Достойные моих гор

Глава X

«Приятный, веселый городок» Билли Ролстопа

На первое и центральное место просцениума Сан-Франциско вышел новый герой, один из тех, кто открыл золото в Калифорнии, - Уильям Ролстон. В объявлении, помещенном в «Альта» 4 июля 1864 года, он сообщал, что принадлежащий ему Банк Калифорнии откроется на следующий день. Билли Ролстон был звездой и Комстока. Каж-¦ дому, кто обращался к нему за советом, еще в бытность его кассиром и директором предыдущего банка, он рекомендовал: «Покупайте.Комсток!»

И они покупали, подняв цену в «Гулд энд Кэрри» до 6300 за квадратный фут, до 2600 за акцию в «Сэвидже», до 1580 - в «Офире», попутно принеся миллионные прибыли вкладчикам капиталов в Сан-Франциско. Биржа Сан- Франциско, основанная за два года до этого наиболее зна- читальными гражданами города, стала одной из самых безумных в мире. Мания спекуляции охватила общество настолько, что салуны эпохи золотой лихорадки казались теперь столь же респектабельными, как благотворительные базары. Бледные, темноволосые и полные загадочности игроки палаток Эльдорадо 1849 года с их черными шарфами, повязанными поверх кружевных рубашек, уступили место маклерам в шелковых шляпах, а женщины- крупье при игре в фараон преобразились в толпу маклеров женского иола, совершающих свои сделки прямо на улицах. «Красивые леди с жеманно отставленными локтями, леди, туго затянутые в корсеты шелестящих платьев из черного шелка, надушенные женщины с блестящими глазами, белозубыми улыбками и бриллиаптами в ушах. Привлеченные сюда из домов, школьных классов и светских салонов города, они шныряли вокруг биржи в поисках совета или подсказки».

Прибыли, которые текли из Уошоэ потоком золота и серебра, дали Ролстону возможность вкладывать миллионы в мельницы, литейпые и кузнечные цеха, в фабрики Сан-Франциско, которые были заняты изготовлением необходимого для Комстока оборудования. Все это приносило Сан-Франциско новые прибыли, которые.он снова вкладывал в рудники Комстока.

Сан-Франциско отблагодарил Билли Ролстона за это длительное процветание. Он был объявлен финансовым гением. Ролстон любил Сан-Франциско той же отеческой любовью, с которой капитан Джон Саттер относился к долине Сакраменто, полковник Мариано Вальехо к Лунной долине, а Брайам Янг - к долине Великого Соленого озера.

Уильям Чэпмен Ролстон родился в Плимуте, штат Огайо, в 1826 году. Его дед держал паром на реке Огайо; отец утопил все капиталы семьи, когда его лодка, груженная товарами, разбилась на камнях. После окончания школы Билли работал клерком, обслуживая ходящие по Огайо и Миссисипи суда, а в 1849 году подался в Калифорнию. В Панаме он встретил своих старых друзей по судоходному бизнесу, которым понадобилась помощь по руководству их судовыми перевозками в Сан-Франциско. Билли остался здесь на пять лет, успешно вел дела компании, в двадцать шесть лет стал совладельцем, а в 1854 году поехал в Сан-Франциско, чтобы руководить дея- тельностыо фирмы. On быстро стал совладельцем банка, проявив столько здравомыслия и смелости во время финансового кризиса 1857 года, что ему удалось спасти значительную часть делового мира Сан-Франциско и стать идолом и признанным главой общества на тридцать первом году жизни. В тридцать семь Ролстон уже контролировал промышленную империю - единственный человек, произведенный па свет Дальним Западом, который по организационным талантам и имперским устремлениям был под стать Брайаму Янгу.

Он и внешне имел значительное сходство с Брайамом Янгом: среднего роста, плотного телосложения, с ясными проницательными глазами, с огромным, похежпм на Гибралтарскую скалу лбом, мягким, почти нежным ртом, из которого иногда выходили самые резкие, а иногда и грубые слова, какие только слышал Сан-Франциско: «Невада - это просто дыра в земле, с золотом и серебром в ней».

Подобно Брайаму Янгу, Билли Ролстон всегда держал открытой дверь своей конторы в фасадной части банковского здания. Сан-Франциско был его империей. Оп мечтал сделать его таким же процветающим и ярким городом, как Нью-Орлеан, в который он влюбился в шестнадцать лет.

