Гордость и Предубеждение

Глава 4

Элизабет была очень раздосадована тем, что не нашла письма от Джейн по их приезде в Лэмбтон, и ее разочарование возвращалось каждое утро, проведенное там. На третий день ее нетерпение было, наконец, удовлетворено – были получены сразу два письма от сестры, на одном из которых стояла пометка, что оно было отправлено куда-то по ошибке. Элизабет не удивилась этому, поскольку Джейн написала адрес очень неразборчиво.

Они как раз собирались выйти, когда принесли письма. Дядя и тетя, предоставив ей возможность наслаждаться их чтением в тишине, отправились на прогулку одни. Первым следовало прочитать то, что было написано раньше, пять дней назад. В начале содержался отчет обо всех маленьких вечеринках и визитах, а также все новости, какие можно было сообщить о жизни в их маленьком городке; но вторая половина, датированная следующим днем ​​и написанная в явном волнении, дала более важную информацию. Вот что там сообщалось:

С тех пор, как я написала предыдущие строки, дорогая Лиззи, произошло нечто весьма неожиданное и серьезное, но я боюсь тебя встревожить слишком сильно – будь уверена, что дома у нас все хорошо. То, что я хочу сообщить, касается бедной Лидии. Вчера вечером в двенадцать часов, когда мы все уже легли спать, пришло срочное сообщение от полковника Форстера, в котором говорилось, что она уехала в Шотландию с одним из его офицеров. Уж если говорить прямо, то вместе с Уикхемом!

Представь себе наше замешательство. Однако для Китти это не оказалось таким уж неожиданным. Мне очень, очень жаль. Столь неосмотрительный поступок с обеих сторон! Но я не перестаю надеяться на лучшее и на то, что его характер был понят неправильно. Неблагоразумный и неосмотрительный – я легко могу в это поверить, но данный поступок (пожелаем всем наилучшего исхода) ни о чем плохом в его душе не говорит. Он, по крайней мере, бескорыстен, поскольку не может не знать, что мой отец ничего не может дать за ней. Наша бедная мать в большой печали. Отец переносит это лучше. Как я рада, что мы никогда не сообщали всего нелицеприятного, что узнали о нем. Мы сами должны забыть это. Предполагается, что они уехали в субботу вечером около полуночи, но обнаружилось это только вчера утром около восьми часов. Сообщение к нам было отправлено немедленно с курьером. Моя дорогая Лиззи, они, должно быть, проехали в десяти милях от нас. Полковник Форстер намерен быть здесь в ближайшее время. Лидия оставила его жене несколько строк, сообщая о своем намерении. Пора заканчивать письмо, потому что я не могу надолго оставлять нашу бедную матушку. Боюсь, ты не сможешь разобраться во всем, поскольку даже я сама не осознаю до конца, что написала.

Не давая себе времени на размышления и едва ли сознавая, что она чувствует, Элизабет тотчас же схватила другое письмо и, вскрыв его с величайшим нетерпением, обнаружила, что оно было написано на день позже первого.

К этому времени, моя дорогая сестра, ты уже должна получить мое первое письмо, написанное впопыхах. Надеюсь, это окажется более внятным, но, хотя у меня было достаточно времени, в голове моей такой беспорядок, что я не поручусь за его осмысленность. Дорогая Лиззи, я с трудом нахожу слова, но у меня для тебя плохие новости, и что-то срочно необходимо предпринять. Каким бы неблагоразумным ни оказался брак между мистером Уикхемом и нашей бедной Лидией, нам теперь хотелось бы быть уверенными, что он вообще был заключен, поскольку слишком многое заставляет опасаться, что они уехали не в Шотландию. Вчера приехал полковник Форстер, который покинул Брайтон накануне, спустя несколько часов после курьера, отправленного с тревожными новостями. Хотя короткое письмо Лидии миссис Ф. намекало, что они едут в Гретна-Грин, где закон позволяет заключить брак в тот же день, Денни мимоходом выразил свою уверенность в том, что У. никогда не собирался ехать туда или вообще жениться на Лидии. Он повторил это полковнику Ф., который, мгновенно подняв тревогу, отправился из Б., намереваясь выяснить их маршрут. Он легко проследил их путь до Клэпхема, но дальше их следы терялись, ибо там они пересели в наемную карету из той, что доставила их из Эпсома. Об их дальнейших перемещениях удалось узнать только то, что их видели на лондонской дороге. Я не знаю, что и думать. Наведя все возможные справки на дорогах, ведущих к Лондону, полковник Ф. отправился в Хартфордшир, с тревогой справляясь о них на выездах из города в этом направлении, а также в гостиницах Барнета и Хэтфилда, но безуспешно – никто не видел подходящей пары, направлявшейся куда-либо. Сделав все возможное на тот момент, он был столь любезен, что сразу прибыл в Лонгборн и со всей возможной деликатностью поделился с нами своими опасениями. Мне искренне жаль его и миссис Ф., но никто не может винить их. Наше горе, моя дорогая Лиззи, очень велико. Родители не сомневаются в худшем, но я не могу думать о нем так плохо. Многие обстоятельства могли привести их к заключению, что для них пожениться без огласки в городе будет лучше, чем следовать своему первоначальному плану и обручиться в Гретна-Грин. И даже если бы он мог замыслить что-либо недостойное против такой молодой женщины из порядочной семьи, как Лидия, – во что непросто поверить – могу ли я предположить, что она настолько потеряла голову? Это невозможно! Однако я с горечью поняла, что полковник Ф. не склонен верить в их брак. Когда я выразила свои надежды на это, он покачал головой и сказал, что, по его мнению, У. не тот человек, которому можно доверять. Наша бедная мать совершенно расклеилась и не выходит из своей комнаты. Если бы она могла заставить себя делать хотя бы что-нибудь, было бы лучше, но этого не приходится ожидать. Что касается нашего отца, то я никогда в жизни не видела его таким расстроенным. Бедная Китти злится на себя из-за того, что скрывала их связь, но поскольку это был вопрос доверия, в том нет ничего удивительного. Я искренне рада, дорогая Лиззи, что хотя бы ты была избавлена от этих печальных сцен, но теперь, когда первое потрясение миновало, могу ли я признаться, с каким нетерпением я жду твоего возвращения? Однако я не настолько эгоистична, чтобы настаивать, если это доставит тебе какие-нибудь неудобства. Прощай!

