Элита

64

Леон

«Чем занята?»

«Разгружаю сушилку. Там кстати есть пара твоих футболок. М-м-м… как вкусно пахнут».

Я представляю, как Лия прижимается ткань к носу и ловлю себя на том, что улыбаюсь. Общаясь с ней, всегда улыбаюсь много — по какой-то причине ей легко удаётся размягчать мою природную сдержанность.

«Скоро освободишься?»

«А что, есть заманчивые предложения 8)?»

«Да. Хочу пригласить тебя на ужин».

Мой взгляд падает на комод, где лежат ключи от родительской квартиры.

«Сможешь остаться со мной на ночь?»

«Так ты приглашаешь меня на ужин или переночевать с тобой?:))) Поясните, пожалуйста!

P.S. Это был риторический вопрос. С вами, Леон Виленович, я на всё согласна».

Я начинаю печатать ответ, но телефон снова вибрирует в ладони.

«Освобожусь в течение часа. Приму душ — и я вся твоя!»

Стерев «Так во сколько ты освободишься», я набираю «Договорились» и откидываюсь на подушку. Привычный уклад трещит по швам, но этот факт странным образом не вызывает во мне тревоги.

Со дня на день мне предстоит разговор с Эльвирой, которая улетела в Прагу, вопрос с побоями до конца не решён, а всё, чем заняты мои мысли — так это о том, в какой ресторан отвезти Лию, чтобы ей понравилось. Думать в подобном ключе безответственно, но так приятно. Не уверен, чтобы когда-то настолько легко забывал о текущих делах и отдавался чувствам. Даже в школе я первым делом заканчивал делать уроки и только после переходил к факультативам, какими бы увлекательными они мне ни представлялись.

Думал, чувство вины за инцидент с избиением будет меня сжигать, но Лие и здесь удалось меня отвлечь. Всё, что связано с ней, тянет меня, будоражит и не отпускает.

Это самая настоящая зависимость, от которой не хочется избавляться, ибо цель её не уничтожить, а излечить. Как с едой: когда привык питаться по строгой формуле соотношения белков и углеводов, а потом вдруг нарушаешь диету, заскучавшие рецепторы взрываются от забытого удовольствия есть то, что нравится. Убедив себя в том, что есть нужно не вкусно, а правильно, пожизненно лишаешь себя возможности наслаждаться пищей. Не зря же сейчас много говорят об интуитивном питании. Думаю, в этом есть смысл: есть то, что подходит именно тебе, а не то, что, по чьему-то мнению, полезно и правильно.

Приняв душ, я закидываю в сумку джинсы и пару свитеров. Подумав, добавляю ещё брюки на случай, если придётся задержаться в городе дольше. Вдруг Лие удастся отпроситься у Инги на пару ночей — если, по её словам, разговор прошёл хорошо, то всё возможно.

«Бегу в душ, — приходит сообщение от неё. — Пять минут и я готова».

Я спускаюсь вниз, чтобы закинуть вещи в машину и заодно предупредить отца о том, что я на связи и сегодня, вероятно, не буду ночевать дома.

Уже на лестнице понимаю, что что-то не так. Воздух в гостиной будто стал тяжелее, в нём отчётливо витает ощущение тревоги. Возможно, мне так кажется, потому что отец, ровно как в наш последний непростой разговор, стоит у окна и не оборачивается даже при моём появлении.

— Всё в порядке, пап? — осторожно осведомляюсь я, опуская сумку на диван.

— Если ты куда-то собираешься — притормози, — негромко говорит он вполоборота. — У нас гости.

И кивает за окно.

Под ложечкой неприятно свербит. Номера начищенного «Майбаха», закатывающегося к нам во двор, мне слишком хорошо известны. У Эльвиры такие же, как и у её покалеченного отморозка брата. Станислав Олегович Морозов пожаловал к нам с визитом.

— Лучше вернись в свою комнату, Леон. — Отец наконец оборачивается. Во взгляде нет ни злости, ни желания обвинить, но есть тревога. — Не надо тебе пока с ним встречаться.

Я хмурюсь. Меньше всего я бы хотел, чтобы отец принимал весь удар на себя. То, что Морозов-старший воспринял избиение сына как личное оскорбление, мне понятно, и я был готов лично с ним это обсудить.

— Это моя ответственность. Ты не должен меня прикрывать.

— Если бы каждый брал на себя ответственность там, где должен, Денис сейчас, возможно, не лежал бы на больничной койке, а проходил службу в армии, — парирует отец с раздражением, которое явно не имеет никакого отношения ко мне. — А пока просто придётся ждать, пока мы с его отцом пытаемся договориться.

Гневно дёрнув челюстью, он снова разворачивается к окну.

Следующие слова звучат очень тихо, будто не предназначены для моих ушей.

— То, что Стас злится, не означает, что я не могу делать того же самого. Если вырастил уебана, нечего на моих детей пенять.