Гордость и Предубеждение

Глава 3

Убежденная теперь в том, что неприязнь мисс Бингли к ней возникла из-за ревности, Элизабет не могла не чувствовать, насколько нежелательным должно быть ее появление в Пемберли, но ей любопытно было узнать, насколько вежливо примет ее эта дама при новой встрече.

По прибытии их провели через холл в гостиную, расположение которой на северной стороне делало ее особенно приятной в летнее время. Из окон, выходивших на эту сторону, открывался восхитительный вид на высокие лесистые холмы за домом, на раскидистые дубы и испанские каштаны, произрастающие в живописном беспорядке на лугу.

В гостиной они нашли мисс Дарси, сидевшую там с миссис Херст и мисс Бингли, и дамой, с которой она жила в Лондоне. Джорджиана приняла их очень любезно, но постоянно испытывала смущение, которое, хотя и проистекало из застенчивости и опасения сделать что-то неправильно, легко могло быть воспринято теми, кто чувствовал себя ниже ее, как гордость и холодность. Однако миссис Гардинер и ее племянница прекрасно понимали ее состояние и сочувствовали ей.

Миссис Херст и мисс Бингли ограничились реверансом и, когда они сели, на некоторое время беседа прервалась. Пауза выглядела неловкой и ее поспешила нарушить миссис Эннсли, со вкусом одетая и приятная на вид дама. Эта попытка продолжить хоть какую-то беседу показала, что она более тактична, чем две другие дамы, и между ней и миссис Гардинер, при периодическом участии Элизабет, завязался разговор. Мисс Дарси выглядела так, словно ей хотелось набраться смелости и присоединиться к беседе. Временами она все-таки решалась вставить короткую фразу, но выбирала момент, когда была наименьшая опасность, что ее услышат.

Вскоре Элизабет заметила, что мисс Бингли внимательно наблюдает за ней и что каждое ее слово, особенно обращенное к мисс Дарси, привлекает ее внимание. Такое повышенное внимание не помешало бы ей завязать разговор с хозяйкой дома, но они сидели довольно далеко друг от друга, да к тому же она не испытывала сожаления от того, что у нее нет необходимости много говорить. Ее больше занимали собственные мысли. Она каждую минуту ожидала, что в комнату войдет кто-нибудь из джентльменов. Она и желала, и боялась, что среди них окажется сам хозяин дома, и едва ли могла определить, действительно ли желала этого или же боялась того. Просидев таким образом четверть часа и не слыша голоса мисс Бингли, Элизабет была отвлечена от своих мыслей, услышав от нее вопрос о здоровье ее семьи, высказанный холодным тоном. Она ответила столь же формально и кратко, а остальные не поддержали эту тему.

Разнообразие в течении их визита внесло появление слуг с холодным мясом, пирожными и множеством лучших сезонных фруктов. Произошло это, однако, только после того, как миссис Эннсли несколько раз многозначительно посмотрела и ободряюще улыбнулась мисс Дарси, напоминая о ее обязанностях хозяйки дома. Теперь у всей компании появилось общее занятие: хоть они и не могли все говорить одновременно, но есть-то могли все; и вскоре живописные пирамиды из винограда, нектарин и персиков собрали их вокруг стола.

Коротая время таким образом, Элизабет имела прекрасную возможность решить, в зависимости от ее чувств при появлении мистера Дарси, боится она больше всего или же желает этого. Когда же он вошел, она сразу стала сожалеть об этом, хотя всего мгновение назад верила, что хочет того.

Некоторое время он оставался с мистером Гардинером, который, как и два или три других джентльмена, не был способен оторваться от рыбалки, и покинул их только после того, как узнал от него, что дамы намереваются навестить Джорджиану этим утром. Едва он появился, Элизабет мудро решила вести себя совершенно непринужденно. Такое решение принять было просто, но, похоже, нелегко выполнить, потому что она увидела, что относительно них у всей компании родились определенные подозрения и что едва ли кто-то из присутствующих не обратил на мистера Дарси пристальное внимание, как только он появился в гостиной. Особенно ярко интерес был выражен на лице мисс Бингли, его не скрывали даже улыбки, с которыми она обращалась к каждому из подозреваемых. Ревность еще не довела ее до отчаяния, и ее заинтересованность в мистере Дарси ни в коей мере не ослабла. Мисс Дарси при появлении брата стала менее напряженной и старалась участвовать в разговорах, и Элизабет видела, что он стремится к тому, чтобы она и его сестра сошлись ближе, и способствовал, насколько это было возможно, каждой попытке беседы между ними. Мисс Бингли тоже все это прекрасно видела и в безрассудном гневе воспользовалась первой же возможностью, чтобы спросить с насмешливым участием:

– Скажите, мисс Элиза, ведь ополчение графства покинуло Меритон? Должно быть, это большая потеря для вашей семьи.

