Эффект Грэхема

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

РАЙДЕР

Маленький грязный секрет

Я почти уверен, что у меня только что был лучший секс за всю мою жизнь.

Моему сердцебиению требуется некоторое время, чтобы прийти в норму. Джиджи свернулась калачиком рядом со мной. Ее пальцы танцуют по моей груди, небрежно поглаживая. Задержав дыхание, я накрываю ее руку своей, переплетая наши пальцы вместе. Это не стандартный прием в моем наборе. На самом деле, обычно я избегаю его любой ценой. Но это приятно, поэтому я не задаюсь вопросом, зачем это сделал.

Я жду, когда она заговорит. Начнет задавать вопросы. По моему опыту, именно в этот момент женщины хотят поговорить. Когда дофамин все еще циркулирует в их крови, все эти приятные эмоции переполняют их организм.

Но Джиджи ничего не говорит.

— Тебя что-то беспокоит? — Грубо спрашиваю я.

Гребаный ад.

Я начал разговор.

По собственной воле.

Что происходит и как мне это остановить? Почему я не могу это остановить? Мне никогда не было интересно копаться глубже в девушках в моей постели, но мне вроде как не терпится заглянуть в голову Джиджи.

— Просто думаю об этой истории со сборной США, — признается она. Ее кончики пальцев играют с костяшками моих пальцев. — Мой отец предложил поговорить с главным тренером и замолвить словечко.

— Я полагаю, ты сказала нет.

Я чувствую, как напрягается ее тело.

— Естественно.

Чем больше я узнаю ее, тем очевиднее становится, что она отчаянно пытается отделиться от своего отца. Отстаивать свои собственные заслуги.

Мгновение спустя она расслабляется.

— Извини. Это прозвучало резко. Просто... — Ее вздох согревает мою грудь. — Тот комментарий о кумовстве, который ты отпустил не так давно, теперь постоянно у меня в голове. Он съедает меня живьем.

Меня мучает чувство вины.

— Прости. Мне не следовало этого говорить.

— Я всегда этого боялась. Думаю, ты просто заставил меня посмотреть правде в глаза. И я ненавижу это.

— Да, я тебя понимаю. Смотреть правде в глаза — отстой.

Она поднимает голову, чтобы улыбнуться мне. Но юмор длится недолго. Она ложится назад, ее мягкие волосы касаются моего подбородка.

— Мне также неприятно, что я вообще нахожусь в таком положении. Я ненавижу задаваться вопросом, не намеренно ли Брэд Фэрли лишает меня этой возможности. Люди продолжают говорить мне, какой он хороший тренер. Беспристрастный. Я хочу верить, что он так критиковал меня, потому что искренне хочет, чтобы я улучшила свою игру, а не потому, что пытается не допустить меня до сборной.

Мой лоб морщится.

— Зачем ему это делать?

— У меня есть история с его дочерью. В детстве мы были лучшими подругами.

Когда пальцы Джиджи напрягаются, я медленно разжимаю их, прижимая ее ладонь к своей груди.

— Вы поссорились или что-то в этом роде? — Спрашиваю я.

— Можно и так сказать. Она связалась с моим братом в выпускном классе, даже после того, как я предупредила ее, что Уайатт не собирается связывать себя обязательствами. Он не хотел заводить девушку. И до сих пор не хочет, спустя три года. Но Эмма сделала ту бредовую девчачью штуку, когда они притворяются, что согласны на отношения без обязательств. Или, может быть, это не бред — может быть, они действительно убеждают себя в этом, но потом пару раз занимаются сексом и начинают планировать свадьбу. В любом случае, Уайатт ушел, как только она попыталась добиться от него обязательств, и она выжгла ему задницу. Распространяла слухи о нем в школе. Рассказывала людям, каким ужасным он был.

Печаль и презрение смешиваются в ее голосе.

— Мы с Эммой были неразлучны со второго класса, и она поднесла спичку к нашей дружбе и подожгла ее. Распространяла слухи и обо мне тоже. Выкладывала в Сеть действительно постыдные вещи, то, что я говорила ей по секрету; скриншоты старых чатов, где я призналась, что мой парень Адам не так уж хорош в постели.

— Черт возьми, — поражаюсь я. Девушки действительно овладели искусством ведения войны в социальных сетях.

— И тогда Адам порвал со мной. И конечно же, начал встречаться с Эммой. Все наши общие друзья отдалились от нее, потому что увидели ее отвратительную сторону. Она начала комментировать посты других людей с язвительными комментариями обо мне, Уайатте и всех, кто ее кинул. Или выкладывать свою собственную пассивно-агрессивную чушь. — Теперь ее голос становится тверже. Сердитым. — Честно говоря, все это дерьмо было незначительным. Детским. Меня не волнует, что она пыталась заставить меня выбирать между ней и Уайаттом. Или что она оклеветала меня потом. Украла моего парня. Дело в том, что у нее хватило наглости попытаться причинить боль моей маме.

