Эффект Грэхема

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ДЖИДЖИ

Воспользуйся словами

Спустя три секунды после падения шайбы, я понимаю, что колледж Провиденса собирается убить нас.

Предполагалось, что это будет товарищеский матч. Да, он проходит на общих основаниях. Мы в полной экипировке, и в том же составе, в котором будем в течение действующего сезона. Но есть негласное правило, что на таких матчах ты не выкладываешься на сто процентов. Зачем рисковать получить травму ради игры, которая даже не засчитывается? Просто покажи толпе хорошее шоу. Всю выручку от продажи билетов получает благотворительный фонд по борьбе с детским раком, а в перерывах детей, чьи родители купили билеты по-дороже, катают по льду на маленьких санках. Это должно быть мило и забавно.

Вместо этого я буквально веду борьбу на выживание.

Девушки из Провиденса давят с ходу. Они проносятся мимо синей линии, как гиены. Наш вратарь Шеннон — труп. Вернее, она все еще жива, но ранена, и они чувствуют запах ее крови. Они стреляют по ней, пока наши защитники мчатся, пытаясь спасти ее.

Наконец, мой товарищ по команде выбрасывает шайбу из нашей зоны только для того, чтобы она остановилась из-за ледяной стружки. Блядь. Теперь борьба идет слева от наших ворот.

У нас остается пять минут до конца первого периода, а я вспотела, будто вышла из парной в спортзале.

Центровая соперников ухмыляется мне.

— Уже веселишься? — насмехается она.

— Это гребаная благотворительная игра, Бетани, — рычу я, готовясь пригибаться. — Успокой свои сиськи.

Она цокает себе под нос, пока судья становится на позицию.

— Давай, Грэхем. Ты всегда должна отыграть свою лучшую игру, независимо от обстоятельств.

Чушь собачья. Они пытаются что-то доказать. Что, я не знаю. Мы даже не извечные соперники, какими были Иствуд и Брайар. Это должен был быть афигенно веселый вечер. Они все портят.

Толпа кричит, когда Бетани выигрывает вбрасывание. Она отдает пас своему правому нападающему, которая пробивает и забивает.

И первая кровь достанется Провиденсу.

Только когда я возвращаюсь на скамейку, кусочки головоломки складываются вместе.

Ками смотрит на меня и шипит:

— Тренеры сборной США здесь.

Я замираю.

— Что? Серьезно?

— Ага, Нила только что услышала это от одного из судей.

Я поворачиваюсь к нашей подруге по команде Ниле за подтверждением, прежде чем понимаю, что она на льду борется за собственную жизнь. Провиденс жестко проходится по нам.

Тогда я ищу на трибунах Алана Мерфи, главного тренера сборной США. Это бесполезное занятие. Одна из моих любимых больных тем — сцены в фильмах, где огромная аудитория, тысячи людей на трибунах, и каким-то образом герою или героине удается встретиться взглядом с одним конкретным человеком, и вся толпа исчезает, когда они поддерживают этот очень целенаправленный зрительный контакт.

Ложь. Вы ничего здесь не увидете. Только море неразличимых лиц.

— Почему они здесь? — Я требую ответа.

— Я не знаю. Может быть, они связаны с благотворительностью?

Или, может быть, они здесь на разведке.

Дерьмо, а мы там играем как мусор.

Это знание разжигает огонь у меня под задницей. Эдли кричит, требуя смены, и я жду, пока мои товарищи по команде доберутся до бортов, прежде чем выпрыгнуть.

Мои коньки касаются льда как раз в тот момент, когда Уитни передает мне шайбу. У Провиденса своя смена. Это самый неподходящий момент для них, который дает мне прекрасную возможность сыграть. Несвоевременная смена может повлиять на ход хоккейного матча, и это первая ошибка другой команды с начала игры.

Я не теряю времени, извлекая выгоду из их ошибки и отрыва, который она мне обеспечивает. Воздух свистит у меня в ушах, когда я лечу к воротам соперника. Один защитник пытается поймать меня и не может. Я обыгрываю ее, затем обыгрываю ее партнера, отвожу руку назад и нанося удар.

