ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ДЖИДЖИ
В предвкушении
Мы с Райдером молча выходим из дома. Я снова смотрю на него, желая сказать, что он хорошо выглядит, но он не сделал комплимента моему внешнему виду, поэтому я ничего не говорю.
— Это мой, — говорю я, указывая на белый внедорожник, припаркованный у обочины.
Я сажусь на водительское сиденье. Он садится на пассажирское. Мы пристегиваемся. Его молчание затягивается, когда я завожу двигатель.
Наконец, я бросаю на него взгляд.
— Послушай, я знаю, что ты собираешься болтать со скоростью метра в секунду во время поездки на машине, поэтому умоляю тебя, иногда давай моим ушам немного отдохнуть, хорошо?
Он фыркает.
— Ладно, Люк, поехали.
— Не называй меня так, — бормочет он.
— Разве это не твое имя? — Я закатываю глаза.
— Никогда не нравилось, поэтому я предпочитаю Райдер.
Я думаю, что имя Люк в некотором роде сексуальное, но твердость его взгляда говорит мне, что это не та тема, чтобы дразнить его. Поэтому я просто пожимаю плечами и переключаю рычаг на режим вождения.
— Дженсен сказал, почему выбрал тебя для этого ужасного концерта? — Я спрашиваю с любопытством.
— Это не он выбирал меня. Это сделала пиарщица. — Он продолжает с ноткой сарказма. — Она считает, что раз меня выбрали под номером один на драфте, то это поможет в общении с потенциальными спонсорами.
— А она понимает, что ты физически не способен общаться? — Вежливо спрашиваю я. — Потому что, кто-то же должен был предупредить ее.
— Кто-то должен был.
Затем, словно в подтверждение моей точки зрения, он не произносит больше ни слова, в то время как я делаю все, что в моих силах, чтобы изменить это.
Я пытаюсь обсудить состав, выбранный Дженсеном. Я жалуюсь на то, что мы застряли на этом мероприятии. Я рассказываю ему о своем расписании предстоящих занятий. Между тем, он общается с помощью ворчания, вздохов и пожимания плечами, а также короткого списка выражений лица, в зависимости от эмоций. Один взгляд выражает явную скуку — это его стандартный. Другой... не совсем презрение, но что-то вроде недоверия с оттенком замешательства, типа: Ты все еще разговариваешь со мной?
В конце концов я сдаюсь. Я прокручиваю свои плейлисты и выбираю трек. Через несколько секунд до меня доносится знакомый успокаивающий голос.
— Зов канадской пустыни пришел ко мне, когда я был молодым человеком, едва начавшим выпивать, но все же достаточно взрослым, чтобы путешествовать по суровому и часто жестокому ландшафту в надежде на самопознание.
Голова Райдера поворачивается к водительскому сиденью. Я вижу это краем глаза.
— Слуховой опыт, столь же разнообразен, сколь и вызывающий воспоминания, я растворился в шуме ручья, тяжелом хрусте копыта лося по зарослям подлеска, сладкой песне королька в золотой кроне вдалеке. Этого было достаточно, чтобы у меня перехватило дыхание. А теперь... позвольте мне отвести вас туда.
Начинается трек, из динамиков доносится хлопанье крыльев (я предполагаю, что они принадлежат корольку в золотой кроне). Вскоре симфония дикой природы заполняет машину.
У нас остается около десяти минут, прежде чем Райдер заговорит.
— Что это за херня?
— Горизонты с Дэном Греббсом, — говорю я ему.
Он пристально смотрит на меня.
— Ты говоришь это так, как будто я должен знать, что или кто это.
— О, Дэн Греббс потрясающий. Он фотограф-натуралист из Южной Дакоты, который сбежал из дома в шестнадцать. Какое-то время он ездил на поездах, путешествуя по стране, играл на гитаре, фотографировал. Потом однажды он импульсивно обменял свою гитару на профессиональный звукорегистратор и купил билет на корабль, направлявшийся в Южную Америку. Он не смог остановиться и с тех пор объездил весь мир, работая над своими звуковыми ландшафтами. Он записал так много разных альбомов. Это его серия о дикой природе.
