Гордость и Предубеждение

Глава 18

До того часа, пока Элизабет не вошла в гостиную Незерфилда и не начала искать взглядом мистера Уикхема среди собравшихся там красных мундиров, в ее голову ни разу не закралось сомнение в том, будет ли он на балу. Уверенность во встрече с ним не ставилась под сомнение ни одним из тех ощущений, которые небезосновательно должны были бы встревожить ее. Она оделась с большей продуманностью чем обычно и в приподнятом настроении приготовилась покорить все, что осталось непокоренным в его сердце, и полагая, что это не больше, чем можно было бы рассчитывать покорить за один вечер. Но неожиданно возникло ужасное подозрение, что ради удовольствия мистера Дарси его намеренно не упомянули в приглашении, направленном Бингли офицерам. И хотя это, возможно, было совсем не так, несомненный факт его отсутствия был подтвержден его другом Денни, к которому Лидия обратилась без церемоний и который сообщил им, что Уикхем накануне был вынужден уехать в столицу по делам и не успел вернуться, добавив с многозначительной улыбкой: – Я не думаю, что дела призвали бы его именно сейчас, если бы он не хотел избежать встречи с неким джентльменом.

Эта часть сообщения, пропущенная мимо ушей Лидией, была услышана и понята Элизабет, и, поскольку она подтверждала, что с Дарси это не снимает ответственности за отсутствие Уикхема, как и в случае воображаемого ею ранее отсутствия приглашения, чувство неприязни по отношению к этому джентльмену было настолько обострено вспыхнувшим разочарованием, что она не смогла со сносной вежливостью ответить на вежливые вопросы, с которыми он, приблизившись, обратился к ней. Доброжелательность, снисходительность и терпение по отношению к Дарси оборачивались унижением достоинства Уикхема. Любой разговор с ним казался ей невозможным, и она отвернулась, не сумев скрыть своего негодования. Ей не удалось полностью преодолеть этого чувства даже в разговоре с мистером Бингли, слепая привязанность которого ее раздражала.

Но Элизабет не была создана для грусти и уныния, и хотя все ее собственные ожидания от сегодняшнего вечера рушились, это не могло долго сказываться на ее настроении. Поделившись своими горестями с Шарлоттой Лукас, которую не видела целую неделю, она быстро перешла к описанию чудачеств своего кузена и посоветовала той обратить на него особое внимание. Однако уже первые два танца стали сплошной катастрофой – они заставили ее испытать чувство безмерного унижения. Мистер Коллинз, неловкий, но при этом крайне торжественный, постоянно извиняющийся вместо того, чтобы хотя бы просто следовать движениям партнерши, и раз за разом делавший все невпопад, даже не замечая этого, заставлял ее в полной мере испытывать те острые чувства стыда и унижения, которые может доставить неумелый партнер по танцам. Момент освобождения от него подарил ей неописуемое блаженство.

Затем ее пригласил один из офицеров, и она получила удовольствие от разговоров об Уикхеме и от того, что он пришелся всем по душе. Когда и этот танец закончился, она вернулась к Шарлотте Лукас и продолжила разговор с ней. Совершенно неожиданно она обнаружила, что к ней обращается мистер Дарси с просьбой подарить ему следующий танец; это стало для нее такой неожиданностью, что, она, не отдавая себе отчет в том, что делает, приняла приглашение. Он тут же удалился, и ей пришлось преодолевать раздражение из-за собственной растерянности. Шарлотта попыталась ее утешить:

– Осмелюсь предположить, что он тебе понравится.

– Боже упаси! Это было бы величайшим из несчастий! Найти приятым человека, которого имеешь все основания ненавидеть! Не желай мне такого несчастья.