Гол.

Я слышу оглушительный рев толпы. Громкий стук клюшек по доскам, знак одобрения моих товарищей по команде, эхом разносится по переполненной арене. Камила проносится мимо и шлепает меня по руке.

— Да, детка! — кричит она, затем у нас еще одна пересменка, и за дело берется второе звено.

Когда раздается сигнал об окончании первого периода, мы играем вничью 1-1.

Второй период проходит с такой же интенсивностью, как и первый. Это битва в обороне, оба нападения жестко пресекаются. Я несколько раз путалась за воротами Провиденса. Это мое нелюбимое место. Я меньше многих других игроков, из-за чего мне трудно выигрывать схватки за сеткой. У меня для этого не хватает плеч. Папа всегда высмеивает мои изящные плечи.

К счастью, я быстра, поэтому обычно могу выпутываться оттуда. Вместо того, чтобы сражаться, я пытаюсь отдать в упор пас Ками, но его перехватывают. Следующее, что я помню, мы снова преследуем их. Остаток третьего периода проходит в том же духе. Огромное давление. Высокие скорости.

Провиденс ведет со счетом 2-1 вплоть до последних сорока секунд, когда Нила разыгрывает комбинацию за воротами. В отличие от меня, там она в ударе. Она отвлекает их вратаря, затем умудряется забросить шайбу перед сеткой, прямо в клюшку Уитни, которая ждала этой подачи.

Организаторы благотворительной акции шепчут тренеру Эдли, что они не хотят, чтобы все закончилось вничью, поэтому мы проводим финальную серию буллитов, которую Брайар уверенно выигрывает, потому что никто не может переиграть меня. Никто.

И вот так мы выигрываем благотворительную игру, также известную как Смертельный поединок.

— Господи Иисусе, — стону я по дороге в раздевалку. — Это было глупо.

Все мои товарищи по команде выглядят одинаково измотанными.

— Я думала, что в форме! — Кричит Нила. — Типа, в межсезонье я была тяжела на подъем. Мои руки похожи на желе. — Она поднимает их, затем опускает, как мокрую лапшу.

Тренер входит в раздевалку до того, как все начинают переодеваться.

— Это был чертовски хороший хоккей, — говорит он нам, восхищенно оглядываясь по сторонам. Затем он закатывает глаза. — Хотя я не уверен, какую часть фразы “поберегите силы для открытия сезона” вы не поняли, — заканчивает он, имея в виду речь, которую произнес перед началом игры.

— Вы нас знаете, ничего не ничего не можем с собой поделать, когда оказываемся на льду, — щебечет Уитни.

Он вздыхает.

— Я так понима, кто-то сказал вам, что Брэд Фэрли на трибунах?

— Ага, — говорит она, и все смеются.

Все, кроме меня. Потому что у меня в жилах застыла кровь.

Брэд Фэрли?

Беспокойство сжимает мой живот, скручиваясь в узел.

— Что случилось с Аланом Мерфи? — Выпаливаю я.

— Он выбыл, — говорит Эдли. — Начальство говорит о медицинских причинах. Они держат это в секрете, но я думаю, что у него мог быть сердечный приступ или несколько.

— Господи, с ним все в порядке? — спрашивает Уитни.

— Я думаю, что он все еще в больнице, но это все, что я знаю. Хоккей США поручили эту работу Брэду Фэрли, их тренеру нападающих. Он хорош. Заслуженное повышение. — Эдли направляется к двери. — Хорошо. Переодевайтесь. Увидимся в автобусе.

Все снова начинают переговариваться между собой, когда девушки направляются к душевым. Мои нервы только усиливаются, пока я смываю с себя пот и усталость. Я не мою голову, просто собираю ее в мокрый пучок на макушке, одеваюсь и торопливо выхожу из раздевалки.

Я хочу найти Брэда Фэрли, но не уверена, что ему сказать. Мы не разговаривали несколько лет. Полагаю, я могла бы притвориться, что спрашиваю о его дочери Эмме, но в зависимости от того, как много она рассказала своему отцу, он может понять, что это всего лишь предлог. Потому что мне наплевать, как поживает Эмма Фэрли.