Я снова берусь за перо, чтобы написать то, чего, как я только что объяснила, не должна писать, но обстоятельства таковы, что я не могу не умолять всех вас приехать сюда как можно скорее. Я столь хорошо знаю своих дорогих дядюшку и тетю, что не боюсь просить их об этом, к тому же у меня есть просьба к дяде. Наш отец немедля отправляется в Лондон с полковником Форстером, чтобы попытаться отыскать Лидию. Что он собирается делать, я, конечно, не знаю, но его чрезмерное беспокойство не позволяет ему принять какие-либо разумные меры, сделать все наилучшим и безопасным способом, а полковник Форстер вынужден завтра вечером вернуться в Брайтон. В такой ситуации совет и помощь дяди были бы жизненно необходимы. Уверена, он сразу поймет, что я должна чувствовать, и полагаюсь на его доброту.

– Где, где мой дядя? – вскричала Элизабет, закончив читать письмо, и вскочила с кресла в стремлении бежать за ним, не теряя ни минуты столь драгоценного времени, но в этот момент дверь отворилась и появился мистер Дарси. Ее бледное лицо и порывистая манера заставили его замереть, и прежде чем он смог прийти в себя, чтобы заговорить, Элизабет, в уме которой все мысли были вытеснены злоключениями Лидии, поспешно воскликнула: – Прошу прощения, но я должна покинуть вас. Я должна сейчас же найти мистера Гардинера по неотложному делу. Я не могу терять ни секунды.

– Господи! В чем дело? – воскликнул он, скорее обуреваемый чувствами, чем старающийся быть вежливым, но потом взял себя в руки. – Я не задержу вас ни на минуту, но позвольте мне самому или позвольте приказать слуге пойти за мистером и миссис Гардинер. Вы себя плохо чувствуете, вы не можете пойти сами.

Элизабет колебалась, но ноги еле держали ее, и она чувствовала, как мало она преуспеет, пытаясь разыскивать их. Поэтому, позвав слугу, она поручила ему немедленно привести в гостиницу господ, хотя и с таким прерывистым дыханием, что это делало ее речь почти неразборчивой.

Когда слуга вышел из комнаты, она села, не в силах более держаться на ногах, с видом настолько болезненным, что Дарси не мог ни оставить ее в покое, ни удержаться от того, чтобы сказать тоном ласковым и полным сочувствия:

– Позвольте мне позвать вашу горничную. Есть ли что-нибудь, что можно было бы предпринять и прямо сейчас принести вам хотя бы некоторое облегчение? Бокал вина? Я сам принесу его вам. Вы совершенно не в себе.

– Нет, благодарю вас, – ответила она, пытаясь прийти в себя. – Со мной все в порядке. Я вполне здорова. Это все ужасные новости, которые я только что получила из Лонгборна.

