Эффект Грэхема

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

РАЙДЕР

Она трахает меня, братан

— Это полная чушь. — Кейс пинает камень, пока мы стоим с краю шоссе, как пара диккенсовских сирот.

Мы до сих пор не набрались смелости зайти в лес. Все еще топчемся на гравийной обочине, где Колсон то и дело пинает камешки и смотрит в свой телефон.

Я хмуро смотрю на него.

— Тебе следует поберечь аккумулятор.

— Да ладно. На самом деле он не собирается оставлять нас здесь на всю ночь.

— Почти уверен, что собирается, братан.

Кейс прищуривает глаза.

— Он выдал нам швейцарский армейский нож и зажигалки, — говорю я с резким смехом. — Конечно, он не вернется. Сегодня мы здорово разозлили его этим пенальти.

— Да. Мы это сделали.

Колсон делает шаг вперед и всматривается в темную дорогу. Ни одна машина не проехала мимо с тех пор, как автобус оставил нас позади.

— Здесь есть действующие серийные убийцы? — спрашивает он. — Типа, какой-нибудь дорожный убийца, промышляющий на Западном побережье? Как думаешь, на Восточном побережье такой есть?

— А что? Боишься? — Я издеваюсь.

— Нет. Я просто чувствую себя здесь незащищенным. Знаешь что. Нахер все. Я собираюсь разжечь костер.

Сказав это, Колсон направился к лесу. Серебристые полосы на его черной хоккейной куртке поблескивают в лучах лунного света, пробившегося сквозь клочок облаков.

— Ты идешь? — Он оглядывается через плечо.

— Да, как скажешь.

Я засовываю руки в карманы и следую за ним. Мы позволяем луне освещать путь. Поскольку мы находимся буквально на обочине дороги, готовой тропинки нет, но есть несколько протоптанных участков, так что нам удается зайти глубже в лес, не спотыкаясь о кусты.

— Ты хочешь попытаться вернуться в Гастингс пешком? — Спрашиваю я.

— Боже, нет. А ты? — недоверчиво парирует он. — Я не могу вот так искалечить свои ноги. Завтра мы должны быть в тренажерном зале. Мне нужно будет делать становую тягу.

Хорошая мысль.

— Осталось всего восемь часов. Мы выживем. — Он останавливается на небольшой полянке среди деревьев и одобрительно кивает. — Это место подойдет. Пошли. Давай поищем какие-нибудь ветки, чтобы развести огонь.

Мы разделились, чтобы прочесать окресности. Я шарю по лесу в поисках хвороста и веток, а также нахожу несколько толстых сломанных деревяшек, которые могли бы послужить приличными поленьями для костра. Когда мы снова собираемся на поляне, Колсон уже соорудил яму, используя кучу здоровенных камней.

— Мило, — говорю я, впечатленный.

— Спасибо. Я профи в этом. Моя семья часто ходит в походы. И не фальшивые походы, как семья Джи. Они все такие, у нас поход без удобств, а потом арендуют особняк на озере Тахо. Не-а. Моя семья должна буквально спать на камнях, иначе мой отец скажет, что это не считается.

Я не могу сдержать смех. Затем он стихает, когда я понимаю, что под семьей Джи он имеет в виду Грэхемов. Это означает, что он, вероятно, провел с ними много времени.

Джиджи привела его в свою семью. И вот он я, который трахает ее по большому секрету.

— У меня тут куча дерьма. — Я бросаю припасы на землю возле ямы с камнями и начинаю разводить костер.

Он, вероятно, не поверит, но я тоже знаю, как разжечь костер. Хотя и по другим причинам. У меня не было семьи, с которой я мог бы отправиться в поход.

— У тебя хорошо получается, — говорит он, кивая. — Ты делал это раньше?

Я киваю в ответ.

— Скауты? Кемпинг?

— Прятки, — криво отвечаю я.

— Что это значит?

Я пожимаю плечами. Я не большой рассказчик, но по какой-то причине решаю уточнить. Возможно, меня заразила Джиджи.

— Я рос в одной приемной семье, где отец часто прибегал к насилию по отношению к своей жене. Иногда становилось совсем плохо, поэтому всякий раз, когда это случалось, я брал палатку и уводил своих маленьких приемных сестру и брата в лес за домом. Иногда ночами было холодно, поэтому мы разводили костер, чтобы согреться. Хотя большую часть времени было больше дыма, чем огня. Мы знали, как его разжечь, но не знали, как поддерживать.

— Не волнуйся, я умею поддерживать.

Он достает зажигалку из кармана, наклоняясь над огнем. Он дует на искру, и вскоре пламя становится все выше и выше. Через несколько минут у нас разгорается яркий костер.

Я снимаю куртку и кладу на землю, прежде чем сесть на нее сверху. Кейс делает то же самое. А потом мы сидим в тишине. Ну, не в полной тишине. Мой желудок издает симфонию рычания и урчания, достойную Дэна Греббса. Обычно после игры я наедаюсь протеином и теперь умираю с голоду.