Сан-Франциско должен стать крупнейшим морским центром Тихоокеанского побережья, в чьих руках будет контроль за всеми морскими перевозками на Восток; с этой целью Ролстон помог основать морские линии, связывающие Сан-Франциско с Гавайскими островами и Китаем через Японию. Оп должен стать железнодорожным центром Запада; ради этого Ролстон дал взаймы Лилэнду Стенфорду 300000 из денег бапка вопреки яростным протестам его директоров. Он должен стать финансовым центром Дальнего Запада и самообеспеченным с промышленной точки зрения; ради этого Ролстон вложил огромные средства в металлургию и ткацкую промышленность. Ролстон помогал и в строительстве оперного театра, общественных парков, бульваров, библиотек, школ, красивых отелей и театров, которые придали городу международный колорит.

Холмы и долины покрылись солидными домами, однако жиуели Сан-Франциско не были домоседами. Они приглашали к себе из далеких стран оперные труппы, чтобы послушать Верди и Моцарта; в театрах «Метрополитен» и Калифорнийском постоянно держались полностью укомплектованные шекспировская и комедийная труппы. Лотта Крэбтри заработала пятнадцать тысяч за один вечер, проехав по дороге Миссии в живописно украшенном ландо к таверне Тонн Оукса, несмотря на ветер, «достаточно сильный н резкий, чтобы за пять минут сдуть с человека все волосы и оставить его лысым».

К услугам немецкой части населения были открыты пивные залы, для французов - кафешантаны, итальянцев - маскарады п рестораны со спагетти и красным вином. Большой контингент ирландцев праздновал спой день святого ГГатрнка, латиняне - организовывали королевский карнавал, китайцы, жившие в отдельном районе, называемом Чайнатаун, - фейерверки на Новый год. Здесь были испанские фиесты в 1'асс-Гарде.нс, медведи и морские львы в Унллоуз, сельскохозяйственные и механические выставки на ярмарке.

Б этом блаюдатном климате процветали писательские таланты, которым было предоставлено место в живых н оригинальных журналах. Франклин Уокер писал в «Литературной жизни Сан-Франциско»: «Уже в 1850 году здесь работало пятьдесят печатных станков. Сан-Францнско мог похвалиться тем, что издает больше газет, чем Лондон, и что в первое десятилетие он выпустил в свет больше книг, чем все остальные Соединенные Штаты к западу от Миссисипи. Любой самостоятельный голос мог рассчитывать на то, что получит возможность самовыражения во многих литературных органах, а «Пайонир», «Голден эра», «Хериерпен», «Калнфорннен» н «Оверлэнд мансли» могли соперничать с лучшими журналами восточных штатов».

Центральная Тихоокеанская, пробиваясь сквозь гранитные толщи Сьерра-Невады, чтобы соединить Восток с Западом, создавала возможность для установления интеллектуальных связей и контактов.

Джозеф Е. Лоурепс из Лонг-Айленда кунпл еженедельный журнал «Голден эра» п превратил его в литературный клуб. Лоурепс, который рытся в свинцовых наборных кассах с 184'.) года, по описаниям современников, обладал «личным обаянием, щедростью и честными, открытыми и джентльменскими манерами». В качестве печатпн- ка он взял на работу Брет Гарта, но скоро уже печатал его рассказы, как и первые литературные опыты Марка Твена из Невады, Чарлза Уоррена Стоддарда, Хоакина Миллера, Ину Кулбрит и сотни других доморощенных поэтов.

Первым появился здесь в 1854 году Брет Гарт. Уроженец Олбани, штат Нью-Йорк, он работал учителем, а потом на складе шахтерского оборудования, пока в 1860 году не поступил на работу к Лоуренсу. В свои двадцать четыре года он был человеком хрупкого телосложения, обладал «изящными манерами и сердечностью, лишенной теплоты». Джесси Бентон Фремонт пригласила его к себе в дом на Блэк-Пойнт с видом на пролив и гавань, окружила его столь необходимой дружеской заботой и нашла ему работу на монетном дворе, где у него оставалось больше времени для литературных занятий. Считается, что Гарт первым уловил возможности окружающих его сцен и написал «Млнсс» и «Счастье Ревущего Стана», принесшие ему всемирную славу.

Марк Твен добавил сюда бурлески и юмористические рассказы о жизни высшего света Сан-Франциско, хотя его знаменитая «Прыгающая лягушка графства Калаверас», которая открыла перед ним широкую дорогу к славе, была впервые напечатана на Востоке.

Казалось, что дни золотой лихорадки стали теперь делом прошлого, хотя новая зона золотоносного кварца и была открыта в районе Юбы, где «ншлы состояли из черного камня, настолько насыщенного золотом, что он казался бронзовым»; принадлежавший Джону Фремонту рудник «Марипоза» все еще давал па 75 000 долларов золота в месяц, а золотой самородок стоимостью в 20000 был найден в графстве Невада. Но все эти новые открытия не приводили к новым людским потокам: северные калифорнийцы были слишком заняты выращиванием урожаев в плодородных долинах Сакраменто и Сан-Хоакин и открытием новых фабрик в Сан-Франциско для производства рубах, галстуков, платьев с кринолинами, зонтов, перчаток, мыла и духов, сапог и башмаков.

