Элита

73

Не знаю, сколько времени мы лежим рядом, обнимая друг друга: ноги и руки сплетены, щека прижата к щеке. Нам обоим отчаянно хочется в короткие сроки надышаться друг другом, что, конечно же, бесполезно. Я так отчаянно влюблён и так сильно зависим от тепла её тела, голоса и запаха, что не могу не испытывать самую настоящую боль, глядя на то, как тикают стрелки настенных часов.

Слёзы на лице Лии высохли, и о недавней истерике напоминают лишь сухие, протяжные всхлипы, прорывающиеся сквозь её сонное дыхание. Мои пальцы перебирают её волосы, взгляд таранит потолок — словно там могут вот-вот появиться ответы на все курсирующие во мне вопросы. Но там, как назло, ничего нет.

Медленно приподнявшись, я высвобождаюсь из её объятий. Гнев, неприятие, отчаяние и необходимость найти решение разрывают меня на части, так что от первых трёх нужно срочно избавиться.

Как? Хер его знает. Поколотить грушу, наведаться в больницу к Морозову с требованием не соваться к Лии, позвонить Эльвире и, наплевав на манеры, высказать всё, что хочется… Ну а для начала просто пройтись.

Лия болезненно гримасничает, когда я накрываю её пледом, но глаз не открывает. Я шёпотом обещаю ей вернуться с решением, которое устроит всех, и бесшумно выхожу из комнаты.

Лия ещё никуда не уехала, но воздух уже ощущается удушливым и тяжёлым. У кабинета отца я замедляю шаг и, поймав полоску света в дверном проёме, решительно стучусь.

— А, Леон, заходи, — отложив очки, он поднимается из кресла. — Ну, ты как?

Судя по кипе бумаг, отец явно занят, и, будь он не в курсе того, что происходит и как сильно это на меня повлияет, наверняка бы предложил зайти позже. Но он знает, поэтому смотрит внимательно и с ожиданием.

— Инга уволилась и уезжает, забирая с собой Лию, — чеканю я, не слишком озадачиваясь ровностью тона. — Но ты, разумеется, об этом знаешь.

— Да, знаю. Сегодня утром она подошла ко мне и попросила расчёт.

— Попросила расчёт и всё? Вот так просто, без объяснений?

— Не совсем так, — мягко возражает он. — Она сказала, что переживает за судьбу дочери и решила, что им будет спокойнее жить в другом городе. Как я понял, помимо того ужасного случая на дне рождения, у Лии были трения в университете…

— Трения в университете? — с издёвкой выплёвываю я. — Да её пытались унизить все, кому не лень! Только не говори, пожалуйста, что для тебя это стало неожиданностью и ты был уверен, что вуз, забитый отпрысками политиков и олигархов, лоялен к детям домработниц.

— Ты меня хочешь в чём-то обвинить?

— Да, сейчас я так зол и готов обвинить каждого, — рявкаю я, в остервенении дёргая себя за волосы. — Раз уж тебе нравится быть меценатом, то почему ты ни черта не думаешь о том, во сколько обходится твоё милосердие тем, кому ты помогаешь?! Думаешь, Лие был так необходим самый элитный вуз в столице? Это предложение — лучшее, что пришло тебе в голову после того, как погиб её отец? Хотелось выглядеть щедрым?

Отец хмурится.

— Леон, я понимаю, что ты расстроен, но не нужно разговаривать со мной в таком тоне. Возможно, учёба в МКУ действительно была не самой лучшей идеей, но тогда мне искренне хотелось помочь Инге и её дочери.

— Так, может, стоило дать им денег на собственное жильё?

— Я и дал, — отец смотрит спокойно и прямо. — Предприятие выплатило хорошую компенсацию в течение месяца после смерти отца Лии. Учёба была моим подарком.