Однако, когда Дарси вновь приблизился, чтобы повести ее в зал, Шарлотта не могла удержаться и стала шепотом предостерегать ее от того, чтобы она не наделала глупостей, позволив увлечению Уикхемом выставить себя малоприятной партнершей в глазах мужчины куда более значительного. Элизабет промолчала и направилась к своему месту в ряду дам, готовых начать танец. Она испытывала изумление от высот, которых достигла в мнении местного общества, всего лишь расположившись напротив мистера Дарси, и прочитала не меньшее изумление в обращенных на нее взглядах соседей. Зазвучала музыка, и некоторое время они танцевали, не произнося ни слова. Она вообразила, что их молчание продлится в течение обоих частей танца, и поначалу решила не нарушать его, пока неожиданно ей не пришла в голову коварная мысль, что для ее партнера было бы большим наказанием поддерживать беседу с ней, и тогда она сделала ничего не значащее замечание по поводу танца. Он ответил, но не поддержал разговор. Выдержав продолжительную паузу, она вновь обратилась к нему: – Теперь ваша очередь сказать что-нибудь, мистер Дарси. Поскольку я уже затронула тему танцев, вы могли бы сделать какое-нибудь замечание по поводу размера залы или количества танцующих пар.

Он улыбнулся и заверил ее, что все, что она пожелает, им непременно будет сказано.

– Превосходно. На данный момент такого ответа будет достаточно. Возможно, спустя некоторое время, я замечу, что частные балы гораздо более приятны, чем публичные. Но теперь мы можем спокойно помолчать.

– Значит, вы следуете определенным правилам ведения беседы во время танца?

– Иногда. Знаете ли, следует как-то поддерживать разговор. Было бы странно провести вместе полчаса, не обменявшись и парой слов; и все же для пользы отдельных персон разговор должен быть построен так, чтобы непросто было ограничить его несколькими фразами.

– В данном случае вы имеете в виду свои собственные чувства или воображаете, что доставляете радость мне?

– И то, и другое, – не без лукавства ответила Элизабет, – ибо я всегда находила большое сходство в образе наших мыслей. Каждый из нас не слишком общителен, немногословен и не стремится высказаться, если только не рассчитывает преподнести нечто такое, что поразит все общество и будет передано потомкам в форме нравоучительного афоризма.

– Я уверен, что не существует столь поражающего сходства наших характеров, – возразил он. – Но насколько ваше описание близко к моему характеру, я судить не берусь. Вы же, несомненно, полагаете, что это точный портрет.

– Я не должна давать оценки своим собственным высказываниям.

Он ничего не ответил, и они снова умолкли и хранили молчание, пока не началась вторая часть танца, и тогда он спросил ее, часто ли она с сестрами прогуливается пешком до Меритона. Она ответила утвердительно и, не устояв перед искушением, добавила: – Когда мы встретились там на днях, у нас как раз завязалось новое знакомство.

Реакция последовала незамедлительно. Ярко выраженное высокомерие исказило черты его лица, но он не промолвил ни слова, и Элизабет, сразу же пожалевшая о собственной слабости, не смогла продолжать. Наконец Дарси нарушил затянувшееся молчание и с заметным напряжением произнес: – Уикхем наделен счастливым характером, который помогает ему легко заводить друзей – но вот в чем вопрос: способен ли он долго сохранять их.

– Ему не повезло, и вашу дружбу он потерял, – с особым выражением сказала Элизабет, – и вследствие этого он, вероятно, будет страдать всю свою жизнь.

Дарси ничего не ответил и, казалось, захотел сменить тему. В этот момент рядом с ними появился сэр Уильям Лукас, намеревавшийся пройти в другой конец комнаты, минуя ряды танцующих, но, заметив мистера Дарси, он остановился, поклонившись с исключительной учтивостью, чтобы воздать должное его танцу и его партнерше.

– Я получил истинное удовольствие, мой дорогой мистер Дарси. Не часто увидишь столь совершенный танец. Видно, что вы вращаетесь в высших кругах. Позвольте мне, однако, заметить, что ваша прекрасная партнерша не уступает вам и я надеюсь, что это очарование будет повторяться и впредь, особенно когда произойдет некое желанное событие, моя дорогая Элиза, – и он многозначительно посмотрел на ее сестру и Бингли. – Как рады мы будем высказать свои поздравления! Мистер Дарси, приношу свои извинения за прерванный танец. Надеюсь, вы не осудите меня за то, что я отвлек вас от увлекательной беседы с барышней, чьи сияющие глаза тоже выражают мне свое неудовольствие.

