньи.

Сержанты вошли вслед за ним.

— Вы здесь, чтобы арестовать меня? — спросил Тристан, поворачиваясь к ним.

— Мы, действительно, получили такой приказ, — сказал один из них, — так что тебе лучше последовать за нами по доброй воле, дружище, иначе с тобой может произойти то же, что случилось с некоторыми твоими товарищами.

— И что же с ними случилось? — вопросил Тристан, вздрогнув.

— Мой Бог! Да их просто уложили на месте.

— Господа сержанты, — промолвил старый слуга, — я пойду с вами, но не позволите ли вы мне взять с собой кое-какие бумаги, которые могут оказаться полезными при защите моего хозяина в суде?

Сержанты ухмыльнулись и обменялись многозначительными взглядами.

— Почему же? — сказал один. — Мы не только вам это позволим, но и даже попросим; берите бумаги, дружище, берите их столько, сколько сможете унести, раз уж вы знаете, где они лежат, а нам это неизвестно.

Тристан открыл некий сундук и, действительно, извлек из него несколько свитков пергамента, среди которых находился и тот, который Мариньи бросил на стол за пару минут до того, как его арестовали.

— Ага! — воскликнул один из сержантов. — Вот и тайник с документами, который наши люди искали, но так и не нашли!

— Господа, это не все бумаги, — заметил Тристан. — Есть еще и другие, гораздо более интересные.

— Берите же их и пойдем уже, — сказали сержанты, уверенные, что достойный слуга так напуган, что вот-вот выдаст им все секреты своего хозяина.

Тристан покорно кивнул и направился в соседнюю комнату, оставив дверь приоткрытой.

Сержанты пару секунд пребывали в нерешительности, затем, так как у них был приказ не выпускать наперсника Мариньи из виду, вошли вслед за ним.

И тут же вопль изумления и ярости сорвался с их губ.

Тристан исчез!

Слуги Мариньи не было в той комнате, в которую он вошел и в которой, однако же, не было окна или другой двери, кроме той, через которую прошли они сами.

Взбешенные и отчаявшиеся, сержанты принялись ощупывать стены, но их поиски ни к чему не привели. В этот момент явился великий прево, который спросил:

— Ну что, где этот Тристан?

— Монсеньор, — отвечали трясущиеся от страха сержанты, — он от нас улизнул, и тут явно не обошлось без черта, так как, позволив ему, как вы и приказывали, войти сюда и делать все, что заблагорассудится, мы его потом здесь уже не обнаружили.

— Идиоты! — проревел прево. — Позволили сбежать тому, кто единственный мог указать мне, где спрятаны пресловутые сокровища уже бывшего министра!

И так как нет ничего ужаснее, чем оказаться обманутым в своих ожиданиях, Жан де Преси приказал немедленно схватить несчастных сержантов и заковать в кандалы.

Чтобы тотчас же избавиться от этих двух персонажей, можем добавить, что вскоре их судили по обвинению в предательстве, и — что забавно — они были признаны виновными в сговоре с дьяволом (который, как утверждалось, и утащил, за неимением других возможностей, слугу Мариньи), а преступление это каралось повешением.

Возвращаясь к Тристану, скажем, что он скрылся через тот подземный ход, через который недавно уговаривал бежать хозяина. Там, где — то ли из гордости, то ли из-за душевного расстройства — не пожелал пройти Мариньи, прошел его слуга. То была узкая лестница, пробитая в толще стен, которая спускалась в потайные погреба особняка. Таким образом, чтобы найти сокровища Мариньи, нужно было найти тайные погреба, а для того чтобы их найти, нужно было знать вышеуказанную лестницу, а чтобы найти эту лестницу, нужно было разобрать весь дом, камень за камнем! Тристан пересек эти погреба, рассовав по своим карманам столько золота, сколько в них вошло. Так он вышел к еще одному погребку, пол в котором был покрыт тонким, не больше фута толщиной, слоем песка. Тристан расчистил этот песок, и показалась плита, которую он приподнял.

Он погрузился в разверстую дыру, прополз по узкому лазу примерно с пятьдесят туаз[5], достигнув таким образом другой плиты, с которой он проделал операцию, обратную той, что выполнил пару минут назад в подвале, подтянулся и оказался тогда внутри снабженной подвижным дном бочки, которая чинно стояла среди пяти или шести себе подобных, ничем не указывая на существование лаза, соединяющего это место с особняком Мариньи. Поднявшись уже по другой лестнице, Тристан оказался на первом этаже невзрачного домика, одиноко стоявшего посреди палисадника, — жилище это в тех краях считалось обителью некого сумасшедшего, который редко показывался на глаза людям. Само собой разумеется, что этим сумасшедшим был не кто иной, как Тристан собственной персоной.