— Как она это сделала? — Я переворачиваюсь на бок, чтобы видеть ее лицо. Ее серые глаза горят.

— Это было через пару месяцев после окончания школы. Моя мама была за городом, записывала альбом с каким-то исполнителем, не помню с кем. А Уайатт только что отправился в поездку с друзьями. Так что мы с папой тем летом были сами по себе.

Я не уверен, к чему это приведет, но звучит не очень хорошо.

— Эмма позвонила мне под предлогом, что хочет наладить нашу дружбу. И из-за нашей истории я согласилась выслушать ее. Но на той неделе я помогала с детским хоккейным лагерем и освобождалась только вечером. Кажется, я упомянула по телефону, что в доме были только мы с папой, хотя и не помню, как это получилось. Я сказала ей зайти позже, если она все еще хочет поговорить. — Джиджи изумленно смеется. — Вместо этого эта девушка появляется в моем доме, когда я в лагере, и пробирается внутрь, используя запасной ключ. Потом она раздевается, ложится на кровать моих родителей и пытается соблазнить моего отца, когда он входит.

— Ты серьезно?

— Ага. — Джиджи кажется взбешенной. — Некоторое время после этого мы все боялись, что она выдвинет безумные обвинения, сделает ложное заявление о том, что он пытался что-то с ней сделать. Она казалась достаточно неуравновешенной, чтобы сделать это. Но я думаю, что даже Эмма не настолько глупа, чтобы распространять чушь такого уровня. Вся ее ложь и слухи всегда были слишком робкими, чтобы разрушить чью-либо жизнь. В основном, мелкие сплетни.

Джиджи садится, все еще обнаженная. Мой взгляд скользит к ее обнаженной груди, и хотя мой член слегка подергивается, настроение сейчас слишком мрачное для чего-то большего, чем подергивание.

— Могу я открыть тебе секрет? — говорит она, закусывая губу.

— Конечно?

— Я презираю ее.

Я фыркаю.

— Ну, я вроде как не виню тебя.

— Я никогда не говорила этого вслух.

— Правда? Ты не можешь сказать, что ненавидишь ее, даже после того, как она выложила все твои секреты в Интернет? Это же главное предательство в мире девушек.

— Так и есть. Но я все равно всегда старалась идти по верному пути. Найти хоть немного сострадания. Ее мать бросила ее, когда ей было двенадцать. Отец избаловал ее, чтобы компенсировать это. — Джиджи вздыхает. — Мои родители воспитали меня так, чтобы я старалась видеть в людях лучшее. Я всегда стараюсь не втягивать их.

— Она втянула тебя. Тебе позволено злиться.

— Мои друзья тоже так говорят. Их сводит с ума то, что я сижу сложа руки и не оскорбляю Эмму. Не то чтобы я прощала ее или испытывала к ней какие-то добрые чувства — я постоянно оскорбляю ее в своей голове. Но я никогда не говорю этого вслух. Я чувствую, что мне... не позволено проявлять ненависть.

Мне любопытно это понять.

— Потому что это вредно для твоего собственного благополучия? — Я спрашиваю. — Или из-за какой-то токсичной позитивной чуши, которая говорит, что ты должна быть добра ко всем, даже к тем, кто этого не заслуживает?

Она неловко переминается с ноги на ногу.

— Я никогда по-настоящему не задумывалась почему. Наверное, мне кажется, что мне это запрещено.

— Почему бы и нет?

— Потому что у меня есть все эти возможности в жизни. Я не какая-то жертва. До сих пор было все хорошо. Мне кажется эгоистичным жаловаться на мои проблемы.

— Это не эгоистично, это естественно. Мне позволено злиться, когда люди выводят меня из себя, независимо от того, сколько или как мало проблем у меня в жизни. Эта цыпочка Карма? Она выключила мой будильник в ту ночь, когда осталась ночевать, и из-за этого я опоздал на тренировку. Теперь я заднице.

Джиджи ухмыляется мне.

— Это жестоко.

— Ты не обязана всех прощать.

— Ты прощаешь ради себя, а не ради них. — Теперь ее голос звучит расстроенно. — Вот почему это меня расстраивает. Что это говорит обо мне — что я совершенно нормально держусь за ненависть?

— Если это не причиняет тебе вреда, кого это волнует?

— Я хочу быть хорошим человеком.

— А кто говорит, что это не так?

Она снова ложится рядом со мной, затихая. Ее пальцы снова гладят мой пресс. С каждым рассеянным движением вниз ее локоть подталкивает мой пенис. Он тяжело трется на мою ногу, пока полутвердый, но чем больше соприкасается, тем более твердым становится.