Последнюю часть этого обращения Дарси почти не услышал, но намек сэра Уильяма на своего друга, казалось, поразил его, и он с пристальным вниманием стал рассматривать Бингли и Джейн, которые танцевали в паре. Однако вскоре, вспомнив о танце, он повернулся к своей партнерше и сказал: – Вмешательство сэра Уильяма заставило меня забыть, о чем мы беседовали.

– Я не думаю, что мы вообще беседовали. Сэр Уильям не смог бы прервать разговор двух людей, которым нечего было сказать друг другу. Мы уже затронули две или три темы, но безуспешно, и о чем нам говорить дальше, я не могу себе представить.

– А что вы думаете о книгах? – спросил он с улыбкой.

– Книги – о, нет! Я уверена, что мы никогда не читаем одни и те же книги, или же, читая их, испытываем совершенно разные чувства.

– Мне жаль, что вы так думаете, но даже если это и справедливо, то возможно и нет необходимости подыскивать тему. Мы можем сравнить наши столь отличающиеся мнения о них.

– Увы, я не могу говорить о книгах в бальном зале, здесь моя голова всегда занята чем-нибудь другим.

– Неужели в подобных обстоятельствах сиюминутное всегда занимает вас более всего? – усомнился он.

– Без сомнения, – ответила она, сама не понимая, что говорит, ибо мысли ее были далеки от предмета разговора, что и подтвердил ее неожиданный вопрос. – Припоминаю, вы сказали, мистер Дарси, что никогда бы не простили нанесенное вам оскорбление, и что однажды возникшее чувство обиды никогда не угаснет в вас. Полагаю, вы проявляете особую осмотрительность, чтобы избежать беспричинного возникновения столь сильного чувства.

– Именно так я и поступаю, – решительно заявил он.

– И никогда не позволяете себе быть ослепленным предубеждениями?

– Надеюсь, нет.

– Особенно важно, чтобы те, кто никогда не отступается от своего мнения, были уверены в том, что способны судить правильно.

– Могу ли я спросить, какова цель всех этих вопросов?

– Просто для прояснения вашего характера, – ответила она, пытаясь сделать их разговор менее серьезным. – Я пытаюсь понять его.

– И вам это удается?

Она отрицательно покачала головой.

– Никак не получается. Я слышу настолько разные отзывы о вас, что это ставит меня в тупик.

– Легко могу поверить, – остался он серьезен, – что мнения обо мне могут сильно различаться, но мне бы хотелось, мисс Беннет, чтобы вы не спешили составлять свое окончательное представление о моем характере прямо сейчас, поскольку есть основания опасаться, что результат не удовлетворит ни вас, ни меня, да и вообще никого.

– Но если я не преуспею сейчас, у меня может никогда не появиться другой возможности.

– Я ни в коем случае не стану препятствовать вашим развлечениям, – холодно ответил он. Она больше ничего не сказала, и, дождавшись окончания танца, они разошлись так и не заговорив более. Обе стороны остались недовольны, хотя и не в одинаковой степени, ибо в сердце Дарси уже поселилось довольно сильное чувство к ней, которое очень быстро обеспечило ей прощение, направив все его раздражение на другого.

Не успели они расстаться, как к ней приблизилась мисс Бингли и с выражением вежливой надменности обратилась к ней:

– Итак, мисс Элиза, я слышал, вы в восторге от Джорджа Уикхема! Ваша сестра рассказала мне о вашей встрече и задала тысячу вопросов; и я обнаружила, что молодой человек совершенно забыл сообщить вам, среди прочего, что он сын старого Уикхема, управляющего покойного мистера Дарси. Однако позвольте мне посоветовать вам, как другу, не доверять всем его утверждениям безоговорочно; а что касается того, что мистер Дарси обошелся с ним плохо, то это абсолютная ложь; напротив, он всегда был к нему необычайно добр, хотя Джордж Уикхем вел себя по отношению к мистеру Дарси самым постыдным образом. Мне не известны подробности, но я прекрасно знаю, что мистер Дарси ни в коей мере не заслуживает упреков, ему невыносимо слышать упоминания о Джордже Уикхеме и, хотя мой брат и не допускал возможности не включить его в список приглашенных офицеров, он был чрезвычайно рад обнаружить, что тот сам решил не воспользоваться им. Его приезд в здешние края, без сомнения, является в высшей степени оскорбительным поступком, и мне интересно, как он мог осмелиться сделать это. Мне искренне жаль, мисс Элиза, открывать истинное лицо вашего любимца, но, как не суди, учитывая его происхождение, иного и ожидать было невозможно.