Тем не менее, я не могу просто позволить главному тренеру национальной сборной покинуть это здание, не попытавшись хотя бы оценить, в какую сторону направлены его мысли. Я уже должна была что-то услышать. То есть я должна была что-то услышать, если они рассматривают меня в качестве кандидата в сборную. Я знаю, что одну девушку из Висконсина уже попросили потренироваться с ними, так что они, должно быть, находятся в процессе укомплектации своего состава. Уже пора; впереди все важные матчи, такие как Турнир Четырех Наций в ноябре и Матч Соперничества США и Канады в феврале. А в следующем феврале состоится самая важная игра из всех. Олимпийские игры.

Боже. Я, блядь, хочу этого.

Я многого не прошу. Я никогда не была одной из тех избалованных девчонок, которые просят у папочки пони и требуют тщательно продуманной вечеринки сладкие шестнадцать. Конечно, мы с Уайаттом провели наш шестнадцатый день рождения, наблюдая, как наш отец выигрывает седьмую игру важнейшей серии плей-офф. Его команда не выиграла Кубок в тот год, но все равно довольно круто провести свой день рождения в ложе владельцев ТД Гарден.

Однако вот это. Я хочу этого. Хочу этого так сильно, что чувствую его вкус.

К моему удивлению, нет необходимости выслеживать Фэрли, как собака-сапер. Он зовет меня по имени, как только я выхожу в вестибюль.

— Мистер Фэрли, здравствуйте, — окликаю я в ответ, пытаясь подавить свое нетерпение. — Давно не виделись.

— Так и есть, — соглашается он. — Сколько уже? Года три?

— Около того.

Я сокращаю расстояние между нами, моя хоккейная сумка перекинута через плечо.

Мистер Фэрли невысокого роста, но сложен как танк, с бочкообразной грудью и толстой шеей. В юности он играл в хоккей, но не добился большого успеха в профи, в основном из-за своего роста. В конце концов он занялся тренерской деятельностью, где добился успеха. По-видимому, сейчас еще больше.

— Поздравляю с победой.

— Я не ожидала такой конкурентной игры, — с сожалением отвечаю я.

Он кивает.

— Хорошо отработала с буллитами.

— Спасибо. И я слышала, вас тоже можно поздравить. Тренер Эдли сказал нам о назначении главным тренером сборной США.

В его глазах читается гордость.

— Да, спасибо. Я с нетерпением жду возможности возглавить команду. Выиграть несколько медалей.

— Звучит здорово... — Я делаю паузу, надеясь, что он заполнит это пространство. Молюсь, чтобы он сказал мне что-нибудь, что угодно, любой намек на то, каким он видит состав команды.

Но он ничего не говорит.

Я неловко продолжаю.

— Я имею в виду, это и так понятно, но я бы хотела попасть в состав.

Еще один кивок.

— Конечно. Прямо сейчас мы рассматриваем нескольких игроков. В этом году собралась действительно динамичная группа игроков из колледжа.

Чушь собачья.

Я проглатываю это слово, стараясь не огрызнуться. Я ни в коем случае не высокомерна, но я знаю каждого игрока в хоккее НАСС, включая новичков. Некоторые из них демонстрируют потенциал, но, по большей части, среди всех команд первого дивизиона есть лишь несколько выдающихся игроков. И я определенно нахожусь в первой десятке, если не в пятерке.

— Что ж, приятно это слышать. Я не знаю, сколько игроков из колледжей обычно входят в состав, но...

— Около тридцати-сорока процентов, — отвечает он.

Это заставляет меня замолчать.

Черт. Это жестокая статистика. Учитывая размер состава, если свободных мест всего несколько, это означает, что он выберет двух, максимум трех игроков из колледжа.

— Как я уже сказал, — продолжает он, заметив выражение моего лица, — мы рассматриваем нескольких игроков, но, конечно, ты одна из них. Твой талант неоспорим, Джиджи. Конечно, есть небольшие проблемы, над которыми нужно поработать, но они есть у всех.