Джиджи в конце концов замечает это.

— Кто бы мог подумать, — весело удивляется она. — От серьезных разговоров твой член становится твердым.

— Нет. Ты возбуждаешь мой член, потирая его во время серьезных разговоров.

Она снова принимает сидячее положение, ее длинные волосы падают вперед, когда она смотрит на меня сверху вниз.

— Могу я открыть тебе еще один секрет?

Озорство в ее глазах вызывает вспышку жара у меня в паху.

— Хмм?

— Я снова хочу тебя.

— Не можешь насытиться, да? — Я издеваюсь. Хотя мне нравится этот жаждущий румянец на ее лице.

— Я же говорила тебе, что очень напряжена. — Облизывая губы, она наклоняется надо мной. Ее губы приближаются, пока не оказываются в миллиметрах от моих. — И ты обещал помочь.

— Ты права, обещал.

Я тянусь за полоской презервативов, которую оставил на тумбочке. Мгновение спустя я притягиваю ее к себе, так что она оказывается верхом на моих бедрах. Я обхватываю пальцами свой ствол и делаю по нему длинные, медленные поглаживания.

— Используй меня, — приказываю я.

Улыбка изгибает ее губы.

Она устраивается на мне сверху и направляет мой член внутрь себя. Внезапно меня окружает ее плотное тепло, и весь мой мир сводится к словам ох, блядь и не останавливайся. Она скачет на мне, запрокинув голову от удовольствия. Это тот вид секса, который сводит с ума. Ее стоны звучат симфонией для моих ушей. В них есть что-то мелодичное. Низкий, хриплый и такой сексуальный, что заставляет меня дрожать от желания.

— Я собираюсь кончить, — выдыхает она и наклоняется вперед, насаживаясь на мой член.

Я не могу вспомнить свое имя, пока она высасывает из меня каждую унцию удовольствия. Она задыхается от оргазма, когда я переворачиваю и вхожу в нее, пока снова не теряюсь в забытьи, на этот раз от обжигающего освобождения.

И это не заканчивается. Мы занимаемся этим всю ночь. Трахаем друг друга до бесчувствия, кончаем, а потом отдыхаем, пока она вытягивает из меня разговоры, которых я не ожидал.

В конце концов, после последнего умопомрачительного раунда наше затрудненное дыхание успокаивается, и я начинаю слышать голоса. Черт. Я и не знал, что парни вернулись. Я не помню, чтобы слышал звук открывающейся входной двери или того, чтобы слышал Шейна и Беккета в доме, когда я или Джиджи ходили в ванную. Но сейчас два часа ночи, и я был так поглощен Джиджи Грэхем, что, насколько я понимаю, парни были дома уже несколько часов.

— Дерьмо, — выпаливает она, сама замечая время. — Мне пора.

— Ранняя тренировка?

— Нет. У меня занятия в десять. Но я не могу переночевать здесь. Твои соседи... — Она отключается. Остальная часть этого предложения говорит сама за себя.

Я киваю.

— Давай. Нужно вывести тебя тайком.

— Сначала мне нужно заказать Убер.

— Ты не за рулем? — Я в замешательстве. Сегодня вечером она выпила только одно пиво, и это было, когда еще не село солнце. С тех пор мы пили только воду, чтобы поддерживать гидратацию в перерывах между безумным сексом.

— Нет. Я... — Она виновато избегает моего вопросительного взгляда. — Я не хотела, чтобы Кейс увидел мою машину на вашей улице.

Что-то пронзает меня. Не совсем ревность. Но все равно раздражает.

— Верно. Потому что это наш маленький грязный секрет, — растягиваю я.

Хотя, честно говоря, держать это в секрете, вероятно, хорошая идея. Наша первая игра состоится в эти выходные. Все должны думать об этом, в том числе и Колсон.

— Нет, — поправляет она, — потому что в прошлый раз, когда увидел, он ворвался в твой дом без приглашения.

— И правда.

Я натягиваю пару боксеров на бедра, пока Джиджи тихо собирает свою одежду и одевается. Застегнув пуговицу на своей джинсовой юбке, она в смятении поворачивается ко мне.

— Черт возьми. Мне снова нужно в туалет.

В этот момент я молча проклинаю Шейна, который этим летом выиграл трехсторонний матч "камень, ножницы, бумага", и получил главную спальню с ванной комнатой.

Я приоткрываю дверь и выглядываю в темный коридор. Двери спальни Беккета и Шейна закрыты.

— Путь свободен, — говорю я ей.