– По вашему мнению, его греховность и его происхождение взаимосвязаны, – возмутилась Элизабет. – Вы сочли пороком то, что он был сыном управляющего мистера Дарси, но об этом, уверяю вас, он сообщил мне сам.

– Прошу простить меня, – ответила мисс Бингли, отвернувшись с усмешкой. – Простите за вмешательство, это было сделано из лучших побуждений.

– Наглая девица! – в мыслях возмутилась Элизабет. – Вы сильно ошибаетесь, если рассчитываете повлиять на меня таким жалким выпадом, как этот. Я не вижу в нем ничего, кроме вашей умышленной слепоты и злого умысла мистера Дарси. Затем она разыскала свою старшую сестру, которая намеревалась выспросить что-нибудь по тому же вопросу у Бингли. Джейн встретила ее с такой милой, рассеянной улыбкой, сияющей столь счастливым выражением лица, что не оставалось сомнений, насколько она довольна событиями вечера. Элизабет мгновенно поняла ее чувства, и в эту минуту забота об Уикхеме, обида на его врагов и все-все остальное уступили место надежде на то, что Джейн близка к тому, чтобы обрести свое счастье.

– Я хотела бы знать, – сказала она с выражением лица, не менее счастливым, чем у сестры, – что ты узнала о мистере Уикхеме. Но, допускаю, ты была слишком занята, чтобы думать о каком-либо еще; в этом случае ты можешь быть уверена в моем прощении.

– Нет, – ответила Джейн, – я не забыла о нем, но мне нечего сообщить тебе, что подтвердило бы твои обвинения. Мистер Бингли не знает деталей той истории и совершенно не осведомлен о тех ее обстоятельствах, что столь сильно оскорбили мистера Дарси, но он готов поручиться за безупречное поведение, добросовестность и благородство своего друга, и совершенно убежден, что мистер Уикхем заслужил гораздо меньше доброй отзывчивости со стороны мистера Дарси, чем тот проявил. Я с сожалением вынуждена признать, что, судя по его словам и словам его сестры, мистер Уикхем ни в коем случае не является порядочным молодым человеком. Боюсь, он в чем-то поступил очень неосмотрительно и заслуженно потерял уважение мистера Дарси.

– Мистер Бингли сам не знаком с мистером Уикхемом?

– Нет, он никогда не встречал его до того утра в Меритоне.

– Таким образом, историю он знает со слов мистера Дарси. Этого достаточно. А что он говорит об истории с приходом?

– Он не помнит досконально обстоятельств, хотя и слышал о них от мистера Дарси не один раз, но полагает, что оно было завещано ему лишь условно.

– Я не сомневаюсь в искренности мистера Бингли, – мягко сказала Элизабет, – но ты должна простить мне, что меня не убедили пусть непритворные, но лишь заверения. Осмелюсь сказать, что мистер Бингли защищал своего друга очень продумано, но поскольку ему не известны некоторые подробности этой истории, а многое он узнал от самого мистера Дарси, я позволю себе сохранить суждения относительно обоих джентльменов неизменными.

Высказавшись таким образом, она сменила тему на более приятную для обеих и в отношении которой не могло быть никаких различий в чувствах. Элизабет с удовольствием выслушала полные радости, хотя и робкие выражения надежды Джейн на интерес со стороны мистера Бингли, и поспешила выложить все, что могло прийти ей в голову, чтобы поддержать эти ее ожидания. Когда к ним присоединился сам мистер Бингли, Элизабет оставила их и направилась к мисс Лукас, чье любопытство относительно манер и любезности ее последнего партнера она не успела полностью удовлетворить, так как рядом с ними оказался мистер Коллинз и с величайшим ликованием сообщил, что ему только что посчастливилось сделать необычайно важное открытие.