Сказав так, она разрыдалась и несколько минут не могла произнести ни слова. Дарси, пребывающий в крайнем напряжении, мог лишь невнятно пролепетать что-то о своем беспокойстве и молча наблюдать за ней, страдая вместе с ней. Наконец она снова заговорила:

– Я только что получила письмо от Джейн с совершенно ужасными новостями. Это невозможно скрыть ни от кого. Моя младшая сестра покинула своих друзей и сбежала, отдалась во власть мистера Уикхема. Они вместе уехали из Брайтона. Вы слишком хорошо его знаете, чтобы сомневаться в остальном. У нее нет ни денег, ни связей, ничего, что могло бы его соблазнить, – она потеряна навсегда.

Дарси застыл в изумлении.

– Если подумать, – добавила она еще более взволнованным голосом, – то я могла бы предотвратить это! Я, которая прекрасно знала, кем он был. Если бы я объяснила своей семье хотя бы какую-то часть этого – какую-то часть того, что знала сама! Если бы его истинный характер стал общеизвестен, этого бы не произошло. Но теперь уже слишком поздно.

– Я безмерно огорчен, – воскликнул Дарси, – огорчен и потрясен. Но можно ли всему этому верить? Это абсолютно достоверно?

– Увы, сомнений нет! Они вместе покинули Брайтон в воскресенье вечером, и их путь проследили почти до Лондона, но не дальше – они определенно не уехали в Шотландию.

– И что было сделано, какие меры были предприняты, чтобы вернуть ее?

– Мой отец уехал в Лондон, и Джейн написала письмо, обратившись с просьбой к моему дяде о немедленной помощи. Мы отправимся, я надеюсь, через полчаса. Но ничего теперь не поделаешь, я прекрасно знаю, что ничего больше сделать нельзя. Как с таким человеком иметь дело? Как их вообще обнаружить? У меня нет ни малейшей надежды. Это ужасно во всех отношениях!

Дарси покачал головой в молчаливом согласии.

– Когда мои глаза открылись на его истинный характер, думала ли я всерьез, как мне следует поступить, что я посмею сделать! Но мне не хватило решимости – я побоялась причинить ему вред. Роковая, непростительная ошибка!

Дарси не ответил. Казалось, он почти не слушал ее и ходил взад и вперед по комнате в глубоком раздумье, нахмурив брови, с мрачным видом. Элизабет вскоре заметила это и сразу поняла его мысли: ее власти над ним пришел конец – все рушилось под неоспоримыми доказательствами семейных изъянов, под гнетом глубочайшего позора. Она не могла ни удивляться, ни осуждать, даже вера в его победу над собственным предубеждением не приносила ей утешения, не давала облегчения ее страданию. Напротив, вера эта была дана именно для того, чтобы заставить ее понять свои собственные чувства. И никогда еще она так искренне не чувствовала, что могла бы любить его, именно сейчас, когда любовь становилась невозможной.

Но незваные мысли о собственной доле, хотя и вторгались в ее сознание, не могли полностью овладеть ею. Лидия – унижение и страдания, которые она им всем причиняла, вскоре поглотили все собственные заботы, и, уткнувшись лицом в платок, Элизабет скоро забыла обо всем остальном. После нескольких минут, прошедших в молчании, голос Дарси напомнил о необходимости что-то предпринять. Он, хотя и выражал сострадание, но в то же время говорил о вещах разумных: – Боюсь, вы бы предпочли, чтобы я оставил вас одну, а мне нечем оправдать свое присутствие, кроме искреннего, хотя и бесполезного сочувствия. Если бы мне было дано сказать или сделать что-нибудь, что могло бы утешить ваше горе! Но я не стану мучить вас тщетными пожеланиями, которые могут показаться ищущими вашей благодарности. Боюсь, это досадное происшествие помешает моей сестре иметь удовольствие увидеть вас сегодня в Пемберли.

– О, да. Будьте так любезны извиниться за нас перед мисс Дарси. Скажите, неотложные дела требуют нашего немедленного отъезда домой. Скрывайте несчастную правду, пока это возможно, хотя я знаю, что это невозможно скрывать долго.

Он с готовностью заверил ее, что сохранит все в тайне, еще раз выразил сожаление по поводу ее горя, пожелал ей более счастливого исхода, чем тот, на который можно было надеяться сейчас, высказал почтительность в отношении ее родных и, ограничившись лишь мимолетным серьезным прощальным взглядом, удалился.

Когда Дарси вышел из комнаты, Элизабет почувствовала, насколько невероятно, чтобы когда-нибудь снова их встречи были бы столь сердечными, какими они случились в Дербишире, и, вспоминая всю историю их знакомства, полную противоречий и разногласий, она с тоской думала о странном свойстве чувств, которые сейчас желали бы продолжения отношений, тогда как совсем недавно радовались бы их прекращению.