Джиджи ныряет в коридор и идет в ванную. Я продолжаю поглядывать на их двери, пока спускается вода в унитазе и открывается кран в раковине. Они остаются закрытыми.

Потом мы тихо спускаемся вниз и крадемся к парадной двери. И как раз в тот момент, когда я думаю, что успешно увернулся от пули, Шейн выходит из кухни.

Блядь.

Его темные глаза останавливаются на растрепанных волосах Джиджи. Моих боксерах. Царапинах на моей груди.

И его губы насмешливо кривятся.

— Припозднились? — спрашивает он.

Ее щеки заметно покраснели даже в темноте комнаты.

— Ты этого не видел, — тихо умоляет она. — Пожалуйста.

Шейн выглядит так, как будто собирается пошутить, но я бросаю на него тяжелый взгляд, и вместо этого он уверенно отвечает.

— Я ничего не видел.

Я провожаю ее на улицу к ожидающему Уберу. Мы не целуемся на прощание. Сейчас она напугана тем, что ее увидел Шейн, и едва смотрит на меня, когда садится на заднее сиденье. Красные задние фонари горят в темноте ночи, машина увозит ее прочь от меня.

Я возвращаюсь в дом, где Шейн, конечно же, ждет меня.

— Есть так много причин, по которым это плохая идея, — говорит он мне.

— Я знаю.

— Колсон убьет тебя.

— Он может попытаться.

— Бек, похоже, тоже ею увлекся.

— Не-а. Он отступил.

— Понял. И ты тут же побежал за ней и потащил в кровать. — Шейн закатывает глаза.

— Все произошло не так.

Он изучает меня достаточно долго, чтобы я почувствовал дискомфорт, затем вздыхает.

— Райдер. Она, вон там, — он указывает на входную дверь, имея в виду девушку, которая только что вышла, — это девушка для отношений. А ты, прямо тут, явно парень, не готовый к ним.

Мой собственный вздох застревает у меня в горле.

— Просто не болтай, хорошо? Как ты сказал, есть много причин держать это в секрете. Но самое главное — это то, что она попросила.

Он изучает меня еще один долгий миг. Затем кивает.

— Конечно. Все сделаю.

— Спасибо, брат.

На следующее утро Шейн доказывает, что он человек слова.

Когда Беккет заходит на кухню и замечает меня за стойкой, он приподнимает бровь.

— Не знал, что прошлой ночью у нас был секс-марафон.

Затем его телефон пикает, и он наклоняет голову, чтобы прочитать входящее сообщение. Посмеиваясь про себя, он набирает в ответ то, что кажется длинным сообщением.

Шейн наблюдает за ним с другого конца стойки, где нарезает овощи для наших омлетов.

— Кому, черт возьми, ты пишешь так рано?

Бек убирает телефон в карман.

— Никому.

— И в этом нет совершенно ничего подозрительного, — говорит Шейн.

— Расслабься. Это всего лишь девушка. И не думай, что я не заметил, как ты увиливаешь от темы, Райдер. — Он проходит мимо меня и открывает холодильник. — Итак, секс-марафон. Я бы сам пригласил кого-нибудь к себе, если бы знал, что мы этим занимаемся.

— У меня никого не было, — вру я.

— Чушь собачья. Кого-то хорошо оттрахали прошлой ночью. Во сколько мы вернулись домой? — он спрашивает Шейна. — В десять тридцать? Примерно тогда уже было слышно звуки секса.

Господи. Они были дома почти четыре часа, прежде чем я это заметил? Меня охватывает беспокойство. Не думаю, что я когда-то вот так терял голову из-за девушки.

Никогда.

Я поворачиваюсь, чтобы взять булку хлеба из кладовки. Тяну время.

— Чувак, — говорит Шейн Беккету. — Это был я.

— Серьезно? — Я думал, тебе отсосала та цыпочка на концерте. Ты кому-то позвонил, когда мы вернулись?

— Нет. Порно, чувак. — Он закатывает глаза, как будто это очевидно.

— Эти звуки секса продолжались около четырех часов. — Беккет изумленно смотрит на него. — Ты так долго дрочил? Как твой член все еще на месте?

— Я, э-э, пользовался тем странным способом, чтобы не кончать, о котором много слышал.

— Ну да. Я слышал, это популярная вещь в порно-индустрии, — торжественно говорит Бек.

Шейн показывает ему палец.

— Неважно. Я молод. Я могу делать со своим членом все, что захочу. Не лезь не в свое дело.

— Тогда в следующий раз убавь громкость. Есть такая штука, которая называется наушники. Потраться на них.

Посмеиваясь, Бекетт подходит к плите и берет сковороду для яичницы.

Шейн подмигивает мне, когда я прохожу мимо него, слегка ударяя меня по руке.

— Ты у меня в долгу, — бормочет он.