Мы возвращаемся в дом Демидовых только к полуночи, когда перепет весь плейлист и выпито всё заказанное шампанское. Горло першит от смеха и завываний, ноги гудят от нескончаемых танцев. Вместо невесёлых мыслей о том, куда так спешно ретировались Леон с Эльвирой, я предпочла беспощадно веселиться.
— Пижамная вечеринка, так понимаю, отменяется? — я с улыбкой смотрю на сонное лицо Каролины.
— Не отменяется, а переносится, — возражает она, выставляя вверх указательный палец. — Спасибо тебе, что пришла. Мне было очень весело. И спасибо за подарок.
Она обнимает меня в тысячный раз за вечер, после чего мы бесшумно заходим в дом. Каролине что? — у неё день рождения. А вот меня мама за столь позднее возвращение может и отчитать.
Но в доме, слава Богу, царит тишина, и все обитатели спят.
Распрощавшись с Каролиной у дверей её комнаты, я захожу в свою, быстро принимаю душ и переодеваюсь в пижаму.
День выдался долгим, но сна по какой-то причине — ни в одном глазу, а это очень и очень плохо. Появляется возможность поразмыслить, чем всё это время был занят Леон со снежной королевой, чего мне, по понятным причинам, лучше не делать.
Минут десять, поглазев в телефон в безрезультатной попытке отвлечься, я со вздохом поднимаюсь с кровати, чтобы сходить за водой. Мама говорит, что это помогает ей уснуть. Надеюсь, в холодильнике завалялась бутылка минералки.
Подсвечивая путь телефонным фонариком, я мину́ю лестницу, захожу на кухню и замираю. В полумраке, разбиваемом лишь тусклым светом подвесной лампы над обеденной зоной, сидит Леон.
Рубашка расстёгнута на пару пуговиц, спина сгорблена. Я растерянно перевожу взгляд на бутылку виски, стоящую перед ним. Помнится, в караоке он пил сок. Так с чего решил надираться в одиночку посреди ночи?
Подняв голову, он смотрит так, словно вообще не удивлён моему появлению. Будто встречаться на кухне по ночам — это наша традиция.
— Не спится? — его голос хриплый, низкий, словно это он, а не я несколько часов кряду горланил песни в караоке.
Перешагнув с ноги на ногу, я мотаю головой.
— Просто пить хочу.
Не сводя с меня глаз, Леон молча кивает на холодильник. Отмерев, я в два шага подхожу к нему, открываю дверцу и вытаскиваю запотевшую бутылку «Перье». Стоя спиной, чувствую на себе его взгляд — на спине, на ногах, на бёдрах. Жадно пью, но в горле становится только суше.
— Хочешь воды? — бормочу я из-за плеча.
— Если бы я хотел воды, я бы здесь не сидел.
Двусмысленность этой реплики заставляет меня с силой сжать стакан и обернуться. Леон смотрит в упор, точно так же, как в караоке, когда я стояла на сцене.
— Никогда не видела тебя пьяным, — шёпотом выдавливаю я, чтобы разбить повисшую тишину.
Криво усмехнувшись, он подносит виски к губам.
— Иногда я позволяю себе быть неидеальным.
— Никто и не ждёт от тебя идеальности.
Бокал с грохотом опускается на столешницу.
— Ждут абсолютно все.
Леон совсем не похож на тех пьяных людей, что я видела: его речь звучит разборчиво и чётко, выражение лица совсем не идиотское. И всё же он пьян.
— Я всё-таки налью тебе воды, — бормочу я, теряясь от его пристального внимания.
Вернувшись к кухонному гарнитуру, достаю чистый стакан, наполняю его до краёв и ставлю перед Леоном.
— Пей. Завтра мне спасибо скажешь.
По какой-то причине я не спешу отойти назад, остаюсь стоять на расстоянии полуметра от него. Горячий ток крови переполняет артерии, заставляя кожу пылать, пульс натянуто барабанит. Таким безоружным и уязвимым я не видела Леона никогда.
— Я же сказал, что не хочу воды.
Резким движением он отодвигает стакан в сторону и, подавшись вперёд, притягивает меня к себе.
Удары собственного сердца оглушают, тело превращается в камень. Руки Леона на моих бёдрах, ноги втиснуты между его колен.
— Ты слишком настоящая, — сипло произносит он, упершись лбом мне в живот, — и слишком хорошо пахнешь. При таком раскладе сложно оставаться идеальным.
Нужно что-то сделать. Свести всё к шутке, отойти, оттолкнуть. Леон выпил, и есть Эльвира… А ещё мама со скалкой.
Но его ладони продолжают скользить по моим пижамным штанам, а я попросту не могу пошевелиться. Я захлёбываюсь, я тону в эйфории и остром вожделении.
— Ты зря предъявляешь к себе слишком высокие требования, — сипло выходит из меня. — Тебе всего двадцать три.
— Пытаешься развязать мне руки, — его хриплый смешок вибрирует у меня под пупком. — Плохая идея. Я и так еле сдерживаюсь.
Его дыхание на моей коже сменяется жадным прикосновением губ. Зажмурившись, я запрокидываю голову. Всё моё тело от макушки до пят покрыто мурашками. Язык Леона скользит по моему животу, ладони грубо сжимают задницу.
Опустив ладони ему на плечи, я царапаю ногтями рубашку. Господи, господи… Надо всё это срочно остановить… но где, чёрт возьми, взять на это сил, если всё это — именно то, чего мне хочется?
Слышится скрежет отодвигаемого стула, и в ту же секунду тело Леона прижимается к моему: очень твёрдое, нестерпимо горячее. Дыхание с привкусом виски перемещается к моему лицу, ладони — к талии.
— Всё было гораздо проще до тебя… — в голосе Леона слышно неподдельное отчаяние, — я так заебался убеждать себя в том, что ты меня никак не касаешься.
Наклонившись, он впивается губами в мой рот с такой жадностью, будто сдерживал себя годами. А я, как истинная «шлюха» по версии мамы, моментально ему отвечаю.