Словно прочитав мои мысли, Кейс говорит:

— Может, нам пойти поохотиться на гепарда или что-то в этом роде?

Я хихикаю.

— Да, на всех этих гепардов здесь, в лесах Новой Англии.

— Мы могли бы заняться заготовками, — предлагает он. — Я думаю, что некоторые ягоды все еще растут в октябре. И еще должен идти сезон черных грецких орехов.

— Чувак, я не собираю еду. Это твой проект.

Он хихикает.

— Мы выживем до утра. Хотя, думаю, у меня есть батончик гранолы. Мы можем съесть его и пакет с чипсами.

— Потрясающе, — мрачно говорит он.

И вот мы разделили поздний ужин, состоящий из картофельных чипсов и батончика гранолы с арахисовым маслом и шоколадом, который достали из кармана моей куртки.

Это будет долгая ночь.

Неудивительно, что именно Колсон в конце концов начинает обсуждать наши проблемы. Похоже, он больше любит говорить, чем я.

— Мы не можем продолжать заниматься этим дерьмом.

Я пожимаю плечами.

— Я знаю. Но я не могу заставить парней из Брайара признать нас.

— Это работает в обоих направлениях. Вам нужно захотеть, чтобы вас признали. — Он колеблется. — Когда вы, ребята, только пришли сюда, мы волновались, что вы отберете наши места. И — давай посмотрим правде в глаза, так и произошло. Гребаного Миллера больше нет. Он был хорошим другом.

Я киваю.

— Как и наш старый капитан. Шон. Он перевелся, когда услышал о слиянии, потому что не хотел иметь дело именно с тем, с чем имеем мы прямо сейчас.

— Тогда мы оба потеряли хороших парней. Но теперь это пройденный этап. Мы все в стартовом составе. И мы все хорошие игроки, — говорит он, хотя и неохотно.

— Мы все? — Сухо спрашиваю я.

— Да. Напрашиваешься на комплименты?

— Нет, я знаю, что хороший игрок. — Я делаю паузу, морщась. — И ты тоже.

Кейс ухмыляется.

— Больно это говорить, да?

— Немного.

— Все, что я хочу сказать, что мы со-капитаны. Нам нужно подавать пример другим парням. А немного лести и поощрения имеет большое значение.

— Может быть, нам удастся переубедить Дженсена насчет запрета домашних питомцев, — говорю я насмешливо.

Это вызывает у меня громкое фырканье.

— Весьма сомнительно. Отец Джиджи рассказал мне историю, стоящую за этим.

Мой интерес задет.

— Чувак. Расскажи мне.

— Кажется, пару десятилетий назад у команды был домашний поросенок, и один из парней привел его на окружную ярмарку в Нью-Гэмпшире. Он думал, что свинья просто получит ленточку, как самая симпатичная или что-то в этом роде. Поворот сюжета: победивший участник превратился в бекон.

Срань господня. Шейн был прав. Они действительно съели своего питомца.

— Это травмирует, — говорю я.

— По-настоящему.

Некоторое время мы молчим, уставившись в огонь. Кейс добавляет еще одно полено, тыча в него тощей веткой.

— Что произошло в автобусе? — внезапно спрашивает он. — Та история, которую Назем пытался рассказать, прежде чем Джордан остановил его. Зачем вы проводите этот мысленный эксперимент?

Я усмехаюсь про себя.

— О. Это все благодаря нашему постоянному идиоту. Итак, Патрик, который Мальчишка из Канзаса, влюбляется через день. В начале прошлого сезона он встречает эту цыпочку на вечеринке и, конечно же, через несколько секунд планирует жениться на ней. У него случайно оказался ее телефон — я думаю, она попросила подержать, потому что у нее не было сумочки. Каким-то образом он оказывается в его рюкзаке, который он надевает на себя, когда мы направляемся играть в Сент-Энтони. Мы проехали половину пути, когда нас обогнали полицейские, включили сирены и остановили автобус.

— Потому что они думали, что он украл ее телефон? — Кейс смотрит недоверчиво.

— Нет, еще лучше, — говорю я со смешком. — Она вроде как уехала с какими-то друзьями в Дейтону и не знала, что телефон все еще у Пэтти — она думала, что просто потеряла его. Но ее отец в Род-Айленде ничего не слышал о ней больше двадцати четырех часов, не мог с ней связаться, и чувак запаниковал. Он позвонил в полицию, и они использовали приложение по поиску телефона и обнаружили, что он путешествует по межштатной автомагистрали. Они сразу же предположили, что ее похитили, и послали за нами три патрульных машины. Это было целое событие. Нас остановили на несколько часов, братан. Мы пропустили игру.

— Подожди, мне кажется, я это помню. Это было прямо перед плей-офф, и Иствуду пришлось уступить. Они сказали, что у всех желудочный грипп.