— Иисус Христос.
— Что ты имеешь против дикой природы? Она слишком хороша для тебя?
— Да, дикая природа слишком хороша для меня. Это именно то, о чем я подумал.
Я борюсь с улыбкой и уменьшаю громкость.
— Я использую эти треки для медитации. Способ успокоить голову, когда все становится слишком громким. Жизнь, — уточняю я, хотя он и не спросил, что я имею в виду. — Ты должен знать, о чем я. Хоккейный мир может быть таким громким. Иногда его просто нужно успокоить. Попробовать немного ослабить давление, понимаешь?
Он снова переводит взгляд, и я воспринимаю это как разрешение продолжать.
— Все время так много давления. — Я сглатываю. — И хуже всего то, что я знаю, что большую его часть сама возлагаю на себя. Эта... эта необходимость быть лучшей. Все гребаное время. Эй, кстати, сколько в час ты берешь за свои услуги психотерапевта? И спасибо, что не спрашиваешь меня, что я при этом чувствую. Однажды я была у такого психотерапевта, и это буквально все, о чем она спросила за все время. Что ты при этом чувствуешь? И что это заставляет тебя чувствовать? Как насчет этого, что это заставило тебя чувствовать?
— Ты когда-нибудь перестанешь говорить? — Райдер спрашивает меня.
— Ты когда-нибудь начнешь говорить? — Я спрашиваю его.
Он вздыхает.
— Значит, Дэн Греббс.
Я прибавляю громкость, и это все, что мы слушаем в оставшиеся сорок минут поездки в город. Певучие крики гагар и жалобный вой волков превращают машину во что-то большее, чем мы являемся.
Следуя указаниям GPS, я понимаю, что мы будем проезжать в двух милях от моего собственного дома в Бруклине. Пригород, который с трех сторон окружен Бостоном, вероятно, является самым богатым районом в Массачусетсе. Ну, или в самом начале этого списка.
Мне почти неловко признаваться в этом, когда я говорю:
— Я выросла в трех кварталах отсюда.
В поле зрения появляются мерцающие огни загородного клуба. Этот клуб — один из старейших в штате. Раскинувшиеся холмы и двадцать семь лунок, за которые получают награды, украшены пышными садами. Поле для гольфа великолепно смотрится в темноте, а историческое здание клуба полностью освещено на фоне огромного чернильного неба.
— Дай угадаю, у твоей семьи есть членство в этом заведении, — бормочет Райдер.
— Нет, но они изо всех сил пытались завлечь нас, когда мне было около четырнадцати, — отвечаю я с печальной улыбкой. — Мама такая: Давай попробуем. Кто знает, может, нам понравится. Так что мы потратили целый день, пробуя. Папа ненавидит гольф и теннис, поэтому он поиграл в сквош и обнаружил, что ненавидит его еще больше, чем два предыдущих вместе взятых. Он украл ракетку, принес домой и сжег в нашем камине. Мама была раздражена, когда ей сказали, что дресс-код для женщин — только белый или пастельный. И это были еще цветочки, по сравнению с тем, что было у нас с Уайаттом. Мы постреляли по тарелочкам, и Уайатт разозлился, что я его обыграла, поэтому он отошел и попытался отобрать травку у одного из кухонных работников. — Я посмеиваюсь про себя. — В тот день мы поняли, что мы не семья из загородного клуба.
Я въезжаю на величественную кольцевую подъездную аллею и останавливаюсь позади BMW в очереди на парковку. На стоянке я отдаю ключи молодому человеку в белой рубашке поло и брюках цвета хаки. Он открывает мне дверь, и я слишком поздно осознаю, что не захватила с собой наличных, чтобы дать чаевые камердинерам. Однако Райдер нас прикрыл, сунув парню десятидолларовую купюру.