Зажав глаза тыльной стороной ладони, я отворачиваюсь. Безысходность с каждой секундой всё сильнее забирает меня. Теперь понятно, почему Инга так легко решилась всё бросить: у неё есть деньги, чтобы начать всё с нуля. Если она может купить собственное жильё, значит, шансы убедить её остаться тают.

— Инга хочет облегчить дочери жизнь, Леон, — снова подаёт голос отец. — По понятным причинам им действительно бывает сложно здесь. Поэтому она и хочет уехать.

— Она хочет уехать, потому что ей страшно от того, что наше золотое общество может сделать с её дочерью, — раздражённо бросаю я. — И потому что ты убедил её, что моё отношение к Лие несерьёзно. Спасибо тебе за это, кстати.

— Я не говорил ничего подобного.

— Значит, ты выразился так, что Инга сама это додумала.

— Леон, я не враг тебе и не враг Лие. Инга спросила, уверен ли я, что у вас с Лией дойдёт до свадьбы. Я ответил, что не могу дать таких гарантий — и я действительно не могу. Надеюсь, хотя бы за это ты не станешь меня порицать?

Учащённые вздохи рвут грудь. Мне действительно нужно сбавить обороты, но я слишком раздавлен и слишком шокирован тем, что могу её потерять. Говорить спокойно не получается.

— Я впервые встретил человека, с которым мне настолько хорошо, — хриплю я, глядя себе под ноги. — А теперь она собирается уехать, и от этого я теряю контроль. Я просил Лию остаться, но она говорит, что не может бросить мать. Боится, что одна Инга не справится.

— Я просил её подумать обо всём хорошенько, Леон. Отчасти потому, что знал, как это для тебя важно. Пообещал, что Лие никто не навредит, но она едва ли меня услышала. Надеюсь, ты не демонизируешь меня настолько, чтобы думать, что я рад вашему расставанию. Но у меня есть личные принципы невмешательства в дела чужой семьи, о которых ты прекрасно знаешь.

— Нет, я не думаю, что ты рад, — хмуро бросаю я, развернувшись к двери. — Спасибо за разговор. Я пройдусь. Мне нужно ещё раз обо всём подумать.

Намотав пару кругов по двору, я возвращаюсь к Лии. Она по-прежнему спит, разметавшись поперёк кровати, дыхание глубокое, спокойное.

Я поправляю плед, осторожно убираю волосы с её лица. Уверенность в том, что она не может уехать, крепнет. Это будет слишком неправильно. Выход есть из любой ситуации, и мне просто необходимо его найти.

Тихо прикрыв за собой дверь, я направляюсь к комнате Инги. Несколько раз стучусь, но никто не открывает. Спускаюсь на кухню, но не нахожу её и там, и ни с чем возвращаюсь к себе.

На часах десять вечера, и меня неумолимо клонит сон. Поставив будильник на пять утра, я падаю на кровать. Мысли назойливо гудят в висках, сердце тревожно пульсирует. Выход есть из любой ситуации, и мне просто необходимо его найти.

Ранним утром я стучу в дверь Лии, рассчитывая разбудить и поделиться планом действий. Ответа нет. Стучусь ещё раз, но безрезультатно. Обуреваемый паршивым предчувствием, поворачиваю ручку и вхожу.

Внутри комнаты непривычно пусто и тихо. Створки шкафа приоткрыты, вешалки пусты. Паника подступает к горлу тошнотворным удушьем. Какого чёрта?! На часах пять тридцать утра. Как это возможно?!

В неверии я мечусь взглядом по комнате до тех пор, пока не обнаруживаю обрывок листа на кровати. На нём аккуратным почерком выведено:

«Электричка была ночной. Прости, что не сказала. Эта неделя была самой лучшей в моей жизни. Да и вообще каждое мгновение рядом с тобой было невероятно счастливым. Если бы я могла поступить по-другому, клянусь, я бы это сделала. Прости. Прости. Прости.

Навсегда твоя, Лия».