Наш поцелуй — слишком жадный, слишком отчаянный, чтобы можно было думать о чём-то ещё. Улетучиваются все «против», оставляя лишь уверенное «за»; исчезают мысли о том, что любой из обитателей дома, гонимый жаждой, может сюда войти.
Леон отрывается от моих губ лишь на секунду — бормочет «твою мать» — и снова накрывает их своими. Моё тело вибрирует в адреналиновой эйфории, в груди и животе пылает огонь. Я запускаю пальцы ему в волосы — царапаю, тяну, глажу. Это мне хотелось сделать с момента нашей первой встречи.
Леон отрывает меня от пола и, усадив на столешницу, рывком раздвигает колени. Мраморная поверхность холодит бёдра, из горла вырывается стон. В шов пижамных штанов упирается твёрдость паха, напоминающая о том, что на мне нет нижнего белья. Сердце бешено барабанит под горлом, внутренности сводит от возбуждения.
Наше дыхание сливается в одно невидимое пульсирующее облако, взгляды пересекаются. В его — темнота и голод, в моём, подозреваю, то же.
— Хорошо не думать… — голос Леона глухой и надломленный. — Сейчас я завидую тупицам.
В следующую секунду его ладони — у меня под рёбрами, задирают майку, губы спаиваются с кожей и, скользнув вверх, жадно обхватывают сосок. Я хватаю воздух ртом — от наслаждения, переполняющего тело, и от притока мыслей. Голая грудь — это уже серьёзно, она — финальная граница между категориями «шестнадцать» и «восемнадцать плюс».
— Леон… — лепечу я, упершись ладонями в его грудь. — Это будет неправильно… по многим причинам.
Он замирает и, тяжело дыша, жмурится. Я делаю то же самое в попытке вернуть себе хоть немного самообладания. Как бы Леон мне ни нравился, я не готова подтвердить все эти байки о распутных домработницах и отдаться ему здесь.
— У тебя есть девушка, — добавляю я шёпотом. — А в доме люди.
Шумно выдохнув, Леон отступает назад. Брови нахмурены, челюсть плотно сжата.
Я сползаю со стола, чувствуя дрожь в коленях. Тепла его тела моментально начинает не хватать, но дышится определённо свободнее.
— Может, всё-таки выпьешь воды и пойдёшь спать?
Не глядя на меня, Леон встряхивает головой, словно пытаясь прогнать оцепенение.
— Хорошая идея.
Я выхожу из кухни первой, Леон идёт следом. Моё тело всё ещё наэлектризовано происходящим, а потому я остро ощущаю его присутствие за спиной: как взгляд скользит по моей спине, бёдрам, ногам, как хмурятся при этом брови и натягиваются мышцы на руках.
У лестницы Леон нагоняет меня, легонько задев локтем. Несколько ступеней мы молча идём рядом, а затем его ладонь ловит мою. Я сжимаю пальцы в ответ — жест едва ли не более интимный, чем всё, что происходило пару минут назад. В левой половине груди трепещет. Всё это слишком хорошо.
Как истинный джентльмен, Леон провожает меня до дверей комнаты.
— Ну что, я пойду? — я покачиваюсь на пятках, чувствуя себя одновременно смущённой и по-идиотски счастливой, словно вернулась с лучшего в мире свидания.
— Хочу войти с тобой, — его глаза в полутьме одержимо мерцают, голос всё такой же хриплый, — больше всего на свете.
Я кусаю губу изнутри. Мне хочется его впустить. Но если сделаю это — потеряю гораздо больше, чем приобрету. Я себя знаю.
— Сейчас это будет ошибкой, — заставляю себя удерживать его взгляд.
Леон на пару секунд прикрывает глаза, после чего, кивнув, отступает назад.
— Ладно.
В груди разливается тепло пополам с грустью. Ох, горе мне, горе. Уж слишком он приблизился к моему идеалу мужчины.
Видимо, по этой причине вместо того чтобы продолжить пятиться назад, я делаю крошечный шаг вперёд. Леон без заминки тянется ко мне, и воздух вокруг нас снова взрывается. Его рука обхватывает мою шею, запуская пальцы в волосы. Моя ладонь скользит вверх по его груди, ловя удары сердца. Мы высасываем друг друга ещё фанатичнее, чем делали на кухне.
— Спокойной ночи, — бормочу я ему в губы.
— Спокойной ночи.
Отступив, Леон исчезает в полумраке коридора.
Я дожидаюсь, пока дверь за ним не захлопнется, и на дрожащих ногах прислоняюсь к стене. К губам прилипла улыбка, от тяжести сердцебиения вибрирует грудная клетка. Вот это я сходила водички попить.