Он прошел в свою комнату, бросил на стол взятые с собой документы и тяжело упал в кресло — прислушиваясь к крикам, доносившимся из соседнего дома.

Затем он начал быстро, одну за другой, просматривать эти бумаги. Он развел костер в очаге и по мере прочтения бросал листы пергамента в огонь.

Настал через того свитка, который он взял со стола Мариньи. Тристан развернул пергамент без любопытства, единственно для того, чтобы удостовериться, что документ не содержит ничего компрометирующего его хозяина.

— Впрочем, к чему все это? — бормотал он себе под нос. — Монсеньор де Мариньи приговорен заранее, и даже если бы в его доме обнаружили доказательства того, что он состоял в заговоре против короля, его положение от того уже б не ухудшилось, так как он имеет дело с ненасытными волками, которых устроит любой предлог, которые, в случае чего, загрызут его и вовсе без предлога.

Рассуждая так, он начал читать.

Воспоминания, написанные Мабель в то время, когда она готовила свою месть против Маргариты Бургундской, содержали листов десять.

Сперва Тристан прочел эти листы с безразличием, потом — с любопытством, которое, по мере прочтения, лишь возрастало, затем, наконец, уже со страстным интересом. Когда он перечитал эти листки в третий раз, словно не веря своим глазам, лицо его осветилось лучиком надежды, и он прошептал:

— Вот в чем может скрываться его спасение.

Первой мыслью Тристана было отправиться в Лувр и просить о встрече с королем, но хорошенько подумав, он пришел к выводу, что не успеет пройти по улице и десяти шагов, как его арестуют, и даже если ему и удастся попасть в Лувр, нет никаких шансов, что ему удастся пробиться к королю, и, наконец, даже если он достигнет своей цели, передаст эти документы Людовику Сварливому, то лишь погубит Маргариту, но так и не спасет Мариньи.

Тогда Тристан сказал себе, что если и есть в мире человек, способный спасти первого министра, то это — сама королева.

— Да, — пробормотал он, — раз уж эти бумаги говорят о том, что Миртиль приходится дочерью Маргарите и Ангеррану де Мариньи, раз уж они свидетельствуют о низости и бесчестии королевы Франции, раз уж в них имеются доказательства того, что Нельская башня была средоточием чудовищных оргий, нет никаких сомнений, что, вооруженный этим свитком, я смогу вынудить Маргариту Бургундскую освободить моего хозяина и спасти ему жизнь, а возможно, и политическую карьеру. Но как говорить с королевой? Разве не очевидно, что, если мне удастся попасть к ней, сразу же после нашего разговора она прикажет бросить меня в какую-нибудь глубокую темницу, откуда больше уже никто не услышит мой голос? Кто же сможет внушить Маргарите необходимый страх? Кто столь силен, отважен, окружен товарищами по оружию, готовыми рискнуть головой в подобном предприятии? Кто, если не тот, кого так ненавидел Ангерран де Мариньи, но кто любит дочь Мариньи настолько, что желает любой ценой оградить ее от той боли, которую она испытала бы при виде своего восходящего на эшафот отца? Кто, наконец, если не Буридан?

Как только в нем созрело решение отправиться на поиски Буридана, верный слуга мало-помалу успокоился, так как освобождение хозяина представлялось ему теперь лишь вопросом времени.

Весь день Тристан прокручивал в голове всевозможные варианты развития событий, а с наступлением сумерек направился ко Двору чудес, ни секунды не сомневаясь в том, что найдет там Буридана, так как по соглашению с королем Двор чудес сохранил за собой привилегию предоставлять укрывшимся в нем приговоренным столь желанное убежище, тем более что после того, как Людовик Сварливый приказал окружить королевство Арго, выйти оттуда не представлялось возможным.

Действительно, по мере того как Тристан приближался ко Двору чудес, постов лучников вокруг становилось все больше и больше. Как он прошел через эти посты, он и сам потом не мог вспомнить.

Как бы то ни было, часов в одиннадцать вечера он оказался между двумя бродягами, которые, схватив его за шиворот, поинтересовались — не без тумаков и ругательств, конечно, — какого черта он бродит в такой близи от Двора чудес.

— Господа, — только и промолвил Тристан, — я пришел сюда для того, чтобы поговорить с вашим командиром, знаменитым капитаном Буриданом.