– Мне, совершенно неожиданно, стало известно, – заявил он, – что здесь в зале находится близкий родственник моей покровительницы. Я случайно услышал, как джентльмен упомянул в разговоре с молодой леди, которая своим присутствием оказывает честь этому дому, имена своей кузины мисс де Бург и ее матери леди Кэтрин. Каким чудесным образом случаются подобные совпадения! Кто бы мог вообразить мою встречу с племянником леди Кэтрин де Бург на этом балу! Я бесконечно благодарен провидению, что это открытие было сделано вовремя, и я смогу засвидетельствовать ему свое почтение. Именно это я сейчас и намереваюсь сделать, и тешу себя надеждой, что он извинит меня за то, что я не сделал этого раньше. Мое полное незнание об этих связях, надеюсь, послужит основанием для моих извинений.

– Вы же не собираетесь вот так прямо представиться мистеру Дарси!

– Напротив! Я попрошу у него прощения за то, что не сделал этого раньше. Уверен, что он действительно племянник леди Кэтрин. Я имею основания заверить его, что вчера вечером ее светлость чувствовала себя прекрасно.

Элизабет постаралась отговорить его от такого поступка, уверяя, что мистер Дарси наверняка сочтет такое его обращение без предварительного представления дерзкой вольностью, а не любезностью в отношении тетушки, что не существует никакой необходимости представляться друг другу, и что в случае возникновения необходимости завязать знакомство, инициатива должна исходить от мистера Дарси, как занимающего более высокое положение. Мистер Коллинз выслушал ее с непреклонным видом человека, принявшего решение в соответствие со своими собственными представлениями об иерархии, и, когда она замолчала, ответил так:

– Моя дорогая мисс Элизабет, я имею исключительно высокое мнение о ваших разумных суждениях по всем вопросам, находящимся в пределах вашего понимания, но позвольте мне заметить, что должно понять, какая большая разница существует между общепринятыми формами церемоний среди мирян и теми, которые установлены для духовенства. Позвольте мне заметить, что я считаю священный сан равным по достоинству высшему статусу в королевстве – при условии, конечно, что носителем сана сохраняется должное смирение поведения. Поэтому вы не должны препятствовать мне следовать велениям моей совести, которая в данном случае предписывает мне выполнять то, что я считаю своим долгом. Примите мои сожаления по поводу того, что я не воспользовался вашими советами, по всем остальным вопросам, заверяю вас, они будут постоянно направлять меня. В данном же случае я считаю, что благодаря образованию и жизненному опыту я в большей степени подхожу для решения того, что правильно, чем такая молодая леди, как вы.

И, низко поклонившись, он оставил ее и направился осуществлять свою миссию по отношению к мистеру Дарси, за чьей реакцией она заинтересованно следила и чье изумление по поводу неожиданного обращения к нему было совершенно очевидным. Ее кузен предварил свою речь церемонным поклоном, и хотя она не могла расслышать ничего из им сказанного, ей казалось, что она слышит все это, и угадала в движении его губ слова – извинения, – Хансфорд и – леди Кэтрин де Бург. Ей было неприятно видеть, как он выставляет себя в столь неподобающем виде перед этим человеком. Мистер Дарси смотрел на него с неописуемым удивлением, и когда мистер Коллинз наконец дал ему шанс заговорить, ответил с видом холодной вежливости. Мистер Коллинз, однако, не потерял желания продолжить свою речь, и презрение мистера Дарси, казалось, стремительно возрастало по мере продолжения излияний мистера Коллинза, и, едва дождавшись паузы, он лишь слегка кивнул ему и без промедления отбыл в другую сторону. Мистер Коллинз тут же вернулся к Элизабет.