— Это была ложь. Буквально всех нас допрашивали о местонахождении этой цыпочки.

— Это дико.

— Я знаю. Гребаное безумие. Никто никогда не позволял Патрику забыть об этом. Хотя я почти уверен, что он совсем забыл о ней, учитывая, что с тех пор он влюблялся по меньшей мере шестьдесят пять раз. Но да, в качестве наказания нам не разрешили пользоваться телефонами в автобусе до конца сезона, что глупо, потому что Патрик дебил не по вине наших телефонов. Но внезапно у нас не стало телефонов, которые могли бы развлечь нас, поэтому мы начали задавать такие вопросы, как, что бы ты предпочел, или что бы ты сделал, если и это стало чем-то вроде того, что мы делаем сейчас перед играми. Однажды возникшее суеверие остается с нами навсегда. — Я прищуриваюсь, когда кое-что приходит мне в голову. — Я только что понял — оба наших суеверия связаны с чертовым Патриком. Мальчишка — сущая угроза.

— А какое второе суеверие?

— Однажды он случайно написал Я тоскую по тебе в наш групповой чат. — Я фыркаю. — Так что теперь мы тоже это делаем.

— Подожди, так вот о чем вы все переписываетесь перед игрой? — У Колсона отвисает челюсть, когда он смотрит на меня. — Вот почему мы продолжаем проигрывать! Потому что этого не делает вся команда.

Я нисколько не удивлен, узнав, что он такой же суеверный, как и все мы.

— Ну, мы выиграли один, — отмечаю я.

— Ага. А потом проиграли все остальные. — Он упрямо выпячивает подбородок. — Я не признаю ничьи. Ничья — это проигрыш.

— Согласен. Ненавижу, когда люди говорят иначе. — Я выдохнул. — Я не знаю. Может, тогда нам создать новый групповой чат.

Слова, которые я никогда не думал, что услышу из своих уст, потому что я ненавижу как чаты, так и группы.

— Что ж, теперь нам нужно попробовать это сделать, — настаивает Кейс. — Мы не можем продолжать проигрывать.

Я тоже с этим согласен.

Он снова подходит к огню. Бледно-оранжевые угольки танцуют и уплывают в темноту.

Затем он говорит:

— Обычно я не такой мудак.

— О. — Я делаю паузу. — А я обычно именно такой.

Он хихикает.

— Это я уже понял. Но... я... нет. Просто в последнее время было тяжело. Я пережил расставание.

По мне пробегает волна дискомфорта.

— Теперь мы поговорим о девушках?

Он смотрит на часы.

— Ну, сейчас одиннадцать часов, и я еще не готов к тому, чтобы меня растерзал медведь, пока я сплю, так что... да, я думаю поговорим.

— Ты и Грэхем, да? — Я сохраняю небрежный тон.

— Да. Мы были вместе с начала первого курса. Расстались в этом июне. — Он закусывает губу. — Это до сих пор не укладывается в голове.

— Что случилось? Она бросила тебя или наоборот? — Я эгоистично стремлюсь получить некоторые подробности о расставании. Я бы никогда не спросил Джиджи, но Кейс — другое дело.

— Она бросила меня, — говорит он категорично. — Через неделю после того, как сказала, что любит меня, не меньше.

Я морщу лоб. Признаюсь, я не очень хорошо разбираюсь в ситуации я тебя люблю, но кажется странным, что ни один из них не говорил этого больше года после начала отношений. Хотя, может быть, это нормально? Я никогда не произносил этих трех слов ни одной девушке. Насколько я знаю, людям требуется время, чтобы произнести это.

— Я облажался. И я, честно говоря, думал, что мы сможем преодолеть это, но она мне больше не доверяет, и это чертовски убивает, понимаешь?

Я сочувствую этому парню. Потому что в его голосе слышна неподдельная боль.

Теперь я чувствую себя полным мудаком. Потому что он понятия не имеет, что мой член был внутри нее прошлой ночью.

— Это я все испортил, — говорит он грустным, далеким голосом. — Гребаный идиот.

— Ты ей изменил? — Спрашиваю я. Я не из тех, кто говорит с подтекстом.

Он опускает голову на руки, со стоном утыкаясь в ладони.

— Неважно. Да. Я изменил. И я не думаю, что она когда-нибудь простит меня. — Еще один стон. — Я больше не знаю, что делать. Что мне делать? Я думаю, она та самая.

Если бы она была той самой, он бы не думал. Он бы знал это.

И если бы она была той самой, он бы не переспал с кем-то другим.

Но я держу эти мысли при себе. Большую часть времени я мудак, но даже я не могу пнуть человека, когда он в упадке.

— Так что да. В последнее время я был придурком, — признается он. — Я не знаю, как выплеснуть все это разочарование, понимаешь? Она отстраняется от меня. А я скучаю по ней. Я постоянно думаю где она и что делает.

Она трахает меня, братан.

И это я тоже держу при себе.