Я поднимаю брови, глядя на него.
— Тот еще транжира, — бормочу я, когда машина исчезает.
Он пожимает плечами.
— Эти бедняги в основном выживают на чаевых. Это меньшее, что я мог сделать.
Мы проходим через арочный проход к богато украшенным парадным дверям.
Райдер неловко тянет себя за воротник.
— Что теперь?
— Теперь мы общаемся.
— Пристрели меня, — умоляет он.
— Как ты относишься к убийству-самоубийству? Я могла бы легко убить тебя, но я не думаю, что смогу покончить с собой, поэтому тебе нужно будет убить меня, а после этого позаботиться о себе. Тебе комфортно будет так сделать?
Он смотрит на меня.
— Забудь, что я что-то сказал.
Мы входим в шикарный вестибюль, бок о бок, но с расстоянием в полметра между нами. Здесь пахнет деньгами. И выглядит ими, благодаря стенам, обшитым панелями из красного дерева, и белому мраморному полу. Мы называем свои имена возле столика, спрятанного в конце вестибюля, затем следуем по неброским указателям, установленным на мольбертах, в главный бальный зал. Там нас окружает море людей в смокингах и платьях.
Полуформальный, твою мать. Очевидно, все оделись в блэк тай.
Каждая свободная женщина, которую мы встречаем, восхищается Райдером. Обычно так и происходит с высокими великолепными мужчинами, но еще есть атмосфера, которую он излучает. Все мужчины здесь — ловкие, богатые профессионалы. Они бизнесмены, юристы, врачи. Тогда как Райдер… В нем есть что-то дикое. Это едва сдерживаемая мощь его тела. То, как он ходит. Напряженность в его глазах. То, как выражение его лица передает, что ему на всех насрать и он не беспокоится, что пришел сюда. Энергия плохого парня засасывает тебя каждый раз. Женщин это привлекает. Большинство мужчин тоже.
— Джиджи Грэхем! — На нашем пути появляется коренастый мужчина в накрахмаленном костюме и с седеющими на висках волосами.
Я смутно узнаю его, но не могу вспомнить его имени.
— Джонас Доусон, — говорит он, представляясь. — Моя фирма представляет фонд вашего отца.
— А, точно. — Я притворяюсь, что вспомнила этот факт. — Рада снова видеть вас, мистер Доусон.
Еще пять шагов, и нас останавливает другая незнакомка, которая считает себя моей лучшей подругой.
— Джиджи, так приятно тебя видеть! — гремит крупная женщина, сжимая обе мои руки в своих. — Бренда Ярден, главный офис Брюинз. Мы встречались в прошлом году на мероприятии по случаю открытия для других игроков номера, под которым играл твой отец.
— Конечно. — Я притворяюсь, что и это помню тоже. — Я указываю на Райдера. — Это Люк Райдер. Со-капитан мужской команды Брайар.
— Рада с тобой познакомиться. — Ярден быстро пожимает ему руку, прежде чем снова повернуться ко мне. — Мы слышим шепотки о Зале славы, и мы очень взволнованы. Что твой отец думает обо всем этом?
— Ну, это же зависит от отборочной комиссии, — напоминаю я ей. — Не уверена, что папа имеет какое-либо право голоса по поводу того, будет ли он номинирован.
В следующей ловушке участвует трио мужчин-спонсоров, которые допрашивают нас о том, рассчитывает ли Чед Дженсен выиграть “Замороженную четверку” в этом году. Я не знаю, почему они думают, что я могу говорить за Дженсена, и я не могу рассказать много подробностей о мужской команде, потому что, на самом деле, я в ней не играю. Но от Райдера помощи никакой, поэтому я минут десять болтаю без устали, прежде чем они милосердно уходят.