– Уверяю вас, у меня совершенно нет причин, – сказал он, – быть недовольным приемом, которым меня удостоили. Мистеру Дарси, похоже, очень понравилось такое внимание с моей стороны. Он ответил мне с предельной вежливостью и даже сделал мне комплимент, сказав, что он абсолютно убежден в проницательности леди Кэтрин и уверен, что она никогда не оказала бы такую милость человеку недостойному. Это было действительно очень великодушное замечание. В целом он показал себя с самой лучшей стороны.

Поскольку у Элизабет не осталось более ничего, что ей было бы интересно в этот вечер, она почти полностью переключила свое внимание на то, как проходило общение ее сестры и мистера Бингли, и ряд приятных мыслей, порожденных наблюдениями, сделали ее почти такой же счастливой, как Джейн. Она уже представляла себе, как ее сестра поселится в этом самом доме, постоянно испытывая то блаженство, какое может дать только брак по настоящей любви; и она чувствовала себя способной, если обстоятельства сложатся столь счастливо, попытаться полюбить даже двух сестер Бингли. Мысли ее матери, как она ясно видела, были устремлены в том же направлении, и она решила не рисковать приближаться к ней, чтобы та не стала делиться с ней своими надеждами вслух. Поэтому, когда они сели ужинать, она сочла крайне неудачным то, что они все-таки оказались рядом, и была крайне раздосадована, обнаружив, что ее мать выражала другой соседке (леди Лукас) во всеуслышание и без утайки свои ожидания того, что Джейн скоро выйдет замуж за мистера Бингли. Это была в высшей степени волнующая тема, и миссис Беннет, казалось, была готова без устали говорить, перечисляя все новые и новые преимущества такого развития событий. То, что он был столь очаровательным молодым человеком и таким богатым и жил всего в трех милях от них, было лишь первым из череды поводов для ее радости; и как приятно было предвкушать, что обе его сестры еще больше полюбят Джейн, и уверять себя, что они должны желать этого брака так же сильно, как и она сама. Более того, это создавало такие головокружительные возможности для ее младших дочерей, ведь замужество Джейн за столь значительным джентльменом должно было ввести их в круги, где вращались другие богатые мужчины; и, наконец, было так приятно в ее возрасте иметь возможность пристроить своих незамужних дочерей на попечение их старшей сестры, что освободило бы мать от необходимости проводить в обществе времени больше, чем ей хотелось. Пора обернуть это обстоятельство к своему удовольствию, потому что невозможно было избегать требований этикета – ведь мало кто с самой молодости, кроме миссис Беннет, испытывал удовлетворение, оставаясь дома. В заключение она не преминула выразить множество добрых пожеланий леди Лукас, чтобы и той, по возможности, повезло не меньше, хотя глубоко внутри она несомненно и с долей торжества верила, что шансов на это нет.

Тщетно пыталась Элизабет прервать поток слов матери или убедить ее выражать свою радость не столь громко, ибо, к немалой досаде, она заметила, что большую часть разговора услышал мистер Дарси, сидевший напротив них. Мать в ответ только отчитала ее за беспочвенные опасения.

– Что мне за дело до мистера Дарси! Объясни мне, почему я должна его опасаться? Я уверена, что мы не обязаны проявлять по отношению к нему такую вежливость, которая запрещала бы говорить что-либо ему не угодное.

– Ради всего святого, мадам, говорите потише. Какая польза может быть для вас, если вы оскорбите мистера Дарси? Поступая таким образом, вы никак не выиграете во мнении его друга!

Однако ничто из того, что она говорила, не находило ни малейшего отклика. Ее мать говорила о своих взглядах в тех же, не имеющих иного толкования выражениях. Лицо Элизабет горело от стыда и досады. Она не могла не поглядывать время от времени на мистера Дарси, и каждый взгляд убеждал ее именно в том, чего она опасалась – хотя он и не смотрел все это время на ее мать, не приходилось сомневаться, что внимание его постоянно было приковано к ней. Выражение его лица постепенно изменилось от негодующего пренебрежения к сдержанной и сосредоточенной серьезности.