В присутствии Дарси она не посмела упомянуть Уикхема, но Элизабет сразу же поняла, что он-то и был главным в ее намеках, и связанные с ним воспоминания на мгновение расстроили ее, но, приложив некоторые усилия, чтобы отразить ядовитую атаку, смогла ответить довольно спокойным тоном. В этот момент она невольно взглянула на Дарси и увидела, как с выражением тревоги, застывшем на лице, он смотрит на нее и свою сестру, охваченную смятением, и не способную поднять глаза. Если бы мисс Бингли знала, какую боль она причиняла своей любимой подруге, она, несомненно, воздержалась бы от намека, но она просто желала сбить Элизабет с толку, намекая на человека, к которому, по ее мнению, та была неравнодушна, заставить ее выдать волнение, которое могло бы повредить ей во мнении Дарси, и, возможно, напомнить последнему обо всех безумствах и глупостях, которые некая часть семьи Беннет совершала в стремлении к обществу офицеров этого ополчения. Она была совершенно не в курсе истории несостоявшегося побега мисс Дарси. Эта тайна была открыта только Элизабет, и из всех знакомых и близких мисс Бингли именно от ее брата Дарси особенно старался скрыть это из-за того самого намерения, которое Элизабет давно приписывала ему – чтобы в будущем Кэролайн и Джорджиана стали сестрами. Он определенно вынашивал такой план, не связывая его с тем, что это поможет его попыткам разлучить Бингли с мисс Беннет. Вероятно, это могло бы добавить что-то к его живой заботе о благополучии своего друга.

Однако невозмутимость Элизабет вскоре успокоила его тревогу, а поскольку мисс Бингли, раздосадованная и разочарованная, не осмелилась впрямую говорить об Уикхеме, Джорджиана тоже через некоторое время пришла в себя, хотя и не настолько, чтобы поддерживать разговор. Ее брат, с которым она боялась встретиться взглядом, вовсе не ставил ей в упрек ее ошибку, и то самое обстоятельство, которое, по замыслу соперницы, должно было отвратить его мысли от Элизабет, казалось, все в большей степени привлекало их к ней.

Визит не затянулся после этого обмена вопросами и ответами, и пока мистер Дарси провожал гостей до кареты, мисс Бингли дала выход своим чувствам, критикуя характер, манеры и наряд Элизабет. Но Джорджиана не поддержала ее. Рекомендации брата было достаточно, чтобы обеспечить ее благосклонность, ибо его суждение конечно же никак не могло быть ошибочным. А он отзывался об Элизабет таким образом, что для Джорджианы невозможно было увидеть в ее лице кого-нибудь иного, кроме как милую и любезную девушку. Когда Дарси вернулся в гостиную, мисс Бингли не могла не повторить ему хотя бы часть того, что она уже высказала его сестре.

– Как ужасно выглядела сегодня утром мисс Элиза Беннет, мистер Дарси! – воскликнула она. – Я никогда в жизни не видел никого так сильно изменившегося, как она с прошлой зимы. Она стала такой темнолицей и обветренной! Мы с Луизой пришли к общему мнению, что нам не следовало бы возобновлять знакомство с ней.

Как бы сильно мистеру Дарси не понравилось такое заявление, он сдержался и ограничился холодным ответом, что не видит никаких иных изменений, кроме сильного загара, что является естественным следствием летнего путешествия.

– Что касается меня, – продолжала настаивать Кэролайн, – то я должна признаться, что никогда не видела в ней никакой красоты. У нее слишком худое лицо, и черты его совсем некрасивы, к тому же оно лишено выразительности. Ее носу недостает индивидуальности – в его линиях нет ничего примечательного. Зубы у нее сносные, но не из ряда вон выходящие, а что касается ее глаз, которые некоторые называли столь прекрасными, то я так и не смогла рассмотреть в них ничего необыкновенного. У нее острый, проницательный взгляд, который мне совершенно не нравится, а в ее характере вообще чувствуется излишняя уверенность в своих достоинствах, совершенно пренебрегающая веяниями моды, что неприемлемо.

Принимая во внимание то, что Дарси восхищается Элизабет, это был не лучший способ для мисс Бингли завоевать его расположение. Но люди во гневе не всегда мудры, и, заметив, наконец, что он проявляет некоторые признаки раздражения, она посчитала, что добилась-таки всего, чего ожидала. Однако он стойко хранил молчание, и, решив все-таки заставить его заговорить, она продолжала:

– Я помню, когда мы впервые встретились с ней в Хартфордшире, нас всех поразило, что ее считают красавицей, и я особенно запомнила, как однажды вечером, после того, как их семья ужинала в Незерфилде, вы сказали: – Она красавица! Да я бы скорее назвал ее мать разумной. Но потом она, кажется, поднялась в вашем мнении, и я думаю, в какой-то момент вы даже сочли ее хорошенькой.

– Да, – ответил Дарси, который больше не мог сдерживаться, – таким было мое первое впечатление, но уже много месяцев я считаю ее одной из самых красивых женщин, которых я встречал.

Выразившись столь решительно, он удалился, а мисс Бингли осталась в полном удовлетворении от того, что заставила его сказать то, что никому, кроме нее самой, не причинило боли.

Вернувшись в Лэмбтон, миссис Гардинер и Элизабет обсудили все, что произошло во время их визита, за исключением, впрочем, того, что особенно интересовало их обеих. Подробнейшим образом разбирались внешний вид и поведение всех, с кем пришлось общаться, но только не человека, который больше всего занимал их мысли. Они говорили о его сестре, его друзьях, его доме, даже о фруктах, поданных к столу – обо всем, кроме него самого. Элизабет же более всего хотелось знать, что думает о нем миссис Гардинер, а миссис Гардинер была бы очень рада, если бы ее племянница сама затронула эту тему.