Рабочие союзы набирали силу. Женский кооперативный союз печатников наравне с Кооперативным союзом обувщиков оказались достаточно сильными, чтобы поставить вопрос о введении восьмичасового рабочего дня, а затем в сравнительно короткое время провести закон о восьмичасовом рабочем дне через законодательное собрание.

Люди съезжались сюда со всего света: триста тысяч, четыреста тысяч, а затем и более полумиллиона оказались поглощенными к копну десятилетии городом, который всего двадцать лет назад представлял собой группку домишек из сырого кирпича, разбросанных на берегах безжизненной, овеваемой всеми ветрами илистой бухточки.

Уго был приятный, веселый, беззаботный и сорящий деньгами город, разномастный, но компанейский, со щеколдами на наружной стороне ворот,!егко раскрывающий и сердце и кошелек, проводящий дин в лихорадочном веселье. II даже слишком большом веселье, но утверждению местных критиков. Хотя здесь было сорок церквей и сто школ, цифры эти были с избытком перекрыты наличием двухсот тридцати производителей виски, ибо Сан-Франциско был также и весьма пьющим городом, грешившим «экстравагантностью в нарядах и стремлением к беспорядкам о.

Союз трезвости боролся не только против пьянства и азартных игр - с безумием, творившимся у биржи, было покончено, - по и с танцевальными подвалами, расположенными под салунами города. Другая группа реформаторов провела закон, запрещающий «случку животных в местах, доступных для публичного обозрении», и послуживший причиной ареста директоров Анатомического музея за устройство, как было сказано в обвинительном приговоре, «грязного зрелища». Со времен деятельности Комитета бдительности в 1850 году Сан-Франциско был законопослушным городом, хотя китайская община и жила но законам своей страны: когда семейство Уопг открыло прачечную на недозволенном расстоянии от уже существующего подобного же предприятия, китайцы собрались в зале для собраний и вынесли решение: «Паша люди, один сердце, очень стараться помогать друг друга и прогнать его, чтоб не было неприятность. В наших компания много друзей, кто мог убить Уопг Сан Чи, дал ему спасибо 2000 круглых долларов».

И над всем этим постоянным столпотворением восседал Уильям Ролстон, чья контора «выглядела как приемная процветающего доктора - полная мужчин, женщин и детей. Они уходили, унося с собой деньги на бейсбольные костюмы, на оплату пути в Ныо-Йорк к своим женам, с чеками на закладку больниц и па сотни иных предприятий».

Ролстон н его банк, по словам Дейны в «Человеке, Который построил Сан-Франциско», «символизировали в глазах общественного мнения мудрость и полезное использование своих ресурсов… Фермер, механик, шахтер и капиталист в минуту нужды находили друга в лице Банка Калифорнии».

Попутно Ролстон был занят сколачиванием собственных миллионов; человек скромный, он никогда не предавал гласности свои благотворные акции, настаивал на том, что промышленные триумфы целиком принадлежат его совладельцам. И все же приобретя землю на теплом, покрытом дубовыми рощами полуострове в Бельмонте, он израсходовал немыслимую сумму денег, чтобы превратить ее в величайшее родовое поместье во всей Америке. По завершении строительства в нем было сто двадцать комнат для гостей, бальные залы с хрустальными люстрами, отдельные здания для турецких бань и гимнастического зала, конюшни резного красного дерева с инкрустацией из перламутра, двадцать садов, дюжина китайских слуг для ухода за персидскими коврами, портьерами из Парижа, стульями из Лондона, фарфором из Китая, серебром, хрусталем и кружевами из Антверпена, Венеции, Каира, скульптурами, слоновой костыо и редкими изданиями со всего света.

Теперь, когда владения на Маунт-Дэвидсон шли по 7600 за квадратный фут, Билли Ролстон был не одинок в своем стремлении к экстравагантности. «Бармены, трак_г тирщики и часовщики стали теперь плутократами и понастроили немыслимые пряничные домики на окраинах города».

Два таких сан-францисских бармена - Джеймс Флуд и Уильям О'Брайен - объединятся с двумя владельцами рудников в Неваде - Джоном Мак-Кеем и Джеймсом Фейром - и образуют новую Большую Четверку, которую следующим образом описывает Оскар Льюис в «Серебряных Королях»: «!Это четыре человека, которые благодаря открытию и контролю над богатейшими залежами благородных металлов в истории рудного дела Америки захватили в свои руки богатейшие состояния и на протяжении многих лет стали могущественным фактором во взаимоотношениях всего Тихоокеанского побережья».