В течение следующего часа мы слоняемся по бальному залу, как безмозглые роботы, в то время как я притворяюсь, что меня волнуют спонсоры и то, что они мне говорят. Я единственная, кто рекламирует команду, поэтому к тому времени, когда нам удается остаться в тишине наедине, у меня срывается голос.
Я беру два изящных бокала шампанского у официанта в черной униформе с красным галстуком-бабочкой.
Райдер начинает:
— Я не хочу...
— Это не тебе, - ворчу я.
Я выпиваю залпом первый бокал перед повеселевшим официантом и оставляю его пустым на подносе. Как только он уходит, я отпиваю из второго бокала.
— Полегче, партнер, — предупреждает Райдер.
— Партнер? Так вот что это? Партнерство? Потому что я вижу, именно я занимаюсь всей этой шумихой вокруг Брайара. И, кстати, ты везешь нас домой, потому что я планирую выпить еще штук десять таких.
— Я говорил Дженсену, что не силен в этом дерьме.
— Ага, и ты даже хуже. Улыбка тебя убьет? — Я смотрю на него поверх края своего бокала. — Я видела, как ты это делаешь, поэтому знаю, что твое лицо способно так расположить мышцы.
Он прищуривает глаза.
Я замечаю еще одну небольшую группу спонсоров, направляющихся к нам. Мы — чистая, четкая цель.
— О боже, нет, — стону я. — Мне просто нужно пять минут тишины.
— Иди сюда. — Райдер берет мой бокал с шампанским и ставит его на поднос проходящей официантки, затем берет меня за руку.
Следующее, что я помню — он тащит меня через бальный зал к сцене. По обе стороны от него есть занавешенная зона, загораживающая два ряда ступенек, ведущих к кулисам. Я моргаю, и внезапно мы оказываемся за занавесками. В полной темноте.
— Лучше?
Его грубый голос щекочет мне ухо.
Я сглатываю, мой пульс учащается от осознания того, что мы с Райдером стоим в темноте, всего в нескольких сантиметрах друг от друга.
— Это было не то, что я имела в виду, — бормочу я сквозь свое бешено колотящееся сердце.
— Ну что ж. Лучшее, что смог сделать.
Я перевожу дыхание и на мгновение замолкаю. Музыка в бальном зале теперь приглушена, не только из-за занавеса, но и потому, что мое сердце продолжает бешено колотиться о грудную клетку. Меня окружает его аромат. Древесный и пряный, с ноткой кожи, которую я нахожу странной, потому что он не одет в кожу. Он восхитительно мужской. Наверное, мне не следовало бы наслаждаться этим так сильно, как сейчас.
— Я тебя не понимаю, — признаюсь я.
— Нечего понимать. — Он пожимает плечами, и это действие заставляет его плечо прижаться к моему.
— Серьезно, я не могу понять, притворяешься ты или нет этим ворчливым мистером молчуном. Какой-то крутой образ ты разыгрываешь.
— Звучит так, будто это требует больших усилий.
— Именно, и именно поэтому я склоняюсь к тому, что это искренне. Что ты на самом деле просто такой сварливый, опасный...
— Опасный, да? — перебивает он. И тихо вдыхает.
Мои глаза привыкают к темноте. Я замечаю, что у него тяжелые веки, прищуренные, когда он оглядывает меня с ног до головы. Уголок его рта насмешливо приподнимается.
— Ты чувствуешь, что прямо сейчас находишься в опасности, Джиджи?
— А я должна?
— Нет. — Он хихикает. Низко и прокуренно.
— Ну, тогда я не знаю.
Однако происходит что-то опасное. Странная нить осознания протянулась между нами. Или, может быть, это естественное следствие пребывания в темноте с невероятно горячим парнем. Райдер придвигается немного ближе. Все еще наблюдая за мной.
— Что? — Смущенно спрашиваю я.
— Ты хорошо выглядишь. — Его голос грубоват.
Во мне мелькает удивление.
— Что?
— Мне следовало сказать это раньше, когда ты только пришла. Это было грубо с моей стороны.
