Элита

71

В свою комнату я иду с ощущением, что грудь сдавило бетонной плитой. Ни вздохнуть, ни выдохнуть толком. Бесшумно прикрыв за собой дверь, сажусь на кровать и фокусируюсь взглядом на комоде, где лежат книги и стопка конспектов. Даже не верится, что это происходит в реальности. Безысходность такая, что хочется выть.

Вспоминается, как сильно я не хотела приезжать в этот дом и, сидя на заднем сиденье такси, забитом вещами, мысленно злилась и на Вилена Константиновича, которому взбрело в голову пристроить меня в чужеродный мажорский вуз, и на то, что семья Демидовых настолько ленива и беспомощна, что им требуется даже не одна, а целых две горничных.

Тогда я и подумать не могла, что моя первая настоящая любовь случится именно здесь, а мысль о переезде будет причинять настолько сильную боль.

Закрыв лицо руками, я пытаюсь заплакать в надежде облегчить спазмы, рвущие грудь, но глаза остаются сухими. Видимо, потому что знаю: слёзы ничего не исправят. Мама уволилась и собрала вещи, так что у меня нет варианта остаться.

Говорят, что выбор есть всегда, и он действительно есть. Вернуться с ней в маленький захолустный городок, в котором они с папой выросли, и строить жизнь заново, либо заявить маме, что отныне я сама по себе, остаться в столице и подыскивать съёмное жильё, за которое неизвестно чем платить, с учётом того, что я стала безработной.

Да и с университетом что-то нужно будет решать. Вряд ли Вилен Константинович продолжит оплачивать мою учёбу после того, как мы съедем, так что, скорее всего, придётся переводиться… Судя по тому, что он не слишком верит в моё будущее с Леоном, способствовать тому, чтобы я осталась, он не будет.

И конечно, решением номер два я разобью сердце маме.

Ладони перемещаются к вискам и с силой их сдавливают. Мама уволилась ради меня… Всё это время откладывала деньги, чтобы купить для меня квартиру… Чтобы у меня была жизнь лучше, чем у неё.

Грудь начинает саднить от учащённых вздохов, которые никак не найдут выхода. Перед глазами резко темнеет. Вскочив, я подлетаю к окну и истерично дёргаю ручку в попытке его распахнуть. Кислород… Мне нужен кислород.

Ледяной ноябрьский воздух ударяет в лицо, заставляя меня жадно ловить его и ртом, и носом. Голова плывёт, пульс натянуто барабанит под горлом.

«Спокойно, — хрипом рвётся из лёгких. — Успокойся, слышишь? Только скорой здесь не хватало… Дыши. Просто дыши… Вдох-выдох… И ещё раз… Вот так… Вдох-выдох… И ещё раз…»

Я стою так до тех пор, пока тело не костенеет от холода. Дыхание относительно приходит в норму, значит, можно закрыть окно.

Внутри царит немое оцепенение. Я медленно подхожу к шкафу, распахиваю створки, достаю первый попавшийся свитер и натягиваю его на себя. Затем иду в ванную, чтобы ополоснуть лицо. После сажусь на кровать и, поджав ноги, смотрю перед собой.

Выбор — это никогда не про лёгкость. Выбор — это про волю и про смелость лишиться чего-то в пользу совести или того, что кажется более значимым.

Леон

«Ты поступил отвратительно, изменяя мне с прислугой. Этого я и моя семья тебе никогда не простим. Ни измены, ни сорванной свадьбы».

«Твой отец сильно ошибался, называя тебя ответственным и взрослым. Со мной ты повёл себя как типичный инфантильный подросток».

Я перечитываю эти сообщения от Эльвиры и пытаюсь поймать себя на чувстве вины. Если оно и есть, то ничтожно малое, что не может не радовать.

Когда-то я думал, что в случае отказа от свадьбы совесть меня загрызёт. А сейчас понимаю: вина — это отличное средство манипуляции, и дай ей волю, может навсегда взять тебя в оборот.

Не откажись я от свадьбы, вина не отпустила бы и продолжила преследовать меня в чём-то ещё: в том, что ожидания Эльвиры относительно супружеской жизни не оправдались, или в том, что я рано или поздно всё равно бы принял решение уйти.

Всё же главный критерий отношений — это то, что двоим в них хорошо. А с Эльвирой мне продолжительное время было плохо. Насколько плохо, я смог оценить лишь, сблизившись с Лией, и понял, что отношения не подразумевают огромное количество долженствования. В них ты действуешь в первую очередь из любви, а не потому что кому-то обязан.

«Я тебя услышал», — печатаю я из вежливости и следом переключаюсь на окно переписки с Лией. С момента как она зашла в дом, прошло больше полутора часов, так что уже можно.

«Поговорила с мамой? Зайду?»

Ответ приходит спустя пару минут, и он донельзя лаконичен.

«Да».

Засунув телефон в карман, я делаю торопливый шаг к двери, но резко останавливаюсь, подхожу к комоду и забираю оттуда серый пакет. Вчера после тренировки проезжал мимо любимого ювелирного бутика Каролины и спонтанно решил зайти. Взгляд упал на подвеску, по форме напоминающую булавку, и она мне почему-то понравилась.

Остановившись возле спальни Лии, я стучусь в дань вежливости. В груди поднимается лёгкое волнение. Это мой первый подарок ей — видимо, поэтому.

Слышится приглушённая поступь шагов, и через пару секунд в проёме появляется её лицо. Плечи машинально напрягаются. Выглядит Лия уставшей и осунувшейся, хотя ещё пару часов назад была весёлой и цветущей.

— Пустишь?

Кивнув, она отступает в сторону. Тревожное ощущение усиливается. То ли потому, что Лия не смотрит мне в глаза, то ли потому, что молчит.

Не придумав лучшего начала для беседы, я протягиваю ей пакет. Нахмурившись, Лия смотрит на него так, словно из него может вылезти змея.

— Что это?

— Украшение, — поясняю я, ощущая себя идиотом. — Вчера купил для тебя. Не знаю, почему сразу не подарил.

Вместо улыбки радости она закусывает губу и, потупив взгляд, отчаянно крутит головой.

— Я не возьму. Не могу. Извини.

Теперь к тревоге примешивается неясное ощущение раздражения. Я никогда не причислял себя к романтикам, но этот подарок я выбирал искренне и от души. Не потому, что собирался её впечатлить, а потому что хотелось, чтобы у Лии было что-то от меня… Так к чему эта дурацкая скромность?

— Бери, — повторяю я настойчивее. — Я выбирал для тебя.

— Я не могу. — Помотав головой, Лия наконец поднимает глаза, и меня прошибает током. В них застыли слёзы и глубокое отчаяние.

Отшвырнув пакет на кровать, я осторожно беру её за плечи и заставляю смотреть на себя. Ясно, что Инга ей снова что-то наговорила.

— Расскажи, что случилось. И не плачь, ладно? Мы всё решим.

Слёзы вытекают из её покрасневших глаз, скатываются по щекам. Лия даже не успевает ничего ответить, но внутри меня что-то с треском падает.

— Мы уезжаем, Леон, — шепчет она, болезненно кривясь. — Мама сегодня уволилась. Мы возвращаемся в её родной город.