Если считать благодарность и уважение хорошей основой привязанности, изменение настроения Элизабет не покажется ни невероятным, ни легкомысленным. Но если все наоборот, если расположение, пробуждаемое такими чувствами, считать неразумным или надуманным в сравнении с тем, что так часто описывают как возникающее при первом знакомстве с человеком, и даже до того, как люди обменялись хотя бы парой слов, то не найдется ничего, что можно было бы сказать в ее защиту. Разве что, она в какой-то мере опробовала этот последний сценарий в своем пристрастии к Уикхему, и его сомнительный успех, возможно, заставил бы ее искать другой, менее рискованный способ установить отношения. Как бы то ни было, она видела, что он покидает ее с сожалением. И в этом первом же примере того, к чему должна привести позорная слава Лидии, она нашла дополнительный источник страданий, размышляя о том, что на них свалилось. Ни на минуту, с тех пор как она прочла второе письмо Джейн, у нее не возникало ни малейшей надежды на то, что Уикхем на ней женится. Никто, кроме Джейн, подумала она, не смог бы обманывать себя подобными ожиданиями. Удивление было наиболее простым из ее чувств по поводу такого развития событий. Пока содержание только первого письма было в ее памяти, она была полна удивления, даже изумления тем, что Уикхем способен жениться на девушке, которая никак не могла привлечь его своим состоянием. И то, что Лидия смогла его привязать к себе, казалось совершенно непостижимым. Но теперь все стало на свои места. Для возбуждения такой ни к чему не обязывающей привязанности у нее могло хватить обаяния. И хотя ей трудно было предположить, что Лидия совершила побег без намерения выйти замуж, ей легко было поверить, что ни ее добродетель, ни разум не могли уберечь ее от того, чтобы стать легкой добычей соблазнителя.

Пока полк находился в Хартфордшире, она никогда не замечала, чтобы Лидия питала к нему какие-либо особые чувства, но была убеждена, что Лидия испытывала потребность влюбиться в кого-нибудь. То один офицер, то другой становились ее фаворитами, поскольку их внимание к ней повышало их оценку в ее мнении. Ее привязанности постоянно менялись, но никогда ее симпатия не оставалась без конкретного кавалера. Сколь разрушительным оказалось беспечное потакание такой девице! Как отчетливо она теперь это понимала!

Ей не терпелось оказаться дома – слышать, видеть, быть рядом, чтобы разделить с Джейн заботы, которые теперь должны были полностью лечь на ее плечи, в совершенно невменяемой семье, без отца, вынужденного пустится на поиски Лидии, с матерью, впавшей в прострацию и нуждающейся в постоянном присмотре. И хотя она была почти убеждена, что для Лидии ничего нельзя уже сделать, вмешательство ее дяди казалось чрезвычайно важным, и пока он не вошел в комнату, она испытывала сильное нетерпение. Мистер и миссис Гардинер в тревоге поспешили вернуться с прогулки, предполагая, что, судя по рассказу слуги, их племянница внезапно заболела. Успокоив их по этому поводу, она сообщила причину тревоги, прочитав вслух оба письма, с особым трепетом останавливаясь на приписке ко второму. Хотя Лидия никогда не была их любимицей, мистер и миссис Гардинер не могли не быть глубоко огорчены. Не только Лидия, но вся семья была затронута происшествием. После первых возгласов удивления и ужаса мистер Гардинер пообещал всю возможную помощь. Элизабет, хотя и не ожидала иного, со слезами благодарности выразила ему свою признательность. Все трое были объединены одним чувством, и все, что касалось их путешествия, было решено без промедления. Им следовало уехать как можно скорее.

– Но что делать с Пемберли? – воскликнула миссис Гардинер. – Джон сказал нам, что мистер Дарси был здесь, когда ты послала за нами, это так?

– Да, и я сообщила ему, что мы не сможем быть у них. Это все улажено.

– Что это означает: все улажено? – спрашивала тетя сама себя, когда Элизабет уже убежала в свою комнату, чтобы собраться. – Их отношения таковы, что было возможно раскрыть настоящую правду? Ах, если бы я знала, как это происходило!

Но все ее вопросы оставались без ответа или, по крайней мере, могли лишь занять ее мысли в суете и смятении следующего часа. Даже если бы у Элизабет нашлось свободное время, она была уверена, что такой несчастный человек, как она, не был способен помочь кому-либо. Но она должна была принять участие в сборах, чтобы ее тетя, среди прочего, имела время написать записки всем их друзьям в Лэмбтоне с правдоподобными объяснениями их внезапного отъезда. Через час, однако, подготовка к возвращению была завершена, мистер Гардинер расплатился по счету в гостинице, и им ничего не оставалось кроме как тронуться в путь, и Элизабет, после всех утренних страданий, куда скорее, чем она могла предположить, оказалась сидящей в карете, направляющейся в Лонгборн.