Однако в конце концов у миссис Беннет не осталось слов для выражения своего удовлетворения, а леди Лукас, которая уже давно зевала, выслушивая повторяющиеся описания удовольствия, испытываемого ее соседкой, разделить которое, по ее мнению, не получилось бы никоим образом, смогла воспользоваться иной возможностью – вдоволь насладиться холодной ветчиной и курицей. Элизабет начала постепенно приходить в себя. Но недолгим оказался период спокойствия, ибо, как только ужин закончился, зашла речь о пении, и она с огорчением увидела, что Мэри, не заставив долго себя упрашивать, приготовилась порадовать компанию. Выразительными взглядами она старалась воспрепятствовать такому проявлению любезности, но тщетно – Мэри их не поняла. Подобная возможность продемонстрировать себя публике была ей приятна, и она начала свою партию. Выражающий страдание взгляд Элизабет был устремлен на нее, она с нетерпением и надеждой следила за тем, как представление, хотя и медленно, но приближалось к финалу. Увы, все было напрасно, ибо Мэри углядела в вежливых выражениях благодарности, прозвучавших со стороны слушателей, намек, что ей можно продолжить демонстрировать им свою благосклонность, и после полуминутной паузы начала новую песню. Вокальные способности Мэри ни в коей мере не были приспособлены для таких представлений: голос у нее был слабый, а манера пения – утрированной. Элизабет терзали неописуемые муки. Она бросила взгляд на Джейн, чтобы узнать, как она это переносит, но Джейн спокойно беседовала с Бингли, посмотрела на двух его сестер и увидела, что те потешаются над исполнением. Дарси, однако, продолжал оставаться невозмутимо серьезным. Она повернулась к отцу, взглядом умоляя его сделать так, чтобы Мэри не пела всю ночь. Мистер Беннет понял намек, и когда Мэри допела свою вторую песню, обратился к ней вслух:

– Очень хорошо, дитя мое. Вы радуете нас достаточно долго. Оставьте и другим барышням время, чтобы показать себя.

Мэри, хотя и сделала вид, что не слышит, несколько стушевалась, и Элизабет, жалея ее и уже сожалея о действиях отца, поняла, что от ее беспокойства не будет пользы. Не оставались в стороне и другие родственники.

– Если бы мне, – сказал мистер Коллинз, – был ниспослан талант пения, я бы испытал, без сомнения, большое удовольствие, поделившись с обществом этим даром, ибо я считаю музыку совсем невинным развлечением, вполне совместимым с миссией священнослужителя. Я, однако, далек от утверждения, что мы можем посвящать музыке слишком много времени, поскольку, безусловно, есть и иные вещи, которым следует уделять внимание. На настоятеля прихода возложено множество обязанностей. Прежде всего он должен достичь такого согласия в вопросе о десятине, которое устроит его самого, но и не нанесет ущерба его покровителю. Он должен уделять самое серьезное внимание обдумыванию собственных проповедей, и это оставит не так много времени исполнению его обязанностей в приходе, а также уходу и улучшению своего жилища, так как никто не может его освободить от необходимости сделать дом максимально комфортным. И я считаю в высшей степени важным, чтобы он был внимателен и действовал умиротворяюще на всех, и особенно был почтителен по отношению к тем, кому он обязан своим возвышением. Я не могу вообразить его свободным от такой обязанности, и я не могу одобрить поведение человека, который упустил бы возможность засвидетельствовать свое уважение к кому-либо, связанному с семьей своего благодетеля.

И, отвесив поклон мистеру Дарси, он завершил свою речь, произнесенную так громко, что ее услышала половина зала. Многие с недоумением прислушивались, многие улыбались, но никого это не позабавило больше, чем мистера Беннета, а вот его жена со всей серьезностью одобрила столь разумные слова мистера Коллинза и заметила вполголоса леди Лукас, что он удивительно умный и добродетельный молодой человек.