Уильям Ролстон и его странный партнер, маклер, занимающийся операциями по торговле недвижимостью, по имени Уильям Шарон, будут оставаться абсолютными хозяевами Комстока, пока не вступят в смертельную схватку с этими Серебряными Королями.

Уильям Шарон был полной противоположностью щедрому, мягкому и открытому Ролстону: маленького роста, с черными усами, гармонирующими с такими же черными глазками-пуговками, с невыразительным и неподвижным лицом, на котором никто не мог уловить скрытых мыслей; человек, который жевал табак и выплевывал жвачку вперемежку с цитатами из Шекспира, наряженный в длинный сюртук и широкополую шляпу картежника. Вплоть до лета 1864 года он рисковал только за покерным столом. Искусство играть в покер было наиболее ценным на Дальнем Западе видом искусств - он редко проигрывал, но, когда это случалось, элегантно платил по счету.

Выходец из квакерской семьи штата Огайо, Уильям Шарон провел три года в Атенс-колледж, изучал право в юридической конторе Эдвина Стэнсона, прошел короткую практику в Миссисипи и в 1849 году направился в Калифорнию не в поисках золота (он со своим другом Джоном Д. Фраем, будущим тестем Уильяма Ролстона, прошли мимо Голд-Хилл, не остановившись, чтобы сделать хоть одну пробную промывку), а в поисках здоровья. Лавка, открытая ими в Сакраменто, оказалась неудачным предприятием, и Шарон приехал в Сан-Франциско. Десять лег он занимался торговлей недвижимостью и сумел сколотить капитал в 150 ООО долларов.

Теперь, летом 1864 года, раздраженный «горничными и отставными шерифами, взлетевшими на головокружительную высоту в финансовом мире», он тщательно изучил перспективы Комстока и решил вложить свои 150 000 в рудник «Норт-Америкен», тысяча акций которого уже принадлежала ему, поскольку верил, что ведущийся в то время судебный процесс будет решен в пользу «Норт-Америкен». По его расчетам, рудник «Овермен» стоял на золотом дне, по жила его должна была свернуть в сторону «Норт-Америкен». Шароп был уверен, что загребет миллионы. Вместо этого группа маклеров прибегла к такой подтасовке, что им мог бы позавидовать любой покерный шулер, продавая Шарону - его;ке собственные акции по завышенной цене. Он потерял свои 150 000 долларов, свой красивый дом на Стоктон-стрит, свои последние запасы и вынужден был обратиться с просьбой к своему другу полковнику Джону Фраю сопроводить его в контору Ролстона в Банке Калифорнии и попросить о работе. На этот раз Шарон отнесся к проигрышу без всякой элегантности. Сделавшись посмешищем Сан-Франциско, оп стал холодным, озлобленным человеком… дожидающимся возможности отомстить.

Это был один из самых неудачных моментов для обращения с просьбой к Билли Ролстону: заслуживающие доверия специалисты только что доложили ему о том, что Комсток залит водой и истощен, что нет никакой возможности преодолеть глубину в пятьсот футов, на которой сейчас остановились все разработки. Хотя установленные в последнее время Дидесхаймером насосы работали па полную мощность, штреки представляли собой отстойники бурлящей горячей воды, которая устремлялась в забои из подземных вулканических рек.

Акции Комстока на бирнсе Сан-Франциско покатились вниз. Курс акций «Гулд энд Кэрри», по которым выплачивались дивиденды в 125 долларов па акцию, упал с С300 до 2400, а потом и до 900 долларов за акцию; курс акций «Офира» упал с 1580 до 300 долларов. Все новоявленные богатства Сан-Франциско уплывали в ту самую дыру, из которой они выплыли. Ролстон вложил 3 000 000 долларов из принадлежащих Банку Калифорнии денег в прииски Комстока и еще больше - в кузницы, фабрики и литейные цеха Сан-Франциско, которые снабжали Комсток. Кроме того, контрагенты Банка Калифорнии в Вирджипия-Сити, выступив в качестве кредиторов, скрылись, превысив свои счета.

Должностью, которой добивался Уильям Шароп, был пост распорядителя счетами банка в Вирджиния-Сити. Ролстон был уверен, что месторождения Маунт-Дэвидсон не исчерпали себя, но оп отнюдь не был уверен в том, что именно этот холодный, озлоблеппый, потерпевший пора- жепие человек, стоявший сейчас перед ним, способен вернуть Комстоку его прежнее место. Чтобы сделать приятное полковнику Фраю, своему тестю, он дал Шарону возможность попробовать себя, убедив сомневающийся совет тем, что Шарон - непревзойденный игрок в покер и что если уж кто им нужен сейчас в Уошоэ, то это имеппо хороший игрок в покер.

Уильям Шарон обладал первоклассным умом и железной выдержкой, и если унизительное поражение па бирже убило его душу, то Комсток дорого заплатит за это.