— Какие проблемы? — Я спрашиваю слишком быстро, а потом понимаю, что это может прозвучать так, будто я оскорблена критикой. Поэтому, спешу добавить: — Я была бы рада любым советам, которые вы сможете мне дать. Я всегда хочу улучшить свою игру.

Он поджимает губы.

— Это та же проблема, с которой ты сталкиваешься всегда. Ты неэффективна за воротами.

На этот раз я действительно огрызнулась, потому что он ведет себя так, как будто эта “проблема” некая ахиллесова пята, которая мучила меня годами, мешая добиться какого-либо успеха. Это чушь. У каждого игрока есть свои сильные и слабые стороны.

— Это отличное замечание, спасибо. Я поговорю об этом с тренером Эдли. — Затем, поскольку я знаю, что это будет заметно, если я не спрошу о ней, я заставляю себя спросить: — Кстати, как дела у Эммы? Она в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, верно?

— У нее все хорошо. Она действительно раскрылась на Западном побережье. Сейчас получила небольшую роль в пилотном фильме.

— Круто, — лгу я.

Мне не нравится слышать, что с ней происходят хорошие вещи, и я ненавижу эту мелочную черту. Мне не нравится считать себя мелочной.

— Я передам, что ты спрашивала о ней.

Пожалуй, не стоит, думаю я.

Но легкая напряженность в его голосе подсказывает мне, что он все равно не собирался передавать мои наилучшие пожелания. Да... она точно отравила этот колодец.

— Что ж, было приятно повидаться с тобой, Джиджи. Я вижу еще кое-кого, с кем мне нужно поговорить.

Он похлопывает меня по руке. А потом, к моему полному ужасу, он направляется к Бетани Кларк, капитану команды Провиденс.

Это шутка? Бетани, может, и провела сегодня хорошую игру, но она и близко не сравнится с моим уровнем игры. Это как пощечина. Мое горло сжимается от зависти и негодования, когда я выхожу на улицу. Мне все еще холодно, даже когда я выхожу на влажный воздух.

Я уже на полпути вниз по ступенькам, когда снова слышу свое имя.

— Джиджи, подожди.

Я оглядываюсь через плечо и вижу Люка Райдера, слоняющегося у подножия лестницы слева от меня. Он направляется ко мне, длинные ноги обтянуты выцветшей джинсой. На нем также черная футболка и кепка Брюинз с низко опущенным козырьком, почти закрывающими глаза.

На моем лбу появляется морщинка, когда я спускаюсь вниз, чтобы встретить его на тротуаре.

— Что ты здесь делаешь?

Он пожимает плечами.

— Воспользуйся словами, Райдер.

Я сейчас не в настроении слушать его разговорный стиль пещерного человека. Отказ Брэда Фэрли до сих пор бурлит у меня в крови, как аккумуляторная кислота.

Райдер приподнимает кепку и проводит рукой по волосам, приглаживая их, прежде чем снова надвинуть ее на глаза. Это движение привлекает мое внимание к его правому запястью и браслету на нем. Сплетенный из черных и серых нитей, как те браслеты дружбы на островных курортах, которые местные жители пытаются обманом заставить вас купить. Он старый и потертый, как будто он носит его целую вечность.

— Просто пришел на твою игру.

— Хорошо. Странно. Но ладно. — Я смотрю на него, ошеломленная. — Тебе понравилось?

Он начинает пожимать плечами, но потом видит мое лицо и останавливается.

— Было более драматично, чем я ожидал, — шутливо говорит он. — А еще не нужно было соглашаться на буллиты.

— Ты думаешь, надо было закончить ничьей?

— Нет, я имею в виду именно то, что сказал — не нужно было соглашаться на буллиты. Ты могла бы довести свою команду до победы в третьем периоде.

— Знаешь, большинство людей сделали бы мне комплимент за то, что я выиграла эту серию, — замечаю я.

— Это то, что тебе нужно? Чтобы тебе говорили, какая ты хорошая девочка?

От его насмешливых слов у меня разгорается жар прямо между ног.

Вау.

Ладно.

Я не ожидала, что мое тело так отреагирует. И мне не нравится, что это произошло. Тем более, что сейчас я должна была бы злиться. Он буквально только что сказал мне, что я — причина, по которой мы вообще дошли до буллитов.