— С каких это пор тебя волнует грубость?
— Ни с каких.
Раздается смешок.
— Ну. Спасибо, наверное. Ты тоже хорошо выглядишь.
Еще одна пауза тишины.
— Ты думаешь, мы сможем прятаться здесь вечно? — С надеждой спрашиваю я.
— Нет. В конце концов, кто-нибудь вытащит тебя отсюда, чтобы поболтать о том, какой замечательный у тебя отец.
— Ты же знаешь, я ненавижу это. — Я наклоняю голову, чтобы посмотреть на него. — Что бы ты ни думал обо мне и моей фамилии, я не использую ее, чтобы преуспеть. И никогда этого не делала. Черт возьми, я бы законно поменяла ее, если бы знала, что это не разобьет папино сердце. Но это убило бы его. И, на самом деле, это не его вина, что он величайший хоккеист всех времен. Он заслуживает всей любви и почестей.
— Но... ты ненавидишь все это, — подсказывает он.
Я прикусываю нижнюю губу.
— Да. Я страстно ненавижу эти мероприятия. Никогда ни на одном я не получала удовольствия. Типа, я бы буквально предпочла быть где-нибудь в другом месте.
— Ты раньше встречалась с Колсоном, да?
— Да?..
Вопрос появляется из неоткуда, но он быстро привязывает его к нашему разговору.
— Он когда-нибудь ходил с тобой на эти мероприятия?
— Иногда. — Я неловко переминаюсь с ноги на ногу. Странно обсуждать Кейса с Люком Райдером.
— И он не проявил изобретательности? Не находил способов сделать эти вечеринки по веселее для тебя?
— Что ты знаешь о веселье? — Я не могу не поддразнить его.
Он пожимает плечами в своей фирменной манере.
— Нет, скажи мне, — настаиваю я. — Что бы ты делал прямо сейчас, если бы был Кейсом? Как бы ты сделал это веселее?
— Если бы я был Колсоном.
— Да.
— И ты была бы моей девушкой.
— Да.
Райдер наклоняется, его теплое дыхание касается моего уха, посылая легкую дрожь по моему телу.
— Мы были бы за этим занавесом через пять минут после того, как пришли сюда.
— А дальше?
Я сожалею о своем вопросе в тот момент, когда озвучиваю его.
— Я бы сделал так, чтобы ты была в предвкушении.
Мое горло сжимается от возбуждения. Я с трудом сглатываю.
— В предвкушении, — слабо повторяю я. — В предвкушении чего?
— Меня.
О Боже мой.
Его голос становится глубже. Едва уловимый намек на гравий.
— Я бы, наверное, использовал свои пальцы. Да. Я бы вонзил свои пальцы в тебя. Довел бы до края. Но не позволил бы кончить. Просто довел бы достаточно близко, чтобы у тебя заныло все тело, и тогда я бы отпустил тебя вернуться в зал. Смотрел бы, как ты ерзаешь, разговаривая со всеми этими незначащими людьми, пока, наконец, не начнешь умолять меня уйти, отвезти тебя домой и заставить кончить.
Это самый живой его голос с тех пор, как я его встретила.
Я едва могу дышать. И нехватка кислорода усиливается, когда его рука находит мою щеку. Грубые кончики пальцев царапают мою разгоряченную кожу.
Райдер наклоняет голову и приближает свой рот к моему. Наши губы на расстоянии шепота. Мои веки закрываются, и на одно замирающее сердце мгновение мне кажется, что он собирается поцеловать меня.
— Но... я не Колсон, — заканчивает он с едва заметным намеком на улыбку, выпрямляясь.
К моему ужасу — и разочарованию, которое я не ожидала испытать, — он отодвигает занавеску, чтобы проверить, чист ли горизонт. Затем он выскальзывает и оставляет меня там с чувством, которое он только что угрожал заставить меня чувствовать.
Ерзающей от желания.