Элизабет отчетливо осознала, что, если бы все члены ее семьи договорились выставить себя в этот вечер в максимально неблагоприятном свете, они не смогли бы выполнить это с большим воодушевлением и столь оглушительным успехом. Утешала ее лишь надежда, что хотя бы некоторые из действий ее родственников ускользнули от внимания Бингли и ее сестры, и его чувства к ней достаточно сильны, чтобы отнестись снисходительно к проявлениям глупости, свидетелем которой он, должно быть, стал. Ужасно, однако, было то, что две его сестры и мистер Дарси получили прекрасную возможность высмеивать ее родственников, и у нее не получалось выбрать, что было более невыносимо: молчаливое презрение джентльмена или глумливые улыбки дам.

Остаток вечера подарил ей еще одно испытание. Ей постоянно досаждал мистер Коллинз, который не отходил от нее ни на шаг, и, хотя и не смог уговорить ее снова потанцевать с ним, лишил ее возможности танцевать с другими. Напрасно она умоляла его встать в паре с кем-нибудь еще и предлагала познакомить его с любой молодой девушкой в зале. Он твердил в ответ, что к танцам он совершенно равнодушен, что его главная цель деликатными ухаживаниями зарекомендовать себя перед своей дорогой кузиной и поэтому он обязан оставаться рядом с ней весь вечер. Возразить ему было нечего. Немногими минутами облегчения она была обязана своей подруге мисс Лукас, которая время от времени присоединялась к ним и деликатно отвлекала на себя неистощимую любезность мистера Коллинза.

По крайней мере, Элизабет была свободна от новых попыток мистера Дарси продемонстрировать ей свое расположение, хотя он часто оказывался совсем близко от нее – совершенно отстраненный, он более не подходил достаточно близко, чтобы иметь возможность заговорить. Она чувствовала, что это было вероятным следствием ее намеков на мистера Уикхема, и испытывала удовольствие от этого.

Компания из Лонгборна отбыла последней из всех приглашенных, и благодаря маневрам миссис Беннет, им пришлось ждать экипажа четверть часа после того, как все разъехались, что дало время увидеть, с каким неподдельным нетерпением некоторые из хозяев ждали их отъезда. Миссис Херст и ее сестра почти не открывали рта, только что пожаловаться на усталость, и по всему было видно, как им не терпелось остаться наконец в одиночестве. Они уклонялись от любых попыток миссис Беннет завязать разговор и тем самым напоминали всей компании о навалившейся на всех усталости, которую нисколько не облегчали длинные речи мистера Коллинза, без устали расхваливавшего мистера Бингли и его сестер за их элегантность и предложенные развлечения, а также гостеприимство и любезность, которыми они удостоили своих гостей. Дарси не вымолвил ни слова. Мистер Беннет в таком же молчании наслаждался этой сценой. Мистер Бингли и Джейн стояли вместе, немного в стороне от остальных, и обращались только друг к другу. Элизабет хранила такое же молчание, как и миссис Херст или мисс Бингли, и даже Лидия была слишком утомлена, чтобы произнести что-либо, кроме случайно вырвавшегося признания:

– Господи, как я устала! – сопровождавшегося протяжным зевком.

Когда наконец пришло время попрощаться, миссис Беннет была исключительно благосклонна, выражая надежду скоро увидеть всю семью в Лонгборне и, обратившись особо к мистеру Бингли, заверила его, что именно он может сделать их счастливыми, разделив с ними семейный ужин в любое удобное ему время, без всяких церемоний и официального приглашения. Бингли был весьма благодарен и с радостью согласился воспользоваться первой же возможностью услужить ей сразу по возвращении из Лондона, куда ему придется ненадолго уехать на следующий день.

Миссис Беннет была совершенно удовлетворена и покинула дом в благостном убеждении, что, учитывая время, необходимое на приготовления к переезду, заведение новых карет и пошив свадебного платья, она, несомненно, увидит, как ее дочь обоснуется в Незерфилде не позже, чем через три или четыре месяца. О том, что мистер Коллинз женится еще на одной дочери, она думала с не меньшей уверенностью и с изрядным, хотя и не сравнимым удовольствием. Элизабет была для нее наименее любимой из всех ее детей, и хотя претендент и своевременность его появления радовали ее, ценность всего этого затмевалась мистером Бингли и Незерфилдом.