— Я не уверена, может ты не увидел, — говорю я натянуто, — но давление на нас было сумасшедшим.

Райдер не отвечает.

— Что? — Я ворчу.

По-прежнему ничего.

Я бросаю свою хоккейную сумку на тротуар, и она приземляется с глухим стуком. Скрещивая руки на груди, я бросаю на него мрачный взгляд.

— Продолжай. Поделись своими мыслями.

Он встречается со мной взглядом.

— Ты паникуешь за воротами.

Осуждение режет меня, как тупой нож.

Обычно я бы спокойно восприняла это, впитала критику и рассматривала бы ее как конструктивную, не позволяя ей так глубоко ранить меня. Но он повторяет то же самое, что и Фэрли, а это последнее, что мне сейчас нужно.

Теперь уже двое мужчин говорят мне, что я отстой за воротами?

— Когда на тебя оказывают давление в чужой зоне и нет другого выбора, ты должна автоматически уводить шайбу к дальней стороне ворот, — говорит Райдер, когда я не отвечаю. — Вместо этого ты паникуешь и пытаешься делать плохие передачи, и тебя перехватывают. Что и произошло в третьем периоде.

Думаю, он мне больше нравится, когда молчит.

Мои челюсти сжимаются так сильно, что коренные зубы начинают пульсировать. Игнорируя его грубую оценку моей отстойности, я разжимаю челюсть, чтобы спросить:

— Зачем ты на самом деле здесь?

В его темно-синих глазах мелькает что-то похожее на дискомфорт. Я ожидаю, что он будет тянуть время или вообще не ответит, но он удивляет меня своей прямотой.

— Твой отец был вчера на нашей тренировке.

— И что?

Райдер снова поправляет поля своей кепки.

— Он сказал, что каждое лето проводит лагерь "Хоккейных королей". Я надеялся...

— О, черт возьми. — Я точно знаю, к чему это ведет, и это бесконечно раздражает меня. — Серьезно? И ты туда же?

— Что?

Я беру свою сумку и перекидываю ремешок через плечо.

— Ты знаешь, сколько парней приставали ко мне за эти годы, просто чтобы быть поближе к моему отцу? Это не первое мое родео.

Я качаю головой, проглатывая растущую враждебность. Но я скажу, по крайней мере, Райдер прямо об этом говорит. Он не пытается пригласить меня на ужин, где он будет держать меня за руку и шептать ласковые слова, а потом попросит об одолжении.

Не смотря на все мои усилия, это горькое чувство всплывает наружу. Я и так была в плохом настроении до того, как он застал меня врасплох, а теперь чувствую себя в тысячу раз хуже.

— Я знала, что ты придурок, но это новый уровень. Ты появляешься здесь, оскорбляешь мою игру, а потом хочешь использовать меня, чтобы подобраться к моему папе?

Он пожимает плечами в своем фирменном жесте.

— Что?

— А ты как будто его не используешь?

Я напрягаюсь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы занимаемся в здании под названием Центр Грэхема. — Он смеется без особого юмора. — Если это не кумовство в действии, то я не знаю, что это такое.

Мои щеки пылают. Я знаю, что они краснеют с каждой секундой.

— Ты намекаешь, что я не смогла бы сама поступить в Брайар?

— Я говорю, что ты хороша, но я уверен, что твоя фамилия уж явно не мешает.

Я изо всех сил пытаюсь успокоиться. Дышу глубоко.

Тогда я говорю:

— Пошел ты.

И ухожу, потому что я полностью закончила этот разговоро. Я не собираюсь его развлекать.

Он не идет за мной, и я закипаю, когда через минуту сажусь в автобус команды.

Райдер ошибается. Брайар — и полдюжины других крупнейших хоккейных университетов — умолял меня поступить не из-за моей фамилии. Они хотели заполучить меня, потому что я хороша. Нет, потому что я великолепна.

Я знаю что я великолепна.

Но это не мешает плотине неуверенности прорваться, а потоку сомнений просочиться в мою кровь.